«Евгений Онегин» — опера («лирические сцены») П. Чайковского в 3 действиях (7 картинах), либретто композитора при участии К. Шиловского по одноименному роману в стихах А. Пушкина.
Премьеры первых постановок: Москва, Малый театр, 17 (29) марта 1879 года, силами учащихся Московской консерватории под управлением Н. Рубинштейна; Москва, Большой театр, 11 января 1881 г., под управлением Э. Бевиньяни (П. Хохлов — Онегин, Д. Усатов — Ленский); Петербург, Музыкально-драматический кружок, 22 апреля 1883 г.; Мариинский театр, 19 октября 1884 г., под управлением Э. Направника (Э. Павловская — Татьяна, М. Славина — Ольга, А. Бичурина — Няня, И. Прянишников — Онегин, М. Михайлов — Ленский, М. Корякин — Гремин). С 90-х гг. XIX в. опера входит в репертуар всех русских оперных сцен и многих театров мира.
Композитор писал брату Модесту Ильичу 18 мая 1877 г.:
«На прошлой неделе я был как-то у Лавровской (оперной артистки и педагога. — А. Г.). Разговор зашел о сюжетах для оперы. <...>Лизавета Андреевна... вдруг сказала: «А что бы взять „Евгения Онегина"?» «Мысль показалась мне дикой, и я ничего не отвечал. Потом, обедая... о д и н, я вспомнил об „Онегине", задумался, потом начал находить мысль Лавровской возможной, потом увлекся и к концу обеда решился. Тотчас побежал отыскивать Пушкина. С трудом нашел, отправился домой, перечел с восторгом и провел совершенно бессонную ночь, результатом которой был сценариум прелестной оперы с текстом Пушкина. <...>
Какая бездна поэзии в „Онегине". Я не заблуждаюсь; я знаю, что сценических эффектов и движения будет мало в этой опере. Но общая поэтичность, человечность, простота сюжета в соединении с гениальным текстом заменяет с лихвой эти недостатки».
Мысль, увлекшая Чайковского, была скептически встречена близкими ему людьми. Они тщетно пытались разубедить его, подчеркивая несценичность будущей оперы, отсутствие в ней внешнего действия и эффектов. Но композитор во имя психологической правды сознательно отказался от ложного драматизма. Он писал брату Модесту: «Пусть моя опера будет несценична, пусть в ней мало действия,— но я влюблен в образ Татьяны, я очарован стихами Пушкина...» В другом письме, обращенном к Н. фон Мекк, говорится: «...те, для которых первое условие оперы сценическое движение, не будут удовлетворены ею. Те же, которые способны искать в опере музыкального воспроизведения далеких от трагичности, от театральности — обыденных, простых, общечеловеческих чувствований, могут (я надеюсь) остаться довольны моей оперой».
С. Танееву, который, высоко оценив музыку, все же, подобно другим, высказывал сомнения в сценичности сочинения, Чайковский ответил: «Я написал эту оперу потому, что в один прекрасный день мне с невыразимою силою захотелось положить на музыку все, что в „Онегине" просится на музыку. Я это и сделал, как мог. Я работал с неописанным увлечением и наслаждением, мало заботясь о том, есть ли движение, эффекты и т. д. Да и что такое эффекты. <.. .> .. .Мне нужны люди, а не куклы: я охотно примусь за всякую оперу, где хотя и без сильных и неожиданных эффектов, но существа, подобные мне, испытывают ощущения, мною тоже испытанные и понимаемые».
Высказывания Чайковского свидетельствуют о новаторстве композитора: отказ от внешнего действия и сосредоточение внимания на раскрытии духовного мира героев были в оперном (и не только оперном) искусстве того времени явлением во многом новым. «Евгений Онегин» — высокое достижение русской психологической оперы. Задача перенесения гениального романа на подмостки музыкального театра была безмерно трудна. Хотя Чайковский определил жанр «Онегина» как лирические сцены, он не последовал по пути мастеров французской лирической оперы, которые спокойно укладывали на прокрустово ложе своего жанра трагедии Шекспира или Гёте, сводя их к банальной любовной интриге.
Конечно, невозможно было вместить в рамки спектакля все событийное, философское, лирическое содержание пушкинского шедевра. Во многом композитор отошел от оригинала. Пушкин иронически характеризовал предсмертные стихи Ленского (они «полны любовной чепухи... он [Ленский] писал темно и вяло») — музыка дает им углубленно лирическое и драматическое воплощение. Переосмысление романа в контексте явлений современного Чайковскому искусства, прежде всего художественной литературы, было не произвольным, а естественным актом, знаменовавшим новое творческое истолкование произведения другой эпохи. По настроению, общей атмосфере опера близка к романам и повестям Тургенева — «Дворянскому гнезду» или «Асе». Эти сочинения, отражая новый этап духовной жизни России, развивали традиции Пушкина. Достоевский справедливо сопоставлял образы Татьяны Лариной и Лизы Калитиной.
Замысел оперы заинтересовал крупнейших деятелей русской литературы. Л. Толстой спрашивал в письме Тургенева: «Что „Евгений Онегин" Чайковского? Я не слышал еще его, но меня очень интересует». Тургенев в ответном письме восторженно отзывался о музыке и отрицательно о либретто. Он писал: «Несомненно замечательная музыка, особенно хороши лирические, мелодические места».
Первоначально композитор дал иное, чем у Пушкина, завершение последней встречи героев. В наброске сценария сказано: «Татьяна после объяснения поддается чувству любви к Евгению и борется. Он умоляет ее. Является муж». По свидетельству Модеста Чайковского, брата и биографа композитора, «держась и в расположении сцен и в стихах возможно ближе подлинника и позволяя себе только в редких местах вставки своего сочинения, либреттисты допустили одно капитальное уклонение от образца, заставив в последней картине оперы Татьяну пасть в объятия Онегина... Но в 1880 г. осенью, перед представлением оперы в Большом театре в Москве, П. И. привел конец оперы в тот вид, в котором мы его знаем теперь». Тем самым композитор снял единственную сделанную им уступку оперному шаблону.
Новизна музыкальной драматургии «Евгения Онегина», принципы которой резко расходились с общепринятыми канонами, требовала иного подхода со стороны театра. Музыка раскрывала внутренний мир героев (и прежде всего Татьяны, Ленского, Онегина), атмосферу их жизни и требовала чуткого вслушивания от артистов оркестра, хора, от дирижера, режиссера и художника. Казенный театр не мог дать ничего подобного. Чайковский отлично это понимал. Он страшился постановки оперы на казенной сцене, предпочитая учеников консерватории оперным артистам. Композитор писал К. Альбрехту:
«Я никогда не отдам этой оперы в Дирекцию театров, прежде чем она не пойдет в Консерватории. Я ее писал для консерватории потому, что мне нужна здесь не большая сцена с ее рутиной, условностью, с ее бездарными режиссерами, бессмысленной, хотя и роскошной постановкой, с ее махальными машинами вместо капельмейстера и т. д. и т. д. Для Онегина мне нужно вот что: 1) певцы средней руки, но хорошо промуштрованные и твердые, 2) певцы, которые вместе с тем будут просто, но хорошо играть, 3) нужна постановка не роскошная, но соответствующая времени очень строго; костюмы должны быть непременно того времени, в которое происходит действие оперы (20-е годы), 4) хоры должны быть не стадом овец, как на императорской сцене, а людьми, принимающими участие в действии оперы, 5) капельмейстер должен быть не машиной... <...> Я не отдам Онегина ни за какие блага ни петербургской, ни московской дирекции, и если ей [опере] не суждено идти в Консерватории, то она не пойдет нигде».
В создании консерваторского спектакля участвовали такие выдающиеся деятели русского искусства, как Н. Рубинштейн, К. Альбрехт, И. Самарин. Среди исполнителей были только начинавшие свою творческую деятельность талантливые артисты М. Климентова и М. Медведев, небольшой оркестр — 32 музыканта, хор в 48 человек.
Большого успеха постановка не имела, но значительность происшедшего — рождение шедевра, открывшего новый путь в искусстве,— была ясна многим. Вместе с тем очевидны были и недочеты спектакля, отсутствие ряда подходящих исполнителей, маленький оркестр, бедность обстановки. Необходима была проверка на профессиональной сцене. Ею явилась постановка в Большом театре. Многое в ней было неудачным, рутинным, но в то же время партитура оперы впервые прозвучала в исполнении большого оркестра. Наконец, в этом спектакле появился едва ли не лучший исполнитель партии Онегина — П. Хохлов, на долгие годы определивший традицию ее интерпретации. С еще большим успехом опера была поставлена в Петербурге. Холодность, настороженность, встретившие ее, постепенно развеивались, она завоевывала все новых почитателей, входя в репертуар подавляющего числа музыкальных театров. Критика также в основном хорошо приняла «Онегина». Резко отрицательно отнесся к нему только Ц. Кюи.
Для постановки в 1885 г. в Мариинском театре Чайковский написал в сцене бала (6-я к.) экосез, с тех пор вошедший в партитуру. В 1888 г. «Онегина» поставили в Праге, и Чайковский был поражен исполнением партии Татьяны артисткой Б. Фёрстер-Лаутерер. «О такой Татьяне... я никогда и мечтать не мог. Овациям не было конца»,— писал он. Опера вызвала восхищение А. Дворжака, еще раньше — высокую оценку К. Сен-Санса. В 1892 г. она была поставлена в Гамбурге, в 1894-м — в Дармштадте, в 1897-м — в Вене (как и в Гамбурге, под управлением Г. Малера), в 1898-м — в Берлине, в 1899-м — в Варшаве (С. Крушельницкая — Татьяна, М. Батгистини — Онегин), в 1900-м — в Милане, в «Ла Скала», под управлением А. Тосканини (Э. Джиральдони — Онегин) и т. д.
К этому времени в России не было ни одного крупного оперного театра, в репертуаре которого отсутствовал бы «Онегин». В основных его партиях выступали крупнейшие мастера отечественной сцены: М. Климентова, Н. Салина, Е. Мравина, М. Фигнер, М. Кузнецова, А. Нежданова, Н. Фигнер, И. Ершов, Л. Собинов, П. Хохлов, Л. Яковлев, И. Тартаков, И. Прянишников, Ф. Шаляпин (Онегин и Гремин) и др. В начале XX в. многие частные антрепризы, работавшие в России, в основном итальянские, обращались к постановке «Онегина». Замечательные в вокальном отношении образы героев оперы создали М. Баттистини и Э. Джиральдони (Онегин), А. Мазини и Дж. Ансельми (Ленский).
Традиция исполнения оперы сложилась не сразу. Это относится прежде всего к партии Ленского. Многие, даже талантливые певцы конца XIX — начала XX в. были бессильны воплотить его образ. У исполнителей в эту пору не было юности, поэтического лиризма, трепетной мечты и даже стремления передать внешний облик героя. Так, лучший из Ленских 90-х гг., талантливый певец и артист Н. Фигнер не пожелал расстаться со своими усами и эспаньолкой. Первым настоящим Ленским явился Леонид Собинов, оставшийся непревзойденным истолкователем партии. В отличие от всех предшественников, драматизировавших образ, лишавших его молодости и свежести чувств, подчеркивавших его душевную надломленность, Собинов был молод, чист, вдохновенен. Это было едва ли не самое поэтическое явление русского музыкального театра.
«Собинов великолепно схватил всю сущность лирики Чайковского, ее огромную задушевность и тихую грусть, все тончайшие оттенки этой лирики... Всё в исполнении артиста идеально отвечало образу, созданному поэтом и композитором... Весь его внешний облик, его стройный стан, его легкая, живая походка и все движения, исполненные простоты, естественной грации и жизненности, и наконец, лицо, бесконечно привлекательное лицо, ясное, очерченное чистыми, мягкими линиями и оттененное рамкою вьющихся темных кудрей,— все это было совершенно безупречно с точки зрения чисто пластической, с точки зрения внешней картинности образа»,— писал Зигфрид (Э. Старк).
Великий певец-артист шел от Пушкина — Чайковского. Собинов указал другим исполнителям ключ не только к образу Ленского, но ко всей опере. По этому пути в дореволюционном театре шли такие выдающиеся артисты, как А. Нежданова — Татьяна, Ф. Шаляпин — Гремин. Но все же целостного во всех элементах спектакля, равно продуманного в музыкально-сценическом решении, не было. Попытка Театра музыкальной драмы (1912) освободить оперу от наслоений сценического штампа была неудачна, так как для постановки была характерна бытовая приземленность, будничность, несмотря на то что в спектакле была прекрасная Татьяна — М. Бриан.
Заслуга создания отвечающего природе музыки Чайковского спектакля принадлежит Станиславскому, осуществившему постановку «Евгения Онегина» в руководимой им студии (1922). Это был спектакль интимный, камерный. В опере, за исключением 4-й и 6-й к. (именины Татьяны и бал), все действие протекало в кругу нескольких персонажей. Режиссер сосредоточил на них внимание, показал крупным планом их внутренний мир, раскрыл интенсивность и действенность совершающегося в их душах процесса. Герои не были изолированы от окружающего мира, а, напротив, показывалась их зависимость от окружающего. Онегин, отвергающий любовь Татьяны,— пленник светской тюрьмы. Татьяна в последней картине жертвует долгу личным счастьем. В решении сцен и образов Станиславский шел от музыки, найдя правдивое, ясное и поэтическое решение. Трактовка Собиновым Ленского была близка подходу великого режиссера. Живой и обогащенной оказалась она в исполнении И. Козловского, С. Лемешева и других мастеров нашей оперы.
«Евгений Онегин» не сходит со сцен мира. В 1954 г. он был поставлен в миланском театре «Ла Скала» (Э. Бастьянини — Онегин), наиболее интересные спектакли осуществлены на Глайндборнском фестивале в 1994 г. и под управлением Г. Рождественского в 1996-м. К 1996 г. также относится постановка в Москве в Новой опере (дирижер Е. Колобов), а к 2000-му — в Большом театре (режиссер Б. Покровский). Среди выдающихся исполнителей партии Онегина — М. Бочаров, В. Сливинский, С. Мигай, П. Норцов, Ал. Иванов, Ю. Мазурок, С. Лейферкус, Э. Бастьянини, Д. Фишер-Дискау; Татьяны — Е. Катульская, Н. Шпиллер, Е. Кругликова, Г. Вишневская, К. Мальфитано, Д. Войт; Ленского — И. Козловский, С. Лемешев, Ю. Бьёрлинг, Ф. Вундерлих, А. Дермота, Н. Гедда.
Опера экранизирована на «Ленфильме» (1959, режиссер Р. Тихомиров).
А. Гозенпуд
Действующие лица:
ЛАРИНА, помещица (меццо-сопрано)
ее дочери:
ТАТЬЯНА (сопрано)
ОЛЬГА (контральто)
ФИЛИППЬЕВНА, няня (меццо-сопрано)
ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН (баритон)
ЛЕНСКИЙ (тенор)
КНЯЗЬ ГРЕМИН (бас)
РОТНЫЙ (бас)
ЗАРЕЦКИЙ (бас)
ТРИКЕ, француз-гувернер (тенор)
ГИЛЬО, француз, камердинер Онегина (персонаж без слов)
КРЕСТЬЯНЕ, КРЕСТЬЯНКИ, ПОМЕЩИКИ, ПОМЕЩИЦЫ, ОФИЦЕРЫ, ГОСТИ НА БАЛУ
Время действия: 20-е годы XIX столетия.
Место действия: деревня и Петербург.
В марте 1877 года певица Елизавета Лавровская посоветовала П. И. Чайковскому взять «Евгения Онегина» А. С. Пушкина в качестве сюжета для оперы. Поначалу эта мысль показалась Чайковскому абсурдной. Он заявляет, что «Онегин» — «святая книга», к которой он и во сне не осмелился бы прикоснуться. Но вскоре эта идея его захватывает.
«В Евгении Онегине» героиня, Татьяна, пишет Евгению письмо, в котором признается ему в любви. Евгений говорит ей, что не может ответить взаимной любовью, не может жениться. В результате — трагедия.
Той же весной 1877 года Чайковский получает страстные любовные послания от некой Антонины Милюковой, двадцатичетырехлетней студентки консерватории, которую, Чайковский едва мог припомнить, встречал ли когда-нибудь. К своей реальной корреспондентке Чайковский не питает совершенно никакой любви, и он поступает так же, как поступил Онегин: он пишет вежливый холодный ответ, что не может ответить взаимной любовью. Но от нее приходит еще одно письмо, полное страстного чувства, и Чайковский отправляется к Антонине Милюковой, чтобы взглянуть на нее. Он женится на ней (6 июля 1877 года). В результате — трагедия (три недели спустя он бегством спасается от брака).
Сцена письма Татьяны была написана первой. Татьяна Ларина и Антонина Милюкова соединяются в болезненно возбужденном сознании композитора, рождая дивное звучание оркестра и мелодию признания Татьяны: «…То в высшем суждено совете,/ То воля неба: я твоя!»
При том, что либретто оперы значительно упростило содержательную сторону романа А. С. Пушкина, его язык и стиль в целом вызывают меньше протеста, чем это бывает в подобных случаях обращения к другим пушкинским творениям. В большинстве случаев либреттисты «выпрямили» пушкинский текст, то есть из повествовательного перевели его в прямую речь персонажей. Приведем лишь один пример такой операции:
А.С.Пушкин:
Глава восьмая, XII
Онегин (вновь займусь я им),
Убив на поединке друга,
Дожив без цели, без трудов
До двадцати шести годов,
Томясь в бездействии досуга
Без службы, без жены, без дел,
Ничем заняться не умел.
Чайковский:
Онегин (про себя)
Убив на поединке друга,
Дожив без цели, без трудов
До двадцати шести годов,
Томясь бездействием досуга
Без службы, без жены, без дел,
Себя занять я не успел.
Менее чем за год — 20 января 1878 года — «Евгений Онегин» был закончен (в Италии, в Сан-Ремо). Клавир оперы Чайковский посылает не той, которую он воплотил в образе Татьяны, не Антонине Милюковой, мечтавшей всегда быть с ним, а Надежде фон Мекк, восхищавшейся Чайковским и покровительствовавшей ему, но трудно объяснимым образом всегда избегавшей — и избежавшей — личной встречи с ним.
Действие первое
Краткое оркестровое вступление вводит слушателя в мир поэтических грез и душевных порывов Татьяны. Оно целиком основано на повторяющемся мотиве — «секвенции Татьяны», как назвал это Б.Асафьев.
Картина 1. Усадьба Лариных — дом и прилегающий к нему сад. Вечереет. Ларина и няня варят варенье. Из дома слышно пение Татьяны и Ольги. Звучит их дуэт («Слыхали ль вы за рощей глас ночной / Певца любви, певца печали?»). В дуэт вплетаются голоса Лариной (матери) и няни. У Лариной-матери пение дочерей вызывает воспоминание о ее собственной молодости. Она предается этим воспоминаниям с няней (Филиппьевной), и поначалу дуэт теперь становится женским квартетом («Они поют, и я певала»). Итог рассуждений двух старушек — незатейливая философия: «Привычка свыше нам дана — замена счастию она» (эта сентенция в точности перешла из романа в оперу; сам А. Пушкин в примечаниях к роману раскрывает источник своего заимствования — Шатобриан: «Если бы я имел безрассудство еще верить в счастье, я бы искал его в привычке»).
С песней приближаются крестьяне. Они возвращаются с поля и приносят барыне — по старому обычаю — сноп в знак окончания жатвы. Запевала затягивает песню («Болят Мои скоры ноженьки / Со походушки...»); ее подхватывает Хор. Молодежь заводит хоровод со снопом, остальные поют. Из дома на балкон выходят Татьяна с книгой в руках и Ольга. Звучит хор крестьян («Уж как по мосту-мосточку»).
Татьяна признается, что любит «под звуки песен этих / Мечтами уноситься иногда куда-то, / Куда-то далеко...» Ольге же, беспечной и веселой, эти чувства незнакомы. Она поет об этом в чудесной арии «Я не способна к грусти томной» (Музыка этой арии, надо сказать, наоборот, опровергает это утверждение Ольги; быть может, композитор имел в виду заставить ее иронизировать над вздыхающими мечтательницами, что могло бы быть весьма интересно и эффектно, но Ольга почти не действует в опере и, следовательно, нигде больше не предстает в веселом и шаловливом виде, так что нам остается верить ей на слово, не получая подтверждения этого в музыке.)
Слышен шум колес и звон бубенчиков подъезжающего экипажа. Торопливо входит няня с казачком; она сообщает, что приехал «Ленский барин, с ним господин Онегин!». Владимир Ленский, сосед Лариных, по-юношески восторженно и романтически влюблен в Ольгу. Его друг Евгений приехал (он сосед Ленского) погостить из Петербурга и скучает в деревенской глуши. И вот они наносят визит Лариным. Внимание Онегина сразу же привлекает «та, которая грустна и молчалива, как Светлана», то есть Татьяна (Чайковский оставляет эту пушкинскую аллюзию на В.А.Жуковского, у которого Светлана — героиня одноименной баллады: «...Молчалива и грустна / Милая Светлана»).
Впечатления от их приезда выражены в квартете главных героев (вторую его пару составляют, естественно, Ольга и Татьяна). Но если Онегин и Ленский ведут диалог, то девушки предаются своим мыслям, каждая в отдельности. Наконец, Ленский подходит к Ольге. Онегин некоторое время разглядывает задумавшуюся Татьяну, потом подходит к ней. Выясняется, что еще вчера Ленский виделся с Ольгой, но день в разлуке для него — «это вечность!». Ленский и Ольга уходят в глубину сада. Онегин заводит беседу с Татьяной. Онегин несколько отчужденно спрашивает Татьяну, не скучно ли ей в деревне. Она отвечает, что нет, она много читает, иногда мечтает. «И я таким когда-то был!..» — довольно вяло поддерживает разговор Онегин.
Продолжая беседовать, они удаляются по садовой аллее. Вновь возвращаются Ольга и Ленский. Он страстно объясняется ей в любви - звучит его ария (одна из лучших в опере) «Я люблю вас, я люблю вас, Ольга». Первая картина кончается на вершине романтических иллюзий любви и дружбы. Из дома выходят Ларина и няня. Темнеет. Хозяева приглашают гостей в дом. От пруда к дому медленно идут Татьяна и Онегин, за ними поодаль — няня. Онегин успевает чуточку рассказать о своем дяде («Мой дядя — самых честных правил»). Итог всему — на свой лад — подводит няня: «Не приглянулся ли ей (Татьяне. — А.М.) барин этот новый?..»
Картина 2. Комната Татьяны. Поздний вечер. Татьяна в волнении; она влюблена в Онегина и не находит себе места. Мотив Татьяны дает понять слушателю, что она будет главным действующим лицом в этой картине. На фоне этого мотива происходит разговор Татьяны с няней. Старушка жалуется на плохую память. На просьбу Татьяны сказать, была ли та влюблена, няня рассказывает, что ей было тринадцать лет, когда ее просватали (а жениху — на год меньше). В конце концов Татьяна не может больше сдерживать свои чувства. Она восклицает: «Ах, няня, няня, я страдаю, я тоскую». Филиппьевна взволнована, здорова ли Татьяна. Но нет, не в болезни дело, и Татьяна отсылает няню, чтобы остаться одной.
Кантилена «Пускай погибну я» предшествует сцене письма: «Я к вам пишу». Рука скользит по бумаге. Но написанное не нравится Татьяне. Она начинает заново. Оркестровый аккомпанемент великолепно передает тревожную нерешительность. Но вот письмо написано. Оказывается, прошла целая ночь. Восходит солнце. Татьяна открывает окно. До ее слуха доносится наигрыш пастушеского рожка. Входит няня. Татьяна просит няню, чтобы та послала внука отнести письмо Онегину, но так, чтобы об этом никто не знал. Няня уходит с письмом. Татьяна садится к столу и, облокотившись, снова погружается в задумчивость.
Картина 3. Уединенный уголок сада при усадьбе Лариных. Дворовые девушки собирают ягоды. Звучит их хор («Девицы, красавицы»). Вбегает взволнованная Татьяна и в изнеможении падает на скамью. Приехал Онегин и сейчас он будет здесь. С трепетом ждет она ответа на свое письмо. Появляется Онегин и подходит к Татьяне. Онегин учтив, он тронут искренностью Татьяны. Но ответить на ее любовь не может, так как это было бы равносильно браку, а брак — это привычка, а привычка — конец любви. С обидой и болью выслушивает Татьяна нравоучения Онегина.
Действие второе
Картина 1. Бал в доме Лариных (У Чайковского в либретто нет ни малейшего намека на время года, когда происходит это событие; Пушкин же датирует его точно: «Татьяны именины / В субботу», — то есть зима, точнее 25 января (иными словами, между первым и вторым действием прошло полгода). Таким образом, это бал в честь Татьяны Лариной. Молодежь танцует. Пожилые гости сидят группами и разговаривают, наблюдая за танцующими. Все хвалят пир, удавшийся на славу. Среди танцующих Татьяна и Онегин, привлекающие внимание дам. Дамы судачат об Онегине. Проходя мимо них, он слышит их малолестные суждения о себе. Это его злит; он ругает себя, что приехал на «этот глупый бал». И он решает отомстить Ленскому: «Буду ухаживать за Ольгой!» И действительно, на все танцы он приглашает только ее. Теперь в негодование приходит Ленский. Он пытается поговорить с Ольгой, но ее раздражает его ревность. Он снова приглашает ее на танец, но она предпочитает Онегина.
Ольга и Онегин отходят от Ленского. Навстречу им двигается оживленная группа барышень. С ними Трике. Он провозглашает (в форме куплетов «Какой прекрасный этот день») дифирамб в честь Татьяны. Куплеты Трике всем нравятся. Возобновляются танцы. Онегин снова танцует с Ольгой; Ленский все более мрачнеет от ревности. Кончив танцевать (это был котильон — бальный танец, соединяющий в себе вальс, мазурку и польку), Онегин заводит разговор с Ленским. Вспыхивает ссора. В порыве гнева оскорбленный Ленский бросает Онегину вызов. Царит общее смятение. Все безуспешно пытаются примирить бывших друзей, но безуспешно. Дуэли не миновать.
Картина 2. Старая заброшенная мельница — место, назначенное для дуэли. Раннее зимнее утро. Ленский и его секундант Зарецкий ожидают Онегина. Ленский с тоской думает о возможном исходе поединка. Его ария «Куда, куда, куда вы удалились, / Весны моей златые дни?» — одна из самых блестящих страниц не только «Онегина», но, пожалуй, и во всем оперном наследии Чайковского.
Появляется — с опозданием — Онегин вместе со своим камердинером (он же — его секундант) Гильо. Звучат формальные объяснения по поводу предстоящей дуэли. Пока секунданты готовятся к поединку, наши герои предаются размышлениям о случившемся: каждый про себя, они поют дуэт: «Враги!.. Давно ли друг от друга / Нас жажда крови отвела?» Но вот все колебания отброшены: законы чести превыше всего. Зарецкий разводит на нужное расстояние противников и подает им пистолеты. Гильо прячется за дерево. «Теперь сходитесь», — командует Зарецкий. Он три раза хлопает в ладоши. Противники делают по четыре шага вперед и начинают целиться. Онегин стреляет первым. Ленский падает. Он убит. Онегин в ужасе хватается за голову.
Действие третье
Бал у одного из петербургских сановников. Гости танцуют полонез. (Эта блестящая оркестровая пьеса часто звучит в качестве самостоятельного номера в симфонических концертах.) Сюда на бал в этот дом приглашен и Онегин. Он рассеянно смотрит на танцующих. Ему невероятно скучно. Ему только двадцать шесть лет, но он чувствует себя уже утомленным жизнью. Гости обсуждают его возвращение из странствий и появление здесь, в Петербурге.
Среди приглашенных на бал старый друг Онегина князь Гремин (они на «ты», хотя князь гораздо старше Онегина). Князь входит под руку с Татьяной. Онегин изумлен: «Ужель Татьяна?» Оказывается, она теперь жена Гремина. Князь поет свою знаменитую арию «Любви все возрасты покорны», словно давая понять Онегину, что и его пора любви, несмотря на всю его разочарованность, еще не прошла. И Онегин действительно влюбляется. Он безумно влюбляется в... Татьяну. Он поражен: «Ужель та самая Татьяна, которой я наедине, / В глухой далекой стороне, / В благом пылу нравоученья, / Читал когда-то наставленья?».
Но Татьяна с мужем удаляется, а разочарованный герой вспоминает мотив и даже слова предмета своей страсти: «Пуская погибну я, — поет теперь Онегин, — но прежде...» (и так далее; конечно, в баритоновой тональности). «Но то, что было уместно в устах мечтательной героини, — замечает один из современников композитора (В. С. Баскин, автор первого опыта характеристики творчества композитора), — совсем не к лицу великосветскому денди Онегину». Онегин быстро уходит. Гости танцуют экосез.
Картина 2. Теперь очередь Онегина писать письмо Татьяне. И он написал. Сцена происходит в одной из комнат дома князя Гремина. Татьяна, плача, читает письмо Онегина. «О, как мне тяжко», — поет она. Входит Онегин. Увидя Татьяну, он быстро подходит к ней и падает перед ней на колени. Татьяна пытается быть холодной. Онегин молит о любви. Их дуэт полон прекрасных страниц. Но Татьяна остается верна мужу. «Прощай навеки!» — ее последние слова. Последний стон, вырвавшийся из души Онегина: «Позор!.. Тоска!.. О, жалкий жребий мой!» — необычайно драматично передан Чайковским (жаль, что в заглавной партии подобных фраз слишком мало).
А. Майкапар
Роман в стихах Пушкина публиковался между 1822 и 1831 годами, окончательная его редакция вышла в свет в 1833 году. Влияние Пушкина на русскую литературу было огромным. Гоголь увидел в его произведениях русскую природу и русскую душу «в такой же чистоте... в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла»; Достоевский говорил о совершенстве, о фантазии, ставшей «осязательной реальностью». Более сорока лет спустя после публикации романа Чайковский задумал написать на его основе либретто. Партитура была закончена менее чем за год. Первые постановки, между 1879 и 1881 годами, не сразу произвели положительное впечатление, поскольку атмосфера 20-х годов, переданная Пушкиным, показалась если не полностью, то отчасти утраченной в опере. По отзывам, музыка Чайковского была лишена той пылкости, которая отличала это романтическое десятилетие. Все персонажи, хотя и терзаемые страстями, в конечном итоге казались вялыми, немощными. Но публика и критики не обратили внимания на то, что и сам роман Пушкина, как он писал, был плодом «легких вдохновений, незрелых и увядших лет, ума холодных наблюдений и сердца горестных замет».
Стихи хорошо сочетались с музыкой Чайковского, полной ностальгических порывов, изысканных орнаментаций (отголосков XVIII века), народного колорита, неустойчивых гармоний, мечтательных пауз, салонных романсов и мелодических взлетов, истоком которых был французский и отчасти итальянский XIX век, а также национальное, славянское наследие. В общем в этой изящной смеси сочетаются тоска одиночества, безудержная меланхолия (которая примешивается даже к простодушным любовным признаниям), блеск и удовольствия светской жизни, поданные с явной иронией.
Пушкин писал в начале века, Чайковский во второй его половине, почти в конце. Общество из аристократических салонов перешло в буржуазные особняки; атмосфера стала менее непринужденной и не располагала к иллюзиям и энтузиазму. Среди поразительной всеобщей замкнутости выстраданные, мучительные исповеди очень часто не находили ни в ком отклика. И «Онегин» Чайковского как раз выявляет эту охватившую общество отчужденность: опера предоставляет широкий простор изображению полноты чувств, праздничных сторон жизни, которые затем постепенно приводятся к общему знаменателю — равнодушная покорность, безропотное смирение и подлинное самоуничижение. Здесь проявилось осознание невозможности любви, которое в музыкальном отношении связано с образом Татьяны.
Центром оперы поистине является сложная, впечатляющая сцена письма, которую композитор написал первой и вокруг которой строится весь «Онегин». В этой сцене становится очевидным, что «мотив Татьяны служит осью всей музыкальной структуры оперы» (Гофман): мелодическая ячейка из четырех тактов в особенности пронизывает волнующую преддуэльную арию Ленского и полный отчаяния финал, в котором Онегин терпит крах. Задуманная как ряд картин, имеющих смысловую завершенность, драма в каждом из действий освещает одного из трех главных героев, но не чуждается и тщательной обрисовки второстепенных образов. На какое-то время они обретают рельефность, как, например, старый Гремин, произносящий длинную «проповедь» (в романе Пушкина он не имеет имени и не занимает такого места, являясь созданием Чайковского-либреттиста).
Мы уже не говорим о живописном мастерстве композитора, проявившемся в знаменитых танцах и в прекрасных изображениях среды (как народной, так и аристократической), которые очень удались и сами по себе и как части драматического целого: достаточно вспомнить ссору двух друзей во время праздника во втором действии с беспокойными вторжениями хора. Существенное значение имеют прелюдии к действиям, избегающие вмешательства в повествование, и без того связное и стройное (кажется даже, что мы «читаем» оперу, а не слушаем и смотрим).
Что касается протагониста Онегина, то у него нет собственной характерной музыкальной страницы, делающей этого героя незабываемым, хотя его арии и великолепны: два монолога в третьей картине первого действия и в первой картине третьего, не говоря о последнем дуэте с Татьяной (в котором умершая любовь не возрождается вновь, разве что ради последнего прощания). Этот образ скептика оживает, отражаясь в зеркале других персонажей.
Г. Маркези (в переводе Е. Гречаной)
История создания
В мае 1877 года певица Е. А. Лавровская посоветовала Чайковскому написать оперу на сюжет пушкинского «Евгения Онегина». Вначале эта мысль показалась композитору, по его словам, дикой, но вскоре он так увлекся ею, что в одну ночь написал сценарий и принялся за музыку. Чайковский преклонялся перед Пушкиным. Его знание жизни, характера русского человека, тонкое понимание русской природы, музыкальность стиха вызывали у композитора восхищение. Либретто было им написано в сотрудничестве с К. С. Шиловским (1849—1893). Из пушкинского романа в стихах — «энциклопедии русской жизни», как назвал его В. Г. Белинский, — Чайковский взял лишь то, что было связано с душевным миром и личными судьбами пушкинских героев, скромно назвав свою оперу «лирическими сценами».
В письме к своему ученику, известному композитору С. И. Танееву, Чайковский писал: «Я ищу интимную, но сильную драму, основанную на конфликте положений, мною испытанных или виденных, могущих задеть меня за живое». «Евгений Онегин» был для композитора идеалом такой драмы. Чайковский волновался за судьбу своей оперы, в которой не было традиционных сценических эффектов, а исполнение требовало максимальной простоты и искренности. Поэтому он решил поручить первое ее исполнение молодежи — ученикам Московской консерватории. 17 (29) марта 1879 года состоялась премьера «Евгения Онегина». Вскоре с большим успехом опера была поставлена на сценах Большого театра в Москве (1881), где в 1963 году состоялся ее 1500-й спектакль, и Мариинского в Петербурге (1884) и стала одним из самых популярных произведений.
Музыка
«Евгений Онегин» — непревзойденный образец лирической оперы, в которой поэзия Пушкина гармонически слилась с прекрасной, задушевной музыкой, полной сердечного тепла и драматизма. С поразительным совершенством Чайковский охарактеризовал этически прекрасный облик Татьяны, подчеркнув в нем русские национальные черты.
Краткое оркестровое вступление вводит в мир поэтических грез и душевных порывов Татьяны.
В первом акте три картины. Первая многогранно обрисовывает фон действия и знакомит слушателей с образами главных героев. Дуэт Татьяны и Ольги «Слыхали ль вы», близкий русскому бытовому романсу, проникнут безмятежным элегическим настроением. К голосам девушек присоединяется диалог Лариной и Филиппьевны: дуэт превращается в квартет. В сцене с крестьянами протяжная песня «Болят мои скоры ноженьки» сменяется задорной шуточной «Уж как по мосту-мосточку». Ария «Я не способна к грусти томной» дает портрет беспечной и резвой Ольги. В лирически-восторженном ариозо Ленского «Я люблю вас, Ольга» возникает облик пылкого, романтического юноши.
В центре второй картины — образ Татьяны. Рассказ няни, выдержанный в спокойной повествовательной манере, противостоит ее взволнованным речам. В сцене письма с замечательной психологической чуткостью запечатлены разнообразные душевные состояния героини: страстный порыв, робость, отчаянная решимость и, наконец, утверждение любви. Смятение Татьяны выразительно оттеняется симфонической панорамой восхода солнца.
В центре третьей картины — ария Онегина «Когда бы жизнь домашним кругом», обрамленная прозрачным и светлым хором девушек; сдержанно-размеренная речь Онегина лишь ненадолго оживляется теплым чувством.
Второй акт открывается увлекательным вальсом. Наивно-простодушные куплеты Трике «Какой прекрасный этот день» и другие бытовые эпизоды создают контраст к сцене ссоры; напряженный драматический диалог героев звучит на фоне мазурки. Ариозо Ленского «В вашем доме» — проникновенное воспоминание о прошлом; к нежной, плавной мелодии постепенно присоединяются Онегин, Татьяна, Ольга и Ларина, а затем и взволнованный хор гостей.
В начале пятой картины (вторая картина второго акта) звучит элегическая ария Ленского «Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни»; музыка ее полна печали, светлых воспоминаний и тягостных предчувствий; она покоряет мелодической красотой и искренностью выражения. Дуэт Ленского и Онегина «Враги, враги» передает состояние мрачного раздумья. Трагически звучит в оркестре мелодия предсмертной арии Ленского, завершающая картину.
Картина шестая (третий акт) начинается торжественным полонезом. Ария Гремина «Любви все возрасты покорны» проникнута благородным, мужественным лиризмом. В заключительном ариозо Онегина, отражая вспыхнувшую в нем любовь, звучит страстная мелодия из сцены письма Татьяны.
В центре седьмой картины дуэт Татьяны и Онегина — взволнованный, полный эмоциональных контрастов, заканчивающийся стремительным нарастанием и драматическим срывом.
М. Друскин
Вершиной оперных исканий раннего Чайковского стал «Евгений Онегин», к работе над которым он приступил весной 1877, а последняя точка в партитуре была поставлена в начале следующего, 1878 года. Наряду с Четвертой симфонией, создававшейся в это же самое время, «Онегин» приобрел рубежное значение в развитии композитора, ознаменовав наступление его полной творческой зрелости.
Мысль об опере на сюжет пушкинского романа в стихах, случайно подсказанная Чайковскому певицей Е. А. Лавровской, показалась ему сначала абсурдной и неосуществимой, но затем все больше и больше завладевала его сознанием, и вскоре он был всецело захвачен ею. Сочиняя «Евгения Онегина», Чайковский, как признавался он в письме к Танееву, «повиновался непобедимому внутреннему влечению» и не считался ни с какими соображениями внешнего практического характера. «Пусть моя опера будет несценична, — писал он своему брату Модесту, — пусть в ней мало действия, — но я влюблен в образ Татьяны, я очарован стихами Пушкина и пишу на них музыку потому, что меня к этому тянет». Именно эта горячая, страстная увлеченность композитора, отсутствие чего бы то ни было преднамеренного, нарочитого сообщают его опере особое обаяние искренней непосредственности, свежести и теплоты выражения.
Скромно оценивая своего «Онегина» лишь как «попытку иллюстрировать содержание пушкинской поэзии музыкой», Чайковский считал, что если его произведение обладает какими-либо достоинствами, то всецело обязано этим гению великого поэта, перед которым он всегда глубоко преклонялся. «Я не заблуждаюсь, — писал он, только приступая к работе над оперой, — я знаю, что сценических эффектов и движения будет мало в этой опере. Но общая поэтичность, человечность, простота сюжета в соединении с гениальным текстом заменят с лихвой эти недостатки».
Разрабатывая сценарий оперы, композитор стремился быть возможно ближе к поэтическому оригиналу (См. краткое изложение сценария в письме Чайковского к своему брату Модесту от 18 мая 1877 года. В окончательной обработке этого сценария и написании либретто композитору помогал его друг поэт-любитель и актер К. С. Шиловский. Долю участия последнего в этой работе установить трудно. Во всяком случае, при издании клавира «Евгения Онегина» Чайковский счел возможным не указать фамилии Шиловского.). Разумеется, все содержание пушкинского «Онегина», названного Белинским «энциклопедией русской жизни», невозможно было вместить в рамки двух-трехчасового спектакля. Пушкин писал свою повесть в свободной манере, допуская лирические отступления, размышляя и судя о явлениях, порой, казалось бы, не имеющих прямого отношения к основной фабуле. Именно это и определяет «энциклопедическое» значение «Евгения Онегина» как широкой и правдивой картины современного поэту русского общества во всей его многоликости и многослойности, переплетении старого и нового, отсталого и передового.
От многого в пушкинском тексте Чайковский вынужден был отказаться по условиям сценического жанра, обладающего своими законами, отличными от законов повествовательного рода. Конечно, на этом отборе сказались индивидуальные особенности творческого склада композитора, которого интересовали главным образом внутренние душевные переживания его героев (В этом плане показательна мотивировка, приводимая Чайковским в объяснение своего отказа от предложения написать оперу по роману Тургенева «Накануне»: «...повесть „Накануне“ имеет главнейшую цену в том, что она есть живое отражение известного исторического момента со всеми его политико-социальными брожениями, борьбой, тенденциями и т.д. Музыка не имеет свойств иллюстрировать подобные литературные произведения».). В «Онегине» ему удалось с такой полнотой и художественным совершенством, как ни в одной другой из своих опер, осуществить идеал «интимной, но сильной драмы», действующими лицами которой являются живые реальные люди в обычных жизненных обстоятельствах. Если в русской литературе этот тип героя, внешне простого и обыкновенного, живущего и поступающего «как все», уже давно занял прочное место ко времени создания Чайковским «Евгения Онегина», то для оперы он был новым и непривычным. В этом смысле уже самый выбор сюжета свидетельствовал о творческой смелости композитора. Впервые на русской оперной сцене появились люди пусть не «сегодняшнего», но еще недалекого времени, образ мыслей и чувствования которых был близок и понятен зрителю.
Сосредоточив внимание на драме трех главных действующих лиц, судьбы которых роковым образом связаны между собой, Чайковский не погрешил против Пушкина. Как заметил еще Белинский, «в лице Онегина, Ленского и Татьяны Пушкин изобразил русское общество в одном из фазисов его образования, его развития...». Каждый из них не только личность, но и типическая фигура, в которой нашли обобщенное отражение те или иные характерные стороны российской действительности. Образы, созданные Пушкиным, оставались живыми и для последующих поколений русских людей. Много раз отмечалась близость женских образов Тургенева к пушкинской Татьяне. Гибель Ленского воспринималась как «крушение ... додекабрьского идеализма и романтизма», не чуждого и русскому искусству второй половины XIX века. В Онегине многие исследователи находили прототип «лишнего человека», о котором так много было написано в 60-х годах, да и позже.
Поэтому герои пушкинского «романа в стихах» могли быть для Чайковского близкими живыми людьми, судьбу которых он непосредственно сопереживал, огорчаясь, разочаровываясь и страдая вместе с ними. Такое глубоко личное отношение композитора к действующим лицам и стало источником того трепетного, взволнованного лиризма, которым проникнута его опера от начала до конца. Драматическое начало проявляется не в обилии сценического движения и остро напряженных конфликтных ситуаций, а в тяготеющей над всеми главными персонажами роковой зависимости от обстоятельств, о которые разбиваются их лучшие стремления к любви, радости и счастью. Возражая против высказанного его постоянной корреспонденткой Н. Ф. фон Мекк мнения о недраматичности пушкинского «Онегина», Чайковский писал: «Разве не глубоко драматична и трогательна смерть богато одаренного юноши из-за рокового столкновения с требованиями светского взгляда на честь? Разве нет драматического положения в том, что скучающий столичный лев от скуки, от мелочного раздражения, помимо воли, вследствие рокового стечения обстоятельств, отнимает жизнь у юноши, которого он, в сущности, любит! Все это, если хотите, очень просто, даже обыденно, но простота и обыденность не исключают ни поэзии, ни драмы».
В своем известном исследовании, посвященном этой опере Чайковского, Асафьев писал: «... „Евгений Онегин“ это звенья монологов („наедине e собой“) и диалогов („бесед“, „собеседований“), так сплетенных друг с другом и так психологически мотивированных, что „оперность“ с ее риторикой и „показательностью“, с ее „масками и котурнами“ решительно преодолевается». Здесь очень точно определена одна из главных особенностей музыкальной драматургии «Евгения Онегина». Действие оперы развертывается в чередовании сольных эпизодов монологического характера (своего рода «лирических признаний» или размышлений) и встреч-«собеседований», объяснений. Во всей опере только один большой ансамбль — финал четвертой картины (бал у Лариных), где сплетаются в один узел все недоразумения в отношениях между действующими лицами, взаимное непонимание и обиды, приводящие к трагическому исходу. В первой картине есть небольшой, моцартовски ясный, прозрачный по фактуре квартет, в котором как бы объединяются диалогический и монологический принципы: на фоне беседы Онегина и Ленского, ведущейся в непринужденном светском тоне, звучит взволнованный голос Татьяны («я дождалась, открылись очи!»), чувствующей в себе зарождение страсти, а любопытствующая Ольга в это же время размышляет о том, какие толки и пересуды может вызвать у соседей визит Онегина.
Сравнительно невелика в «Евгении Онегине» и роль дуэтов. Два непосредственно следующих друг за другом, а затем объединяющихся в одновременном звучании дуэта сестер Лариных и их матери со старушкой няней в начале первой картины имеют в основном обобщенно-жанровое значение, хотя и содержат косвенную характеристику юной мечтательной Татьяны, погруженной в мир неясных грез и ожиданий. Лаконичный дуэт Ленского и Онегина перед дуэлью (16 тактов!), написанный в форме канона, — это краткий момент раздумья, когда вчерашние друзья, волею обстоятельств ставшие противниками, размышляют об одном и том же, но контакта между ними не возникает и каждый остается замкнут в себе.
Собственно же диалоги Чайковский предпочитает строить в виде свободно развивающихся сцен, в которых речитативный обмен репликами естественно переходит в ариозное пение, в результате чего возникают относительно законченные по форме сольные эпизоды, своего рода «точки опоры» в структуре целого. Замечательным, по своему уникальным образцом большой диалогической сцены является заключительная картина оперы в доме Гремина — объяснение Татьяны с добивающимся ее любви Онегиным. В отличие от других картин она не имеет внутренних подразделений, обозначенных отдельными номерами: действие развивается непрерывным потоком с все нарастающим драматическим напряжением. Но при более внимательном рассмотрении легко заметить, что сцена состоит из ряда эпизодов, связанных воедино посредством модуляционных переходов, иногда кратких оркестровых построений. Только в немногих кульминационных моментах голоса действующих лиц вторят друг другу, порой сливаются воедино (цифра 11, Adagio quasi Largo: «Счастье было так возможно, так близко!»; цифра 18, Andante molto mosso: «Онегин, я тверда останусь») или же ариозное пение переходит в стремительный обмен краткими возбужденными репликами (заключительная часть сцены).
Так же разнообразны по масштабу и драматургической функции сольные монологические высказывания действующих лиц — от небольших построений ариозно-романсного типа, выражающих какое-нибудь одно душевное состояние, до развернутой и сложной по составу сцены письма Татьяны, где с поразительной художественной силой и убедительностью передана борьба чувств в душе героини, охваченной неожиданной страстью, ее метания, переходы от робких сомнений к уверенной решимости и восторженно-упоенной мечте о счастье. Развитых оперных арий в «Онегине» немного. Строго говоря, таковыми можно считать только предсмертную арию Ленского в сцене дуэли и арию Гремина на петербургском балу, драматургически малооправданную и искусственно задерживающую ход действия в этой картине (Как утверждает Кашкин, Чайковский говорил, что эта ария была им написана в расчете на красивый голос ученика Московской консерватории, а впоследствии известного оперного певца М. М. Корякина, — «иначе по ходу действия в арии этой совсем не было особой необходимости».). «Проповедь» Онегина Татьяне в ответ на ее письмо (третья картина) композитор называет арией, но и сравнительная краткость и отсутствие внутренних контрастов в музыке приближают ее скорее к ариозо.
Основной принцип построения целостной музыкально-драматургической композиции в «Евгении Онегине» Асафьев определяет как систему «интонационных арок, звукоарок, своего рода перекрытий от одной точки действия к другой», основанную на особом, присущем каждому из действующих лиц «комплексе интонаций». В состав подобного комплекса могут входить и более или менее оформленные музыкальные темы, и краткие мотивы, отдельные запоминающиеся ходы мелодии или характерные ладовые обороты, при возвращении которых возникают улавливаемые чутким слухом «интонационные ассоциации». Всю совокупность этих элементов композитор необычайно искусно варьирует и разрабатывает, разъединяет и вновь соединяет, проявляя при этом тончайшее ощущение всех психологических нюансов действия.
Самый яркий и впечатляющий в опере — образ Татьяны, особенно пленявший воображение Чайковского. Его упрекали в том, что он будто бы неправомерно выдвинул этот образ на первый план. Однако Чайковский в данном случае оставался верен Пушкину: особую поэтичность, душевное богатство и этическую возвышенность пушкинской Татьяны отмечают все критики и исследователи, начиная с Белинского. Те же качества присущи и оперной Татьяне, образ которой получает многостороннюю характеристику в музыке оперы, постепенно раскрываясь в ходе действия и обогащаясь все новыми чертами. Чайковский с глубокой психологической проницательностью показывает превращение мечтательной девушки, смотрящей на жизнь сквозь призму сентиментальных иллюзий, в женщину с сильным характером и твердыми моральными устоями, для которой верность долгу является высшим, непререкаемым нравственным законом.
«Исходная» характеристика Татьяны дана в теме элегически романсного характера, которая звучит уже в кратком оркестровом вступлении — своеобразном «портрете героини» (А. А. Альшванг обращает внимание на сходство этой темы с мелодией романса Чайковского «Зачем же ты приснилася».).
Настроение грустной задумчивости, меланхолической «погруженности в себя», создаваемое этой темой, достигается, в частности, характерным для Чайковского приемом опевания V ступени минора: VI—V—IV («интроспективный оборот», по определению В. А. Цуккермана). Если первоначально звуки V и IV повышенной ступеней следуют не непосредственно друг за другом и связь между ними слегка затушевана, то в дальнейшем указанная последовательность настойчиво повторяется несколько раз подряд (такты 13 — 14, 25 — 28). Благодаря секвенционному строению темы и отсутствию устойчивого завершения она легко вплетается в музыкальную ткань и поддается всякого рода изменениям. Наиболее широко эта тема развивается в первых двух картинах оперы, затем она возникает только изредка в виде краткой реминисценции: Татьяна расстается с мечтами юных лет, но иногда в ее душе всплывают грустные воспоминания о прошлом.
Центральное место в партии Татьяны занимает сцена ее письма к Онегину. Именно здесь, под влиянием нового нахлынувшего чувства, происходит перелом в душе героини и внезапно вспыхнувшая страсть всецело завладевает ее мыслями, желаниями и стремлениями. В структурном отношении эта сцена представляет собой контрастно-составную форму (определение В. В. Протопопова), она складывается из последования ряда относительно самостоятельных эпизодов, контрастирующих между собой тонально и по характеру материала. Эти, порой неожиданные, переходы и смены выразительной окраски передают сложную борьбу чувств и настроений, испытываемых Татьяной. Вместе с тем благодаря единому тональному обрамлению (ре-бемоль мажор — тональность крайних разделов) вся сцена, несмотря на отсутствие тематической репризы, приобретает прочное единство и законченность.
Отдельные ее элементы подготавливаются уже в предшествующей сцене Татьяны с няней: такова светлая, страстно воодушевленная мелодия, звучащая на словах: «Ах, няня, няня, я страдаю...», перед этим проводимая в оркестре. Некоторое интонационное сходство с ней имеет фраза Татьяны «Пускай погибну я» в начале сцены письма: в основе ее то же движение на большую сексту вверх от I к III ступени мажорного лада, но восхождение к вершине совершается быстрее и стремительнее, что придает мелодии волевой решительный характер. В дальнейших картинах оперы этот оборот больше не звучит в устах Татьяны, но буквально повторяется в партии Онегина при встрече с ней на петербургском балу (ариозо «Увы, сомненья нет»). Возникает как бы отраженная ситуация, чем и оправдывается такое точное повторение.
Заключительный раздел сцены письма, тонально перекликаясь с ее началом, в то же время контрастирует ему по выражению. В словах Татьяны, робко вопрошающей: «Кто ты, мой ангел ли хранитель...», слышится и глубокая нежность, и грустное томление. Это смешанное чувство передается мелодической фразой, построенной на плавном нисходящем движении от терции к квинте лада. Особую мягкость сообщает ей гармонический мажор с пониженными VI и VII ступенями. Благодаря многократному повторению в голосе и в оркестре этот оборот приобретает тематическое значение: постепенно ширясь и нарастая, мелодия достигает в оркестровом tutti мощного патетического звучания. Еще раз та же тема появляется во вступлении к четвертой картине (бал у Лариных) как напоминание о печальной тоскующей героине.
Приведенными примерами не исчерпывается тематический материал партии Татьяны, не говоря уже о множестве тонких выразительных нюансов, которые приобретает каждая из тем в ходе развития. Мы отметили только некоторые важнейшие опорные моменты в музыкальном раскрытии образа.
Почти все исследователи, писавшие о «Евгении Онегине», обращали внимание на некоторые общие интонационные черты в партиях Татьяны и Ленского, что оправдано известной близостью их душевного строя: оба они чисты душой, доверчивы, склонны к идеальному и возвышенному, но их светлые порывы терпят крушение при столкновении с суровой действительностью. Однако образ Ленского более ограничен и однопланов, он не обогащается в ходе действия, оставаясь одинаковым в разных ситуациях. Две его грани — наивная поэтическая восторженность и элегическая грусть — отражены в ариозо из первой картины «Я люблю вас, Ольга» и предсмертной арии в сцене дуэли. Мелодика этих двух важнейших моментов партии Ленского окрашена в мягкие лирически-романсные тона. Показательно, как по-разному звучат у Татьяны и у Ленского одинаковые или сходные мелодические обороты, в частности заполненные или незаполненные секстовые ходы, особую роль которых в «Евгении Онегине» впервые отметил Асафьев: если у Татьяны это большей частью «порыв, раскрывающее себя чувство, надежда, смелый шаг в неизвестное», то «секста Ленского» служит для выражения либо ясной юношеской радости и воодушевления, либо скорбной резиньяции. В обоих случаях преобладает ровное поступенно нисходящее движение (ср. фразы: «Я отрок был, тобой плененный» в ариозо из первой картины и «Что день грядущий мне готовит?» в предсмертной арии).
В печатных откликах на первые постановки «Евгения Онегина» высказывалось мнение о слабости и бесцветности образа заглавного героя (Мнение о том, что Онегин Чайковского уступает другим образам оперы, разделял и Ларош.). Несомненно, этот образ не вызывал у Чайковского такого непосредственного душевного отклика и сочувствия, как Татьяна и Ленский, но тем не менее композитор находит верные средства для его обрисовки. В первой картине его «дендизм» и светскость подчеркнуты холодноватой сдержанностью, порой даже манерностью интонаций, резко контрастирующих восторженно-экспансивной речи Ленского. Этот тон светской учтивости сохраняется у Онегина и в сцене с Татьяной в саду. Совсем иным предстает Онегин в двух последних картинах, особенно в проникнутой ярким взволнованным драматизмом заключительной сцене. В ариозном эпизоде «Ужель в мольбе моей смиренной» (Повторяется еще раз с другими словами.) романсный тип оркестрового сопровождения отчасти напоминает его арию из третьей картины, но тон музыки совершенно иной: непрерывно восходящая линия мелодии с акцентированной вершиной (фа первой октавы) и дважды повторенной молящей интонацией уменьшенной квинты передает охватившее Онегина чувство страстной любви к Татьяне.
Несмотря на разноречивые суждения критики, «Евгений Онегин» был горячо принят публикой и за короткое время стал самой популярной русской оперой, выдержав при жизни композитора шестнадцать постановок в ряде городов России и некоторых зарубежных стран. Широкая демократическая публика находила в опере Чайковского отзвук своих душевных тревог, радостей и разочарований, воспринимая ее героев как близких живых людей. Хорошо знакомые каждому образованному русскому человеку пушкинские образы обрели для нее новую жизнь, став в чем-то иными, но не утратив своей неотразимой поэтической прелести и обаяния.
Ю. Келдыш
Оперное творчество Чайковского →
