На ХХХII Всероссийском Пушкинском фестивале оперного и балетного искусства «Болдинская осень»
Представьте себе: вы пришли на спектакль в театр оперы и балета, и вас в главном фойе встречает сам Александр Сергеевич Пушкин! Да, именно он собственной персоной во фраке и цилиндре, с такими узнаваемыми бакенбардами, с какими мы привыкли видеть его на известных портретах. Не то чтобы Пушкин встречал зрителей как хозяин дома, он, скорее, тоже гость, и не просто званый, а как бы сейчас выразились, «гвоздь» программы. На него пришли остальные. Но он, великий поэт России, держался скромно и с достоинством: сидел за привычным ему маленьким столиком начала XIX века, на котором — чернильница и, конечно, белое гусиное перо.
Когда другие гости — зрители театра — подходили к Александру Сергеевичу, он чинно вставал и молча, почтительным поклоном приветствовал подошедшего. Самые смелые, в основном, женщины, просили поэта о любезности сфотографироваться с ними и Пушкин никому не отказывал. Но ни с кем не разговаривал, вероятно, наша речь за почти два века настолько изменилась, что казалась ему чуднóй. А перед самым началом спектакля, буквально за несколько секунд до того священного момента, когда «взвившись, занавес шумит», поэт заходил в директорскую ложу, быстро оглядывал зал и сцену: всё ли в порядке — еще бы, ведь идут спектакли по его произведениям! — и исчезал до антракта. И так — две недели подряд.
Это не фантазия и не выдумка. Это — правда искусства, правда театра — Нижегородского государственного академического театра оперы и балета имени А. С. Пушкина, где проходил XXXII Всероссийский Пушкинский фестиваль оперного и балетного искусства «Болдинская осень». Единственный в России, а, может, и в мире фестиваль, где исполняются оперы и балеты, написанные преимущественно по произведениям А. С. Пушкина.
А их немало, причем, не только такие шедевры классики, как оперы «Евгений Онегин» и «Пиковая дама», балеты «Бахчисарайский фонтан» и «Медный всадник», но и произведения, созданные нашими современниками — как ныне живущими, так и жившими в ХХ веке, например, оперы «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях» Виктора Плешака и «Граф Нулин» и «Пир во время чумы» Алексея Николаева, балеты «Капитанская дочка» Тихона Хренникова и «Метель» на музыку Георгия Свиридова.
Нижний Новгород известен «лица необщим выраженьем», он вошел в историю искусств, в частности, тем, что события известной оперы Петра Ильича Чайковского «Чародейка» (либретто Ипполита Шпажинского) происходят именно в этом городе и его окрестностях, а начинаются в конкретном месте: на берегу «Оки против Нижнего Новгорода». Сейчас это уже часть мегаполиса, и вид оттуда открывается красивейший: и на Волгу, и на Оку в «точке» их слияния. Поэтому зрителям, хоть раз побывавшие в Нижнем Новгороде, ариозо Кумы «Глянуть с Нижнего» моментально воскрешает в памяти это незабываемое место, и они чувствуют себя причастными к событиям «Чародейки». Это как слушать «Пиковую даму» в Санкт-Петербурге.
Представляете, какая степень погружения в оперу, если слушать-смотреть её в городе, о котором в ней идёт речь?! Такую замечательную возможность Нижегородский государственный академический театр оперы и балета имени А. С. Пушкина предоставил нижегородцам и гостям города, открыв новой постановкой «Чародейки» фестиваль «Болдинская осень». Надо сказать, что история постановок «Чародейки» в Нижегородском оперном поистине богатая. В 1940-м году её поставил молодой тогда режиссёр, а теперь икона оперной режиссуры Борис Покровский. В 1943 году спектакль восстановили, затем последовали постановки 1947, 1963 и 1982 годов. А нынешняя постановка — первая в XXI веке. Её авторы: режиссёр Вадим Милков, художник — Иван Совлачков (оба из Санкт-Петербурга), нижегородцы хормейстер Эдуард Пастухов и дирижёр Сергей Вантеев.
Бальзам на зрительскую душу, что декорации и костюмы в нижегородской «Чародейке» — «настоящие», соответствующие времени действия — XV веку: старинный нижегородский кремль, омываемый волжскими водами, княжеский терем — домик-пряник, расписная ладья, украшенная деревянной резьбой, плывущая по реке, дремучий лес... Вызывает восхищение стойкость художественной позиции театра — ставить спектакли в том времени, о котором в них идёт речь, вопреки чудовищной оперной моде, начавшейся в конце ХХ века, — наряжать героев любых опер любых композиторов либо в вытянутые футболки и рваные джинсы, либо в германскую военную форму периода Второй мировой войны и заставлять их существовать на сцене среди безликих коробок, досок и щитов.
Итак, постоялый двор чародейки Настасьи по прозвищу Кума (Аида Ипполитова). К берегу причаливают лодка, полная народа, и гости идут по деревянным мосткам сквозь шуршащие камыши к дому Кумы. Там собирается пить-гулять нижегородский люд. Но вдруг в сопровождении старого дьяка Мамырова (Михаил Наумов), приставов и холопов нагрянул князь Курлятев, великокняжеский наместник в Нижнем Новгороде (Дмитрий Суханов), известный своим крутым нравом. Князь зло выговаривает Настасье за «гульбищ скверное гнездо» и за то, что творит она «лихо волшбой, чародейством». Кума отвечает: «А волшебство моё всё в том,// Что лаской я гостей встречаю,// Да словом добрым привечаю», и просит князя сменить гнев на милость. Курлятев, поражённый её красотой (красавица Аида Ипполитова с роскошным, задушевным грудным голосом — ни дать ни взять Кума) смягчается и принимает угощение Настасьи, чем крайне злит дьяка. В следующем за этим прекрасно исполненном октете (Князь, Мамыров, Кума, Поля, подруга Кумы (Светлана Ползикова), Фока, дядя Кумы (Алексей Кошелев), Кичига, кулачный боец (Александр Сильчук) и гостиные сыновья Потап (Виктор Ряузов) и Лукаш (Николай Печёнкин) — и завязка, и развязка оперы. Князь: «Ей все отдашь, чего б хотела, // Лишь только б ласкова была!». Мамыров: «Лукавством подлым одолела,// Бесовской сетью оплела!». Потап, Кичига, Лукаш, Фока: «Дьяка не выгорало дело.// Коса на камень, знать, нашла!». Кума: «И милость в князе я нашла». Поля: «Беду другую нажила».
А беда в том, что любит Кума сына Курлятева, молодого княжича Юрия (Александр Зубаренков), который поначалу вознамерился убить Куму за то, что она уводит отца из семьи (хотя Кума отвергала все домогательства князя), а потом влюбился в неё и они решили сбежать из Нижнего подальше от глаз людских. Но княгиня (Елена Шевченко) задумала отравить, как она полагала, разлучницу и, переодевшись бедной странницей, нашла на лесной дороге Куму и напоила её водой с ядом. Но до того зрители успели насладиться лирическим ариозо Кумы «Где же ты, мой желанный?», согретого нежным чувством и затаённой страстью ожидания. Пытавшийся догнать Куму князь со свитой закалывает своего сына Юрия, когда узнает, что тот собирался бежать с Кумой, но, не вынеся смертей сына и Настасьи, сходит с ума и погибает.
Итог? Три смерти, в том числе, без вины виноватая Кума. Все исполнители «Чародейки» — артисты Нижегородской труппы, и невозможно не восхититься качеством их голосов (но особенно красиво, помимо драматического сопрано Ипполитовой, тембристое меццо Шевченко), вокальной техникой и артистизмом. Каждый был в образе, что не всегда случается и на столичных сценах, и все они внесли вклад в то, что Нижегородское предание ХV века затронуло души людей из века ХХI-го Оркестр театра под управлением Сергея Вантеева отлично передавал драматизм и пронзительность произведения и составлял хороший ансамбль с солистами и хором.
«Пиковая дама» тоже шла в постановке Милкова, но оказалась намного менее удачной, чем «Чародейка». Возможно, сыграли свою роль и невыразительные, весьма условные декорации мрачного серого цвета, причём, почти во всех сценах. Таким странным образом увидел Петербург выдающийся театральный художник Виктор Вольский, который стал знаменитым благодаря созданию эрмитажного уровня декораций к спектаклям. Не могу судить о том, что побудило Вольского в данной постановке представить Петербург в плоских серых конструкциях, которые у большинства зрителей вряд ли вызовут ассоциации с блистательным Санкт-Петербургом.
Но и режиссёр, причём, родившийся и выросший в Ленинграде и живущий в Санкт-Петербурге, неприятно удивил своими трактовками многих сцен, противоречащими этикету и бытовому укладу того времени: так, на девичнике у Лизы (Зоя Церерина) князь Елецкий (Алексей Кошелев) сидит за клавесином и играет на нём! А затем танцует с гостьями Лизы, отплясывает залихватски! Да во время, о котором идёт речь в «Пиковой даме», мужчины-дворяне на женскую половину дома (тем более что в данном случае все собравшиеся — юные, незамужние княжны и графини) даже заходить не могли! Не упоминаю уже о том, что в либретто «Пиковой дамы» в интродукции ко второй картине первого действия написано: «Лиза за клавесином».
Полина (Татьяна Гарькушова) поёт свой романс, взобравшись на стул. Ах, этот стул! Кого только современные режиссёры в разных театрах России и мира на него не ставят — он, словно попкорн в кинотеатрах — «должен быть»! Только вот никогда барышня-аристократка для того, чтобы спеть что-то, на него вскарабкиваться не будет. В сцене, когда призрак Графини (Елена Шевченко) является (в нижегородской постановке — сидя в кресле) к Герману (Роман Муравицкий, Большой театр), чтобы сообщить ему три карты, Герман вскакивает на призрак Графини, накрывается с головой пледом и начинает совершать недвусмысленные движения. С призраком! Примеры можно продолжить. Кроме того, все офицеры у постановщиков — с бородками. Хоть на одной картине, хоть на одном портрете конца XVIII кто-нибудь видел русского офицера с бородкой? А Милков, вот, увидел. Или это видение художников-постановщиков?
Муравицкий со сложной партией Германа справился, можно сказать, почти отлично и был убедителен эмоционально, но его лицо требовало необходимого грима, потому что выглядел он, скорее, как донской казак, нежели как петербургский немецкий офицер, да и пластика его движений тоже не соответствовала образу — этакий увалень без тени военной выправки или хотя бы осанки.
Зато великолепна была Лиза в исполнении Зои Церериной (Татарский театр оперы и балета) — её голос богатой палитры с филигранной техникой передавал все состояния души героини. В ариозо «Откуда эти слезы?» Лиза-Церерина трепетно и взволнованно поверяет ночи тайну души своей. Не знаю, каким профессиональным секретом владеет Церерина, но, когда звучало это ариозо, ощущение было такое, что звук голоса певицы, не оставаясь под сводами театра, улетал прямо в чёрную бездну неба, а уж что ответила ночь Лизе-Зое, тоже останется тайной её души. В знаменитой арии Лизы у Зимней канавки «Уж полночь близится...» Церерина продемонстрировала не только своё вокальное совершенство, но и огромный актёрский диапазон: от нетвёрдой уверенности, что Герман — «жертва случая и преступленья не может совершить», до запредельного отчаяния: «Всё, что я в мире любила,// Счастье, надежды разбила» и далее — злость и страх: «Я волей неба роковою// С убийцей вместе проклята!».
Князь Елецкий в исполнении солиста Нижегородского оперного Алексея Кошелева — подтянутый, благородный, сдержанный и так же благородно пел. Замечателен был граф Томский — Александр Краснов (Екатеринбургский театр оперы и балета). Но особое восхищение вызывала солистка Нижегородской оперы Елена Шевченко (Графиня). После ухода из жизни гениальной Графини второй половины ХХ века Елены Образцовой казалось, что настоящую Графиню во всей Руси великой сыскать очень трудно. Мне, во всяком случае, не доводилось услышать ни одну певицу, которая была бы не номинальной Графиней, а настоящей. И вдруг на сцене наперекор всем безликим декорационным конструкциям появляется та самая Графиня, которую Чайковский изобразил в своей опере, — та самая, которую «король слыхал» и которая владеет тайной, сводящей с ума Германа, — волшебным ключом к богатству и успеху.
Графиня живёт в своём мире, в веке минувшем, где она не «осьмидесятилетняя карга», а Венера московская, и реалии века нынешнего со всеми этими приживалками и даже Лизой её уже не интересуют. А тайна трёх карт живёт в голосе Елены Шевченко — богатом, глубоком меццо-сопрано, полном не только тайн, но и красоты земной и небесной. И вот, с горних высей возвратясь, призрак Графини голосом Шевченко открывает Герману три карты, которые «выиграют кряду», но под условием: «Спаси Лизу, женись на ней». Увы, чужая тайна ему служить не стала — раскрытая тайна уже не тайна, да и на Лизе он не женился.
«Евгений Онегин» в постановке Дмитрия Суханова тоже блеснул великолепным ансамблем солистов. Онегина пел Алексей Богданчиков, Ленского — Алексей Неклюдов (оба из «Новой Оперы»), Ольгу — Юлия Мазурова (Большой театр), Гремина — Михаил Наумов, Ларину — Татьяна Гарькушова, Няню — Елена Шевченко, Трике — Алексей Куколин, все — из Нижегородской оперы. Таким составом солистов может похвалиться далеко не каждый оперный театр.
Алексей Богданчиков — прирождённый Онегин и внешне, и по сценическому поведению, и по голосу с удивительно онегинскими интонациями — прямо сошедший со страниц пушкинского романа и партитуры Чайковского. А Алексей Неклюдов стал для меня открытием: другого такого «живого» Ленского, такого трепетного, с таким «лемешевским» голосом я за последние лет «...дцать» даже и припомнить не могу. Неклюдов, как и Алексей Богданчиков, жил в образе своего героя, что с уходом со сцены корифеев советской эпохи — Сергея Лемешева, Ирины Архиповой, Елены Образцовой, Владимира Атлантова, Евгения Нестеренко и некоторых других стало явлением почти забытым.
Им под стать была и великолепная Ольга Юлии Мазуровой. В этой партии, которую обычно не очень любят меццо-сопрано, считая её несколько нарочитой, Мазурова была предельно естественна и завораживала всех красотой голоса, внешней красотой и невероятным обаянием молодости. Наумов, Гарькушова, Шевченко и Куколин хоть и исполняли второстепенные партии, марку держали высоко, составляя прекрасный актёрский и вокальный ансамбль с приглашёнными солистами.
Дирижёр Алексей Богорад (Большой театр), он же — художественный руководитель фестиваля, тонко и деликатно интерпретировал «Евгения Онегина», как двумя днями ранее — «Пиковую даму», заставив публику погрузиться в обе оперы без остатка. Из общей восхитительной музыкальной картины «Онегина» выпадала Анна Крайникова (Татьяна), представлявшая Италию, но не отвечавшая уровню итальянского бельканто.
А ещё музыке Чайковского противоречило, буквально «перерезая» её местами, сценическое прочтение оперы режиссёром-постановщиком Дмитрием Сухановым и художником по костюмам Юлией Акс (Москва). Крестьянские «девушки-красавицы, друженьки-подруженьки» в I акте у Акс — в соломенных(!) венках, из которых солома торчит аки шипы из тернового венца Христа. Татьяна и Ольга — в платьях из «весёленькой» ткани в горошек и цветочек, а они хоть и провинциальные, но дворянки, и никаких цветочков-горошков в их нарядах быть не могло. Когда Татьяна встречается с Онегиным в I акте, на ней поверх платья надета какая-то кофтёнка-обдергайка грязно-болотного цвета, не доходящая даже ей до талии. Из какой оперы кофтёнка, из какого века-времени сама художница вряд ли ответит. Но эта одёжка — даже не цветочек, а лепесточек по сравнению с «ягодкой» — кроваво-красного цвета платьем Татьяны на балу во дворце, с открытыми плечами и декольте — словно сшитого для миледи из романов Дюма, хотя и для миледи оно слишком красное. А трёхэтажную конструкцию на голове Татьяны из крашеных перьев и чего-то ещё вместо малинового берета даже не знаю, с чем сравнить. На пальто Онегина во втором акте вдруг появились гусарские позументы... Ларина-мать на балу оказалась в купеческом платье...
Впечатление такое, что Юлия Акс не никогда и нигде не училась, даже в средней школе, иначе она хотя бы запомнила иллюстрации к «Евгению Онегину», на которые были щедры советские и досоветские издания этого романа, «захватившие» её школьные годы, ни разу не была ни в одном музее, ни на одном спектакле «Евгения Онегина» в классических постановках Большого театра (судя по её возрасту, она их застала), а по нелепой случайности каким-то образом попала в число постановщиков нижегородского «Онегина», где и продемонстрировала всю свою антипушкинскую дремучесть.
Некоторые идеи постановщика Суханова тоже мало поддаются пониманию. В момент, когда Ленский объясняется Ольге в любви своим чудесным ариозо «Я люблю Вас, Ольга», она... пьет чай и смачно откусывает ватное яблоко, словно не пушкинская героиня, а участница телевизионного «Дома-2». В комнате Татьяны нет кровати, она пишет письмо Онегину, сидя на полу(!) и почему-то обращаясь к иконе Богоматери. Кровать и стол ей, видимо, должна заменить канцелярская конторка, стоящая посреди пустой сцены. Окна тоже нет, как нет и почему-то купированных фраз, обращенных к Няне: «Открой окно и сядь ко мне».
Режиссёр решил также купировать сцену, когда Татьяна просит Няню отправить своего внука с письмом к Онегину. Видимо, он считает, что письмо прилетит к адресату на крыльях любви. На ларинском балу Онегин бесцеремонно хватает Ольгу и лезет к ней целоваться!.. Песенку Трике поёт Ленский в парике Трике и осыпает Татьяну лепестками роз, сам Трике — пьяный — сидя спит на диване. Сцены «Враги» в спектакле не существует. Точнее, она существует в одной фразе «Теперь сходитесь», далее — тьма кромешная, которая, рассеявшись, позволяет увидеть Ольгу и Татьяну в крестьянских платках, стоящих по краям сцены и поющих: «Убит? Убит». А смертельно раненный Ленский и в ужасе склонившийся над ним Онегин — это из другой оперы, из той, что написал Пётр Ильич Чайковский без участия Дмитрия Суханова. В особняк Татьяны-княгини в Петербурге перед самой её встречей с Онегиным почему-то приходит Ларина-мать. Ну, ладно, она пришла, а мы уйдем. Пойдём смотреть «Бориса Годунова».
К счастью, в «Годунове» придраться оказалось не к чему. Спектакль (режиссёр-постановщик Отар Дадишкилиани) идёт в изумительных реалистичных декорациях, выполненных по эскизам Фёдора Федоровского (художник-постановщик Виктор Немков, художник по костюмам — Людмила Волкова), солисты — превосходные: Борис — Станислав Трофимов, Марина Мнишек — Надежда Сердюк, Самозванец — Сергей Семишкур (все из Мариинского театра), Хозяйка корчмы — Елена Шевченко, Юродивый — Алексей Куколин, Пимен — Александр Сильчук (солисты Нижегородской оперы). За дирижёрским пультом — Алексей Богорад. Ставим пять звёзд и переходим к балетам.
Одной из жемчужин балетного репертуара Нижегородского театра является «Бахчисарайский фонтан» в хореографии Михаила Лавровского, который украсил и фестивальную афишу (дирижёр-постановщик — художественный руководитель театра Ренат Жиганшин).
В отличие от, скажем, «Бахчисарайского фонтана»-драм-балета, идущего в Мариинском театре в хореографии Ростислава Захарова (1934), нижегородский «Фонтан» очень танцевальный. В первом акте и первой картине — лирический дуэт солистов Нижегородской труппы Татьяны Казановой (Мария) и Андрея Орлова (Вацлав), оба в нежных белых костюмах (художник-постановщик — Евгений Спекторов). Позднее следует сольная вариация Марии, затем — Вацлава. У высокого, симпатичного, длинноногого Андрея Орлова красиво получается всё: и прыжки, и вращения, и позы.
В этой постановке почти каждый такт музыки наполнен движением, что делает спектакль очень динамичным. Драматичен бой обитателей замка отца Марии князя Потоцкого (Леонид Сычёв) с напавшими на них татарами во главе с ханом Гиреем (Михаил Болотов). Пленителен танец Заремы (Татьяна Пельмегова) в гареме Гирея, изящно, но и горестно танцуют 15 наложниц. Хореографически выразительна и драматически насыщенна сцена соперничества Марии и Заремы. Потрясает мощью, напором и невероятным темпом татарский танец (хореография Елены Лемешевской). И даже пластическое решение образов, в частности, хана Гирея, очень сильно: он страшно страдает после гибели Марии — он весь в этом горе, ничего, кроме горя, его не занимает — и его состояние передаётся исключительно пластикой движений! Живописные декорации, стильные и разнообразные костюмы героев и кордебалета в сочетании с мастерством нижегородских солистов делает «Бахчисарайский фонтан» незабываемым зрелищем.
Балет балетов «Лебединое озеро» идёт в Нижнем Новгороде в своеобразной редакции, включающей в себя в значительной степени фрагменты хореографии Юрия Григоровича из его постановки «Лебединого» в Большом театре, хотя автором хореографии указан Юрий Ветров (дирижёр-постановщик — Ренат Жиганшин). Но, в отличие от преимущественно чёрно-золотых декораций Симона Вирсаладзе к спектаклю Большого театра, сценография нижегородского «Лебединого» (художник-постановщик Евгений Спекторов) — в более привычных сине-серебряных тонах. Особенно привлекает взор изображение озера на заднике — тёмно-синяя, явно хранящая в себе тайны вода в обрамлении гладких, безлюдных гор. Эта посверкивающая гладь озера — словно драгоценный камень гигантского магического перстня в «оправе» горных вершин, стоит потереть его — появляются белые лебеди, а если повернуть — чёрные.
На главные партии — Одетты-Одилии и Принца Зигфрида были приглашены солисты Большого театра Ангелина Влашинец и Клим Ефимов. Одетта-Одилия стала дебютной для Влашинец (в Большом театре она её пока не танцует), Ефимов станцевал Принца в Сыктывкаре (тоже ещё не в Большом), но партия Зигфрида в Нижнем Новгороде — несколько другая, поэтому оба артиста делали ставку на свои физические данные и хорошую хореографическую школу. Климу же ещё очень помогали в создании образа его совершенное сложение и природная элегантность. Нижегородец Максим Малов оказался прекрасным Шутом — и по образу — весёло-игриво-грустному, и по технике исполнения, особенно головокружительным пируэтам и высоким, уверенным прыжкам. В лебединых сценах показал себя наилучшим образом кордебалет — скоординированностью, синхронностью и изяществом.
В «Дон Кихоте» виртуозной техникой, доведённой до совершенства, блистала Оксана Бондарева (Санкт-Петербург). Но не только — её Китри покоряла обаянием, лукавством и огненным темпераментом. Солист нижегородской труппы Андрей Орлов был прекрасным Базилем. Кроме того, обычно «ходячие» партии Дон Кихота (Павел Смаев) и Санчо Пансы (Максим Малов) в нижегородской постановке (балетмейстер-постановщик Юрий Ветров, дирижёр-постановщик Ренат Жиганшин) — танцевальные, и исполняли их Смаев и Малов с большим мастерством и юмором. Волшебно-элегантной была Повелительница дриад — молодая солистка Нижегородского театра, лауреат международных конкурсов Елизавета Мартынова, она же исполняла в этом спектакле одну из подруг Китри — озорную, весёлую, бойкую. В «Лебедином озере» Елизавета исполнила Венгерскую невесту (хотя в отсутствие приглашённых на фестиваль солисток танцует и Китри, и Одетту-Одиллию), и каждая её партия отличалась великолепной школой — удивительной чистотой и точностью движений, воздушностью и образностью.
И, конечно, какое же преддверие нового года без «Щелкунчика»? В непревзойденной хореографии Василия Вайнонена (сценическая редакция и постановка Нины Дьяченко) и великолепных декорациях и костюмах Евгения Спекторова (традиционная украшенная ёлка, камин, окна с морозными узорами) — это была ожившая сказка, сказка наяву, и такой её сделали не только постановщики, но и приглашённые артисты Большого театра: Анастасия Горячева (Маша), Александр Волчков (Принц) и солисты Нижегородской труппы: Михаил Болотов (Мышиный король), Дроссельмейер (Леонид Сычёв) и другие.
Мне представляется, что в «Щелкунчике» наибольшую сложность с точки зрения достоверности образа представляет собой партия Маши: всё-таки взрослая балерина танцует девочку. Но Анастасия Горячева оказалась настоящей Машей: невесомой, по-детски трогательной и искренней. Такой же искренней (но уже по-взрослому), пронзительной и страдающей Татьяной Горячева показала себя на гала-концерте в дуэте из балета «Онегин» (хореография Василия Медведева) с Онегиным — солистом Большого театра Андреем Меркурьевым. Эта же пара исполнила сцену у балкона из балета «Ромео и Джульетта» Прокофьева в хореографии Леонида Лавровского настолько достоверно и проникновенно, что в душах зрителей всё замерло, словно не балет это, а случай из реальной жизни.
Несколько странно, что на Пушкинском фестивале оперная часть гала-концерта была посвящена исключительно западно-европейской музыке, где звучали сцены и арии из «Кармен», «Самсона и Далилы», «Турандот», «Богемы» и других, но состав приглашённых и нижегородских солистов (Тамуна Гочашвили, Хачатур Бадалян, Анастасия Лепешинская, Светлана Ползикова, Виктор Ряузов, Алексей Кошелев) был настолько прекрасен, а стоявший за дирижёрским пультом Алексей Богорад — настолько вдохновенен и совершенен, что это недоумение растворилось в волнах музыкального великолепия.
Но «Болдинская осень» — не только парад звёзд в спектаклях. Как и «положено» большому фестивалю, он включал в себя и иные события, например, научно-практическую конференцию на тему «Роль Нижегородского театра оперы и балета в формировании культурного пространства Нижегородского региона», в которой приняли участие учёные Нижнего Новгорода, социологи, психологи, историки и философы. И тут же — примеры из практики на тему конференции: концерт в Болдино и выставка фотографий исполняющего обязанности директора театра-хозяина фестиваля Владимира Быкова, проходившая в Нижегородском художественном училище. На выставке, в основном, были представлены портреты солистов оперы и балета Нижегородского театра в жизни и в ролях. Ведь страна должна знать своих героев!
Фото Ирины Гладунко и Владимира Быкова предоставлены Нижегородским театром оперы и балета имени А.С. Пушкина
