«Евгений Онегин» в Баварской государственной опере
Этот странный спектакль польского режиссёра Кшиштофа Варликовского (2007), в котором Евгений Онегин сначала обнаруживает в себе нездоровую тягу к своему другу Ленскому, а потом убивает его в постели, не обругал только ленивый. Не стоит думать, что это плоское и вульгарное перенесение действия оперы Чайковского из Санкт-Петербурга начала XIX века в Техас середины 1960-х с целью обыграть пушкинский сюжет в русле «Горбатой горы» [1] хоть у кого-то из западных критиков и журналистов нашло понимание.
Негативные оценки до сих пор превалируют в обсуждениях этого провинциального шоу, которое немецкая пресса называет не иначе, как «изнасилованием великой оперы», а единственной положительной оценки изредка удостаивается самодеятельный танец полуобнажённых ковбоев в VI картине под музыку полонеза (да и то с оговоркой, что «без дёргающихся трансвеститов танец этот вызывал бы чуть меньше недоумения») [2].
Разумеется, не всё так плохо, поскольку жена постановщика Мальгожата Щесняк, как любая хозяйственная женщина, умеет работать с пространством, расставлять мебель и жужжать жалюзи в самых лирических местах: декорации красивые. Никакого отношения к сюжету и музыке не имеющие, но красивые. Телевизор с трансляцией фигурного катания и сетевой заставкой, знакомой всем, кто застал рассвет телевещания.
На беспроигрышный эффект рассчитано и звуковое сообщение, которое вместо письма пишет на магнитофон Татьяна Онегину, и стриптиз в доме Лариных, которые живут то ли в бизнес-центре, то ли в придорожном отеле, но явно где-то в провинции, судя по нарядам, дизайн которых был создан мадам Щесняк, видимо, во время посещения очередной комиссионки: нарядно, экономно, выразительно. Здесь всё прекрасно. С женой режиссёру повезло. Не повезло ему с композитором.
Впрочем, это общая беда современных оперных постановщиков: партитуры Моцарта, Верди, Вагнера, не говоря уж о Петре Ильиче Чайковском, постоянно не дотягивают до драматургии их сверхактуальных, суперсовременных и экстрамодных спектаклей на темы из бульварных передовиц, принципиально устаревающих ещё до начала репетиций. Великое оперное наследие прошлого, конечно, плохо подходит в качестве фоновой музыки к очередному глянцевому сериалу. И то, что Чайковский не умел писать, как Корнелюк, ещё полбеды. Беда в том, что даже далёкие от безупречности тексты великих партитур попадая в работу к иным мастерам постановочного жанра, начинают сопротивляться, создавая комический контекст.
Поскольку в спектакле К. Варликовского финальное объяснение Онегина с Татьяной происходит практически в постели, невинная фраза «Довольно, встаньте» превращает эту драматическую сцену в насмешливый протест против режиссёрской глупости, музыкальной нечуткости и общей несуразности. Но самое интересное, что неуместной интерпретации сопротивляется и исполнительская школа, представители которой приняли участие в очередном спектакле и практически не оставили камня на камне от его нелепой концепции.
Исполнитель заглавной партии Роман Бурденкo не просто один из лучших баритонов нашего времени, но настоящий оперный артист, который умеет передать драматические нюансы вокальными средствами. Именно поэтому озабоченный Онегин в его исполнении выглядит скорее растерянным, чем похотливым, будто недоумевает: как могло с ним такое случиться, что он вместо Петербурга 1820-х он оказался вдруг в Техасе 1960-х? Убедительность этого недоумения вызывает совершенно неожиданный эффект спектакля в спектакле и создаёт иллюзию зазора между артистом и его работой на сцене. Точно так же, как пушкинский метатекст [3] отделяет автора-рассказчика от описываемых им событий. О прекрасной технике исполнения в связи с работами Романа Бурденко уже много сказано: это редчайшая собранность, выверенность, эмоциональная окрашенность и стилистическая безупречность.
Настоящим триумфом стало выступление в спектакле Богдана Волкова, который чувствует и передаёт мельчайшие оттенки партии Ленского так, как будто этот образ изначально создавался Чайковским с учётом экстраординарных вокальных и актёрских возможностей певца. Каждый жест, каждое движение, каждый поворот головы у Б. Волкова семантически нагружены и музыкально гармоничны. И даже странная сцена убийства Ленского выглядит в этом прочтении чуть ли не откровением, когда, догадавшись о намерениях друга, молодой поэт решает ценой собственной жизни доказать Онегину невозможность их совместной жизни [4]. Этот художественный протест, доводя до абсурда режиссёрскую мысль, выглядит самостоятельным художественным высказыванием. А из технических красот я бы отметил изысканные пиано и шёлковой красоты легато в предсмертной арии.
Елена Гусева замечательно выступила в партии Татьяны: тут всё было по нотам и в рамках ожидаемого. Виктория Каркачева порадовала в партии Ольги красивым тембром и тонким чувством стиля.
Баварская публика очень любит Гюнтера Гройсбёка, выступившего в партиях Зарецкого и князя Гремина. Я тоже его люблю, но в немецком репертуаре. Чайковского этот великолепный певец не чувствует, и сказать ему здесь совершенно нечего. Успех оглушительный. Слушать невозможно.
Несмотря на акцент, обычно очень мешающий восприятию, харизматичной дамой полусвета получилась мадам Ларина у Линдсей Амман: по гармоничности образа это лучшая роль в спектакле Варликовского (видимо, это что-то личное).
Филипьевна в исполнении прекрасной Ларисы Дядьковой выглядела инородным аутентично пушкинским персонажем в этом балагане. Звучание, фразировка, актёрские нюансы — всё было изумительно. В отличие от звуков музыки.
С 2007 года многоуважаемый оркестр Баварской оперы не может освоить стилистику этой партитуры. Сколько раз я посещал это представление в Мюнхене, — и это всегда было испытание для ушей. Мы можем придумывать разные оправдания довольно плоской (если не сказать грубой) работе музыкантов, но если не тратить время на ерунду и попросту назвать вещи своими именами, то это было недопустимое звучание. Всё расходилось, разъезжалось, расползалось. Хор… ну хор присутствовал.
Маэстро Тимур Зангиев, без сомнений, хороший дирижёр, но здесь, судя по всему, также оказался лишним. Мы сейчас не будем затрагивать тему о том, почему в театре, которым руководит выдающийся представитель русской дирижёрской школы маэстро Владимир Юровский, так плохо играют музыку Чайковского: уверен коллеги сами разберутся, что с этим безобразием дальше делать. Мы тут лишние, хотя, казалось бы…
Само понятие «лишний человек» хоть и появилось в обиходе после публикации повести И. С. Тургенева «Дневник лишнего человека» (1850), но корнями уходит именно в пушкинский роман в стихах. Именно Онегин (а затем и Печорин) стал воплощением разочарованного дворянина, который сам не знает, чего хочет, а того, что знает, того не хочет. Прямо как современные режиссёры: то, что написано в либретто, они ставить не хотят, а то, что они ставят, ругают даже апологеты актуализации оперных сюжетов, настолько скверны режиссёрские идеи.
Этот образ нереализованной или плохо реализованной идеи, впустую растраченного таланта и без толку израсходованных сил давно Дамокловым мечом висит над современным искусством. И отвечая на вопрос, почему столь слабый спектакль уже более пятнадцати лет в репертуаре, придётся вспомнить, что на него потратили деньги, что просто так огромные декорации и костюмы ни продать, ни списать, ни выбросить. Все понимают, что этот спектакль совершенно лишний в репертуаре Баварской оперы точно так же, как и сам экстраодарённый режиссёр Кшиштоф Варликовский, который не в состоянии ни придумать, ни реализовать ни одной оригинальной идеи и который, как знаменитый герой Валерия Гаркалина из фильма «Ландыш серебристый», искренне сочиняет чужое.
Благодаря фантазиям и связям этого удивительного специалиста по нестандартностям и однополостям на оперной сцене под музыку Чайковского оказались лишними и реплики героев, и их чувства, и их эмоции, да и сама музыка, — всё стало не к месту, включая зрителей. Справедливости ради стоит отметить, что К. Варликовский не самый странный режиссёр в режоперном [5] мейнстриме, но в том, что его «Евгений Онегин» идеально указывает на действительно лишних людей в современном оперном процессе, сомнений быть не может.
Примечания:
1) «Горбатая гора» (2005) – оскароносная американская мелодрама режиссёра Энга Ли о трагической связи двух американских ковбоев.
2) Финальное объяснение Онегина с Татьяной перенесено Варликовским на кровать, установленную в гей-клубе, где, по-видимому, с князем Греминым зависает и испанский посол.
3) Широкое применение в «Евгении Онегине» метатекста, то есть указания на структуру повествования («Читатель ждёт уж рифмы „розы“ — на, вот, возьми её скорей»), подробно рассмотрено в многочисленных трудах, посвящённых экстраординарному пушкинскому тексту. Разумеется, главным трудом на данную тему является труд Ю. М. Лотмана «Роман в стихах Пушкина «Евгений Онегин».
4) Признаться, именно благодаря актёрскому таланту Богдана Волкова я спустя 15 лет после премьеры этого спектакля впервые понял, о чём вообще эта странная сцена, когда Онегин стреляет в раздевающегося Ленского.
5) Режопера (от «режиссёрская опера») — явление, возникшее в середине 1950-х годов прошлого века и игнорирующая оригинальное содержание и внутреннюю логику инсценируемых партитур.
Автор фото — W.Hösl
