Сомнительным приоритетам «Золотой маски» вопреки…
Март перевалил за свою половину, а до традиционного апрельского финиша фестиваля «Золотая маска» осталось не так уж и много времени, однако речь на сей раз пойдет о спектакле, показанном в Москве в рамках фестивальной конкурсной программы еще в конце февраля. С постановкой оперы Чайковского «Евгений Онегин» Астраханского государственного театра оперы и балета, премьера которой состоялась в апреле прошлого года, столичные меломаны смогли познакомиться на сцене Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко.
Произведя подлинный фурор не просто весьма почтительным, а еще и, безусловно, вдумчиво-инновационным подходом к наследию русской классической оперы, этот спектакль подкупил, прежде всего, тем, что в угоду новомодным веяниям, когда театр перестает быть театром, а превращается в дешевое фиглярство, ни на йоту не отступил от принципов истинно романтической театральной зрелищности.
Этот спектакль стал тем глотком свежего, но давно забытого театрального воздуха, которого Москве давно уже не может дать ни одна из постановок «Евгения Онегина»,
сохраняющихся сегодня в репертуаре трех ее оперных площадок. Ни вполне аккуратный, но во многом схематичный спектакль Сергея Арцибашева в «Новой Опере»… Ни безжизненно-конструктивистская постановка Александра Тителя в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко… Ни — тем более! — просто чудовищная вампука Дмитрия Чернякова в Большом театре, к счастью, хотя бы всего лишь на его Новой сцене… Удивительно, что астраханская постановка вообще попала в поле зрения «Золотой маски», ведь устойчиво дружественное расположение к несомненно стóящим театрально-оперным продуктам этому общественному институту однозначно не свойственно.
Между тем, обсуждаемый спектакль — действительно стóящий, и его рождению мы обязаны творчески спаянной и профессионально сильной команде в составе режиссера Константина Балакина, сценографа и художника по костюмам Елены Вершининой, художника по свету Ирины Вторниковой, музыкального руководителя и дирижера Валерия Воронина, а также хормейстера Галины Дунчевой. Жанровая принадлежность опуса Чайковского, обозначенная композитором как лирические сцены, и есть то главное, вокруг чего, не изобретая велосипеда,
постановщики скрупулезно выстраивают удивительно чистую, почти прозрачную линию спектакля,
щедро наполняя ее визуальными красотами русской природы и безвозвратно ушедшей атмосферой русской усадьбы начала XIX века.
Усадьба в стиле архитектурного классицизма, присутствуя в качестве сквозного элемента сценографии, становится тем истоком подлинной русскости, который затем закономерно приводит к завершающим сценам — петербургскому балу и финальному объяснению главных героев.
В ландшафтных пейзажах этой постановки река близ усадьбы Лариных невольно ассоциируется с рекой времени, одеваемой в сезонные наряды природы, Она — «вечно живой» свидетель и письма Татьяны к Онегину, и его отповеди, устроенной ей «на бережку», и бессмысленно глупой дуэли Онегина и Ленского, заканчивающейся ужасной смертью последнего.
В финале оперы эта река русской души растворяется в салонном блеске невских вод:
лощеный европейский Петербург, хотя за его лоском и стоит духовная фальшь, властно вбирает в себя все мелкие потоки судеб русской глубинки.
Сцена письма Татьяны на балконе усадьбы предстает высшим актом ее душевного сомнамбулизма: она происходит на фоне движения полной луны, свет которой отражается в вечной реке времени. Это первая кульминация спектакля, и она производит неизгладимо сильное эмоциональное впечатление.
Вторая кульминация — сцена дуэли, происходящая на том же самом месте, где Онегин когда-то отчитывал Татьяну. Тогда он также поджидал ее «на бережку», а она приплывала к нему в лодке.
Теперь река замерзла, и уже Онегина ждет Ленский, чтобы навсегда уйти в Лету: река времени становится рекой забвения.
Третья кульминация — финальный приговор не только Онегину, стенающему о своем жалком жребии, но и несчастной Татьяне — и все эти кульминации режиссерски просчитаны чрезвычайно точно. Продуманность же мизансцен спектакля в целом — при его изумительной сценографии, исторически точном костюмном дизайне и мастерски поставленном свете — просто не может не вызывать искреннего восхищения!
В трактовке Елены Разгуляевой, певицы вполне убедительного лирико-драматического амплуа, музыкально-психологическая ткань образа Татьяны обнаруживает артистически точное и психологически тонкое вокальное наполнение. И если сцена письма осознанно рисуется ею живыми и естественными лирико-романтическими красками, то в заключительной сцене с Онегиным певица впечатляюще ярко мобилизует весь свой вокально-драматический потенциал.
По сравнению с такой эффектной Татьяной, Алексею Богданчикову, с прошлого года солисту театра «Новая Опера», услышанному в обсуждаемом спектакле в партии Онегина, явно недостает изящества и благородства вокальной линии. Отсутствие сочности выразительной кантилены при достаточно аккуратной умеренности силовой манеры звуковедения неизбежно приводит к сухости и трафаретности созданного им образа. В артистическом плане певец держится вполне уверенно и, в целом, подобающе стилю удивительно точно воссозданной в спектакле эпохи, однако в явно ограниченные масштабы его вокального амплуа партия Онегина всё же вписывается далеко не идеально.
Хотя в вокальном отношении в партии Ленского Александр Малышко однозначно недобирает, этот артист в облике подчеркнуто романтического героя предстает настолько естественным, искренним и непосредственным, что именно это и перевешивает, заставляя сказать исполнителю уверенное зрительское «да». В ансамбле с таким утонченным героем Наталья Воробьева в партии Ольги, несмотря на свой вполне добротный вокал, выглядит типажом явно «другой оперы», давно покинувшим амплуа юных героинь, хотя все «героические» усилия певицы казаться шаловливым ребенком, несомненно, идут ей в зачет.
Наконец, в партии Гремина весьма достойно и музыкально значимо показывает себя Андрей Валентий, приглашенный в эту постановку из Национального академического Большого театра оперы и балета Республики Беларусь.
В обсуждаемый вечер московского исполнения на подлинной высоте — также интерпретация и хоровых страниц партитуры.
При этом свой оркестр маэстро Валерий Воронин ведет сквозь волшебство лирических сцен Чайковского темпераментно ярко, по-особому свежо и вдохновенно смело, без оглядки на многочисленные штампы, которыми эта партитура успела обрасти более чем за 130-летнюю историю ее постановок.
Оркестровый аккомпанемент нежен и акцентированно романтичен, он откликается на малейшие движения всей палитры эмоциональных состояний оперы, которые в каждой лирической сцене — свои, подчеркнуто индивидуальные. Диапазон этих эмоциональных состояний простирается от идиллии романтической беззаботности первой картины до драматически сфокусированного, безжалостного к героям финала, проходя через череду утрат — духовных и физических.
Однако появление нынешней постановки на горизонте сегодняшнего дня — несомненное духовное приобретение нашего бездуховного, чрезвычайно прагматичного времени. Это как раз и говорит о том, что «Евгения Онегина» из Астрахани как знаковое событие в жизни современного музыкального театра мы однозначно не потеряли!
Фотография с официального сайта театра
