«Главное в нашей профессии — хорошо петь!»
Российские кинопоказы оперных и балетных спектаклей со сцены лондонского театра «Ковент-Гарден» стартовали на регулярной основе лишь в нынешнем сезоне. Если говорить об операх, то еще до Нового года на большом экране мы увидели записи трех постановок. Это «Норма» Беллини, «Так поступают все женщины» Моцарта и «Сказки Гофмана» Оффенбаха. Первому показу был посвящен отдельный обзор, о втором просто вспомним как о работе, удивительно изящной и тонкой во всех отношениях. Восторг в ней вызвало всё: жизнерадостно-яркая режиссура Яна Филиппа Глогера, абстрактно-иллюзорная, но при этом вполне реалистичная и очень остроумная сценография Бена Баура, весьма стильные костюмы Карин Юд и, конечно же, рафинированная музыкальная интерпретация маэстро Семёна Бычкова. Восхитил и потрясающий ансамбль, в основном, молодых певцов, так что меломан-кинозритель смог получить от просмотра сплошное эстетическое удовольствие!
Что же касается третьей постановки (возобновления хорошо знакомой меломанам знаменитой продукции Джона Шлезингера 1980 года), то на этот раз поступим иначе, так как перед кинопоказом в Москве, состоявшимся 27 декабря, автору этих строк удалось побеседовать с певицей Софьей Фоминой, исполнительницей партии Олимпии. Премьера нынешнего возобновления состоялась в «Ковент-Гарден» 7 ноября, и до этого момента постановка прошла всего 39 раз. Если учесть, что история данной продукции – это долгие тридцать шесть лет, то приведенная цифра, возможно, не особо и впечатляет, но зато и сегодня эта легендарная постановка по-прежнему впечатляет как спектакль звезд.
Кроме молодой восходящей звезды из России Софьи Фоминой звездной предстала и вся команда: Витторио Григоло (Гофман), Кристина Райс (Джульетта), Соня Йончева (Антония), Кейт Линдси (Никлаус) и, наконец, Томас Хэмпсон в партиях всех четырех злодеев (соперников Гофмана на любовном фронте). С роскошным новым составом певцов и новым дирижером Эвелино Пидó старый спектакль вдруг заиграл новыми вокально-музыкальными красками, волшебство которых мы явственно смогли ощутить и сквозь призму киноэкрана. Но, пожалуй, самую яркую краску в восприятие этого давно знакомого по видеозаписи проекта внесла беседа с очаровательной сопрано Софьей Фоминой. Речь в этой беседе, естественно, шла не только о «Сказках Гофмана», но и о творчестве вообще, и поэтому первый вопрос певице неслучайно был задан о музыкальных корнях и истоках.
— Софья, как пение стало вашей профессией: наверное, вы из музыкальной семьи?
— Да. Мой папа был и скрипачом, и дирижером. Он всячески продвигал классическое искусство, и у нас в Орле стал первым, кто после долгого перерыва возродил на базе филармонии симфонический оркестр. Папы уже нет с нами, но и по сей день в оркестре играют его студенты. Моя мама – скрипачка. Когда-то и она играла в этом оркестре. Мой папа был ее педагогом: так они и познакомились. В нашей семье петь начала моя сестра, но, к сожалению, ее певческая карьера не сложилась. Когда она училась в музыкальном училище я ей всегда подпевала, особенно на высоких нотах.
Моя музыкальная история началась с игры на скрипке, что при таком окружении неудивительно. Заниматься не любила, зато выступать, быть на сцене мне всегда нравилось, но в одиннадцать-двенадцать лет понимания того, что пение станет моей профессией, конечно же, еще не было. Это пришло позже, когда в пятнадцать лет я уже осознанно поступила в Орловское музыкальное училище на вокальное отделение. Это был период первых целенаправленных занятий академическим вокалом, и первые навыки профессии мне дала мой замечательный педагог Галина Николаевна Знаменская. Именно она поставила мне голос и заложила основы певческой техники, необходимой для сопрано.
— Ваш высокий от природы голос эмоционально богат, ему присуща особая теплота тембра. А как вы охарактеризуете его сами: лирическое сопрано или лирико-колоратурное?
— Лирико-колоратурное: с хорошей подвижностью, с уверенными высокими нотами.
— Почему продолжить обучение вы решили именно в Москве?
— Здесь уже училась моя сестра, и я поехала к ней, чтобы поступать в Российскую академию музыки имени Гнесиных. Мне повезло: я была принята в класс Зары Александровны Долухановой и выпускалась из Академии у нее. Она была потрясающим человеком! Конечно, на тот момент она была уже в солидном возрасте, но ее присутствие в моем профессиональном становлении, несомненно, оставило свой значительный след. Она была величайшим мастером, но с ней мы работали в большей степени над стилистикой вокала, нежели приемами техники, хотя корректировке технических аспектов она также уделяла внимание.
Зара Александровна, к слову, всё время восторгалась моим верхним регистром и не уставала повторять: «Как же ты это делаешь?». Занятия с ней сильно обогатили меня, прежде всего, в музыкальном отношении. В профессиональном плане я также многое взяла и от концертмейстера Елены Израилевны Сапожниковой. С моим педагогом она проработала очень долгое время, едва ли не с прихода Зары Александровны в Гнесинку, так что в педагогической сфере они были партнерами, дополнявшими друг друга на редкость органично и слаженно.
— После Гнесинки сразу ведь, наверное, встал вопрос «что делать дальше?». Как же начала развиваться ваша певческая карьера?
— Вы знаете, мне выпала в жизни удивительная дорога, и этой дорогой я продолжаю идти и сейчас. Началось всё с того, что после института Елена Израилевна познакомила меня с замечательным дирижером Теодором Курентзисом, и он сразу же взял меня к себе под крыло, задействовав в нескольких своих проектах. Сначала я спела с ним «Carmina Burana» Орфа, затем две моцартовские партии (Деспину в «Così fun tutte» и Сюзанну в «Свадьбе Фигаро») и, наконец, Мюзетту в «Богеме» Пуччини. Это были проекты с недавно созданными тогда оркестром и хором «Musica Aeterna», основателем которых как раз и явился маэстро Курентзис. Эти проекты были представлены как в Новосибирске, так и – в концертном варианте – на гастролях в Москве. В Новосибирском театре оперы и балета я проработала после института один сезон: именно там и состоялся мой дебют в партии Сюзанны в «Свадьбе Фигаро».
— Как же состоялся ваш выход на международную оперную арену?
— Благодаря «спонсорству» одного моего друга мне выдалась возможность поехать в Зальцбург на Международный вокальный конкурс, проходящий под эгидой университета «Mozarteum». Кажется, это был шестой по счету моцартовский конкурс, и на нем я как молодое дарование получила специальный приз — приз надежды. Там меня и заметила одна пианистка, которая предложила поучаствовать в месячном мастер-классе в Германии — в городе Лаубах, что под Франкфуртом. Его участники должны были заниматься с концертмейстерами и педагогами, а по окончании принять участие в конкурсе между собой, победителям которого полагалась денежная премия. Я согласилась, и в Германии на меня впервые обратил внимание агент, предложивший организовать прослушивания в нескольких немецких театрах. Конечно, это было весьма заманчиво, но откликнуться на предложение я смогла, лишь когда на конкурсе в Лаубахе выиграла первую премию. Это дало мне возможность съездить на прослушивания в театры Берлина, Гамбурга и Саарбрюккена.
В Берлине мною поначалу заинтересовались, но что-то не срослось, и я подписала контракт сразу на два года с Саарбрюккеном (впоследствии он продлевался еще несколько раз). В результате в ансамбле этого театра я проработала шесть сезонов: рассталась с ним в 2013 году. Саарбрюккен – город небольшой, но в маленьком городе и в маленьком театре атмосфера общения была просто удивительная – совсем иная, чем в труппе крупного оперного театра. И когда к нам на постановку приезжали новые режиссеры, дирижеры и мои коллеги-певцы, это всегда становилось событием, настоящей отдушиной. Возможность непосредственного, живого творческого контакта была тем, что поистине дорогого стоило! Правда, такой маленький город большинство агентов своими визитами не жаловали. Мой же первый агент был уже в летах и вскоре отошел от дел, так что попытки связываться с агентствами в тот период я предпринимала и сама, но никаких результатов это не приносило.
— Но работа в Саарбрюккене оказалась важной для вас?
— Безусловно, очень важно всё, но главное в нашей профессии – хорошо петь! И если говорить о развитии карьеры, о продвижении по профессиональной лестнице, то процесс этот длительный. Всё складывается не сразу, постепенно. Если в тебе видят профессионала в вокальном отношении, тебя начинают замечать. Меня никогда никто не продвигал и не продвигает, у меня нет ни каких-либо спонсоров, ни знаменитых коллег, которые обратили бы на меня внимание на конкурсах, ни богатых покровителей. Конечно, на сегодняшний момент меня заметили, и определенную нишу в мире оперы я заняла. Понятно, что поначалу ничего этого не было, но всё, чего я достигла, – результат моих собственных усилий, развитых умений и способностей, рвения и упорной каждодневной работы.
В моей певческой судьбе Саарбрюккен, конечно же, сыграл свою важную роль. В один прекрасный день на постановку «Свадьбы Фигаро» к нам приехала моя коллега-сопрано Кристиана Бёзингер. Она пела Графиню, а я – Сюзанну. Мы познакомились, стали общаться, и вдруг она мне говорит: «А что ты вообще здесь делаешь!.. С твоими-то данными, с твоим-то голосом…». Я ей сразу же в ответ: «Как что делаю!.. Работаю в этом театре…». Стала объяснять ей ситуацию, что, как могу, пытаюсь пригласить сюда агентов, посылаю им записи, но они не едут. И тогда она пообещала познакомить меня со своим мужем Оливье Тамбози, оперным режиссером, много ставящим в разных театрах мира. К слову, в свое время его режиссерским дебютом в «Метрополитен-опера» в Нью-Йорке стала постановка «Енуфы» Яначека.
Обещание было выполнено, и Тамбози, прослушав меня, написал рекомендательное письмо Петеру Марио Катоне, директору по кастингу театра «Ковент-Гарден». В ответ на это мистер Катона также согласился меня прослушать. Случай приехать к нему в Лондон представился довольно быстро: на сцене Royal Festival Hall с маэстро Владимиром Юровским в сопровождении Лондонского филармонического оркестра я как раз впервые пела музыку Яначека: это была редко исполняемая кантата «Вечное Евангелие». Именно тогда я и спела прослушивание в «Ковент-Гарден». Через месяц Катона сам написал мне письмо: мой голос ему понравился, и для начала он предложил мне страховку партии Розины в постановке «Севильского цирюльника» Россини, в которой главную партию тогда пела Александра Куржак. Я, естественно, согласилась. Вот так без агента я и попала в «Ковент-Гарден».
— Находясь на страховке, спели ли вы тогда Розину?
— Нет, но главное, что знакомство с мистером Катоной состоялось, и в дальнейшем он мне очень помог. Он порекомендовал меня в ансамбль Франкфуртской оперы. Я успешно спела прослушивание, но взять меня в труппу смогли только через сезон, так что еще год я оставалась в Саарбрюккене. И вот когда я работала еще там, Катона мне написал с предложением посмотреть партию Изабеллы в «Роберте-дьяволе» Мейербера: подходит ли мне она. От этой музыки я пришла в полный восторг: Мейербер – композитор гениальный, а его оперные полотна грандиозны, весьма масштабны. Я, конечно, ответила, что спеть Изабеллу была бы просто счастлива, и меня снова взяли на страховку. Во время подготовки «Роберта-дьявола» у меня в Саарбрюккене были две серьезные партии: в «Волшебной флейте» я пела Царицу ночи, а в «Похищении из сераля» – Блондхен. И я постоянно разрывалась между Англией и Германией: девять раз летала туда-обратно! Так что график у меня тогда был очень жесткий.
И вот за несколько дней до генерального прогона меня вызывают на репетицию с режиссером Лораном Пелли. Я, конечно, удивилась, ведь когда ты на страховке, такого обычно не бывает. Выяснилось потом, что исполнительница, предполагавшаяся на партию Изабеллы, петь не будет: первые четыре спектакля споет Патриция Чьофи, а я – генеральную репетицию и два последних спектакля. Так что в декабре 2012 года состоялся мой внезапный дебют в «Ковент-Гарден». В это трудно было даже поверить, но этот дебют стал для меня огромной удачей! Вы знаете, генеральные репетиции в Королевском театре – это всё равно что премьера: с публикой порой приходят и критики. И я до сих пор не могу забыть тот шквал оваций, что разразился на генеральном прогоне во время моего выхода на поклон!
— А как случилось, что после дебюта в главной партии – да еще какой! – впоследствии в «Ковент-Гарден» вы спели партию второго положения – Наяду в «Ариадне на Наксосе» Рихарда Штрауса?
— В начале карьеры, пытаясь куда-то пробиться, нужно использовать любую реальную возможность, но понятно, что после такого престижного дебюта в «Ковент-Гарден», после колоссального успеха у публики надо было двигаться совсем в ином направлении. И всё же когда ты один и посоветоваться тебе особенно и не с кем, ты порой делаешь ошибки. Но на ошибках учатся, и любой опыт бесценен! После Изабеллы из «Ковент-Гарден» мне поступили сразу два предложения – Сюзанна в «Свадьбе Фигаро» и Наяда в «Ариадне на Наксосе». К сожалению, Франкфурт не хотел отпустить меня на обе эти партии, и мне пришлось выбирать.
На самом деле я никогда не гналась за карьерой ради самой карьеры, и моим внутренним стремлением всегда было работать с прекрасными музыкантами. Так, «Ариадной» должен был дирижировать Антонио Паппано, поэтому я и выбрала работу с ним, хотя стратегически этот ход и был для меня неверным. И пусть Сюзанна – партия большая, центральная, я не жалею, что спела Наяду, ведь каждая встреча с маэстро Паппано – это подлинный праздник! А позже мне довелось встретиться с ним уже в премьерной постановке «Вильгельма Телля» Россини. В ней я с блеском (не побоюсь даже этого слова!) спела партию сына главного героя – Джемми.
— Оперный мир всегда полнится слухами. Дошли слухи и о каком-то скандале, связанном с лондонской постановкой «Вильгельма Телля». Что же там произошло?
— Дело было вовсе не в самóй постановке Дамиано Микьелетто, хотя зачастую этот режиссер и может быть весьма радикальным: на сей раз постановка была выдержана во вполне адекватных, я бы даже сказала, вполне классических тонах. Всё познается в сравнении: я довольно много поработала в немецких театрах и могу с уверенностью сказать, что для Германии эта постановка «Вильгельма Телля» считалась бы полной классикой. На сцене было потрясающе зрелищное огромное дерево, прекрасно поставленный свет, но это была история о войне в привычном для нас понимании. На сцене были автоматы, был намеренно современный реквизит, а чего-то пышного и романтически яркого, конечно же, не было. При этом сама режиссерская идея, в целом, оказалась интересной, довольно логичной, не лишенной здравого смысла. А скандал был связан с балетной пантомимой, в которой австрийские солдаты-захватчики по замыслу режиссера глумятся над швейцарской девушкой.
Музыка балета начинается в игривом вальсовом ключе и, постепенно нагнетая напряжение, приобретает очень быстрые, властные темпы, словно говоря, что идиллию красоты омрачает насилие, которое на войне неизбежно. И режиссер поставил эту сцену довольно провокационно. Солдаты завлекают девушку из толпы: сначала угощают ее вином, затем издеваются, угрожая пистолетом. В итоге пьяные солдаты входят в раж и начинают срывать с нее одежду. Будучи совершенно голой, девушка вскакивает на стол, схватив с него скатерть и прикрываясь ею. И в этот самый миг конец всей вакханалии, конечно же, кладет главный герой, легендарный народный освободитель Вильгельм Телль.
И всё бы было ничего, но артистка миманса при этом кричала так натуралистично и надрывно громко, что публика в зале просто не выдержала. Режиссера все просили о том, чтобы на сцене артистка не кричала, и он, вняв доводам большинства, попросил ее именно об этом. Но она почему-то его «не услышала». В итоге из-за этих криков на премьере случилось мощное «буканье», а гневные реплики из зала по нелепости были адресованы ни в чем не повинному дирижеру Антонио Паппано. Недовольство публики было таким бурным, что едва даже не остановили спектакль! Не унималась публика – правда, не так сильно – и на некоторых других представлениях премьерной серии, хотя «образумить» артистку удалось, и больше она уже не кричала.
— А как вы получили ангажемент на «Вильгельма Телля»?
— Это сделала Мария Мот из агентства Intermusica, с которой я сотрудничаю и по сей день. И хотя в редакции этой постановки у моего персонажа не было ни большой развернутой арии в третьем акте, ни совершенно изумительного трио в четвертом, ангажемент на партию Джемми всё равно стал огромным событием: для моего творчества это была очень важная веха. Я невероятно горжусь тем, что смогла справиться с этой партией-травести, ведь мне пришлось кардинально перевоплотиться, чтобы сыграть мальчика двенадцати лет. В этой постановке травестийное амплуа я примерила на себя впервые, и поэтому к созданию образа подошла очень серьезно, очень ответственно. Я много над ним работала, но всё внимание прессы оказалось сосредоточено, в основном, на премьерном скандале, и прочитать о том, что мне действительно удался образ мальчика, я смогла буквально лишь в паре рецензий.
Мария Мот услышала меня в Лондоне в «Роберте-дьяволе» и специально приехала в Саарбрюккен, чтобы послушать мою Блондхен. После спектакля она пришла ко мне за кулисы, представилась и сказала, что хотела бы стать моим агентом и подписать контракт. К тому моменту со вторым моим агентом подписать контракт мы так и не успели, но зато, надо отдать ему должное, он успел устроить мне прослушивание в Парижской опере, что принесло мне партию Блондхен на сцене Дворца Гарнье. Как вы понимаете, это тоже была огромная удача! Итак, в агенте на тот момент я нуждалась по-прежнему и, всё взвесив, подписала контракт с Марией Мот. Вскоре после этого я, как уже говорила, перешла во Франкфурт, где проработала два сезона. Своим нынешним агентом я очень довольна, отношения у нас замечательные! Она молодая (чуть старше меня), деятельная, целеустремленная, ее дело уверенно набирает обороты, постепенно обрастает нужными профессиональными связями. И что очень важно, это человек, который всегда горой стоит за своих певцов.
— Партиями Розины и Джемми ваш россиниевский репертуар на сегодняшний день исчерпывается?
— Да. Но попеть Россини хотелось бы еще – не только это. Мечтаю, прежде всего, о партии Семирамиды, но для нее нужна уже, что называется, колоратура драматическая, так что строить реальные планы на этот счет пока преждевременно. Но я рада, что мне всё же удалось спеть Розину, ведь легкие сопрано на эту партию сегодня практически уже и не приглашают – задействуют обычно меццо-сопрано. Однако, к слову, на следующий сезон – на октябрь 2017 года – у меня уже есть контракт на постановку «Севильского цирюльника» в Оперном театре Сиэтла. И то, что мой театральный дебют в Америке состоится именно в партии Розины, – для меня просто не иначе как подарок судьбы!
— Давайте теперь перейдем к «Сказкам Гофмана» Оффенбаха – легендарному спектаклю Джона Шлезингера на сцене «Ковент-Гарден», который был возобновлен в этом сезоне и в котором вы исполнили партию Олимпии. Когда это предложение поступило, вы, наверное, даже и не раздумывали?
— Конечно, нет: согласилась сразу. Но в то же время это ведь был и творческий вызов: сложнейшая колоратурная партия! Когда я еще работала в Саарбрюккене и уже пела Розину в «Севильском цирюльнике», нечто подобное было связано и с партией Царицы ночи. Я сама тогда пошла к директору и сказала, что непременно хочу ее спеть. Ничего кроме недоумения я в ответ не услышала, но всё же настояла на прослушивании и в результате Царицу ночи получила! Это была победа, ведь стереотип восприятия этой партии в том, что на нее, несмотря на высокую тесситуру и колоратурные сложности, обычно прочат голоса более крепкие, более драматические. Я же, как уже говорила, лирико-колоратура, но в тот момент я поставила перед собой цель и цели этой достигла.
То же самое было и с Цербинеттой в «Ариадне на Наксосе», которую перед Франкфуртом я спела сначала в Саарбрюккене. Когда я с ней познакомилась впервые, просто не понимала, как всё это вообще можно выучить и спеть! Но спела… А Олимпия в такой знаменитой постановке на такой знаменитой сцене, безусловно, оказалась испытанием еще более ответственным. К тому же она стала моим ролевым дебютом. Нельзя забывать и о том, что возобновление постановки в этом сезоне стало в ее многолетней истории последним, а также что один из спектаклей нынешней серии был показан в прямой трансляции во многих кинотеатрах мира. Прямой трансляции «Сказок Гофмана» из «Ковент-Гарден» на Россию не было, но я очень рада, что в нашей стране увидеть эту постановку на киноэкране оказалось возможным в записи. Первый показ уже прошел десять дней назад, а сразу после нашего интервью и встречи со зрителями, на которую меня пригласили организаторы, я и сама собираюсь увидеть наши «Сказки Гофмана» на большом экране, так как целиком их еще не видела.
Я тут, кстати, недавно прочитала одну нашу отечественную рецензию, появившуюся после первого кинопоказа, и она меня даже слегка развеселила. Суть ее такова: я почти попадáла в ноты, но во втором проведении арии, когда по традиции добавляют вариации, на ля-бемоль не пошла, а спела всего лишь фа третьей октавы. Но в том-то всё и дело, что никакой ноты ля-бемоль в партитуре не написано: ее просто нет! А переделывание музыки композитора – занятие более чем сомнительное. Я всегда ориентируюсь на старых мастеров, которые к вокальным излишествам, могущим порой даже резать слух, никогда не прибегали. Кто хочет и может петь ля-бемоль, тот вставляет ее и поёт: вот и всё! Каждый исполнитель выбирает пределы вариаций сам – и это нормально. Когда-то я действительно пела ля – даже не ля-бемоль. Но сейчас мой голос меняется: из лирико-колоратуры он всё больше уходит в лирику, начинает больше раскрываться в чувственном отношении – и это тоже нормально и закономерно, ведь на профессиональной оперной сцене я почти уже десять лет.
— На основе записи прямой трансляции, наверное, ожидается и выход DVD?
— Да, и при этом я сразу же вспоминаю, что давным-давно, когда училась пению в Орле, кто-то дал посмотреть мне «Сказки Гофмана» из «Ковент-Гарден» с премьерным составом 1980 года – тогда еще на видеокассете. Олимпией была Лучана Серра. Уникальная певица! Ее вокальное мастерство, ее драматическая игра меня просто тогда потрясли! И это стало одним из сильнейших музыкальных впечатлений в моей жизни. А какая при этом изумительная постановка! Сколько ей уж лет, но она до сих пор современна и притягательна! Англичанин Джон Шлезингер известен, прежде всего, как выдающийся кинорежиссер, и его постановка – настоящий театр, увиденный глазами кинорежиссера.
Сценографическое волшебство и мистика этого спектакля, его фантастически яркая зрелищность и захватывающая кинематографичность поразительно созвучны фильмам американского режиссера Тима Бёртона: вспомнить хотя бы такие его удивительные картины, как «Алиса в стране чудес» или «Эдвард Руки-ножницы». Находишься в театре, а кажется, что в кино – оторваться невозможно! Когда Мария сообщила, что мне предлагают Олимпию, я тут же ее спросила: «Наверное, новая постановка?» – «Нет, нет… Старая постановка Шлезингера. Помнишь?» – «В которой, – говорю, – еще пел Доминго?» – «Она самая!» – слышу в ответ и после этого едва не падаю со стула. Не может быть… Не может быть… Неужели я буду петь в этой знаменитой постановке! Это было невероятно! И когда я впервые пришла на репетицию, когда увидела декорации и костюмы, это было сродни погружению в заветную, недосягаемую мечту, которая вдруг внезапно стала реальностью. Уникальная продукция! Сегодня таких постановок, к сожалению, уже нет… Жаль, очень жаль…
— А как вам работалось над этим спектаклем?
— Прекрасно – с упоением и восторгом! Поскольку это было возобновление, времени на его подготовку было отведено не слишком много, но, тем не менее, репетировали мы порядка месяца: четыре часа утром, один час на перерыв, затем еще три часа. Так как акт «Олимпия» идет вначале, сразу после пролога, то для меня репетиции заканчивались еще быстрее, и после этого я уже могла наблюдать за работой коллег. Оригинальные декорации, конечно же, были очень старые: от времени они поизносились и даже слегка пошатывались, так что рабочим сцены их приходилось постоянно подлатывать. Я же потихоньку старалась дотронуться до них, ощутить их «намоленную» ауру. И это было ни с чем не сравнимое чувство соприкосновения с прошлым, можно уже сказать, с историей. Конечно, в начале работы сильно волновалась, ведь дебют в роли – это всегда волнение, однако в процессе репетиций я так увлеклась, что в какой-то момент волнение прошло само собой.
По своей роли я должна была превратиться в настоящую механическую куклу. Это было весьма непросто, и над этим мы много работали с хореографом. Она настойчиво, но очень тактично предлагала свой рисунок пластики моего персонажа, но что-то пыталась внести в него и я сама. Шел обоюдный процесс, в итоге мы нашли общий язык, и кое-что из моих предложений было принято. В образе куклы очень сложно было подолгу не моргать, отчего начинали слезиться глаза, но в итоге это всё же стало у меня получаться. И хотя перед премьерой, как и положено, был генеральный прогон, на премьере у меня было ощущение, что она как раз и была генеральным прогоном. На премьерах так бывает практически всегда или, скажем так, довольно часто, зато на следующих представлениях чувствуешь себя уже гораздо увереннее. В серии нынешнего возобновления было восемь спектаклей, а для прямой трансляции был выбран третий, который состоялся 15 ноября.
— В ходе беседы ваши репертуарные устремления, в целом, обозначиться уже успели сами собой. Тем не менее, какой оперный репертуар вы считаете своим?
— Это, прежде всего, итальянский и французский романтический репертуар XIX века. Особенно люблю французский: сегодня он для меня, пожалуй, на первом месте. Однако совершенно не представлю себя без опер Моцарта (как итальянских, так и немецких). Из немецкой оперной музыки XX века очень люблю Рихарда Штрауса. О партии Софи в его «Кавалере розы» я пока только мечтаю, но в обозримом будущем в Мюнхене на сцене Баварской государственной оперы – я там, кстати, тоже пела Блондхен – собираюсь спеть в «Арабелле» партию Фиакермилли. Роль, конечно, небольшая: всего один выход, но зато с какой эффектной колоратурной арией!
Что же касается репертуара барокко, то, за исключением каких-то единичных случаев, я практически его не пою. Отношусь к нему уважительно, но понимаю: это не моё. Музыка барокко – пласт огромный, стилистически разнообразный, но то, что мне всё же довелось спеть, известными шлягерами не было. Иногда принимаешь предложение, чтобы просто поработать в интересной команде. Так, в декабре я участвовала в концертном исполнении «Адриана в Сирии» Перголези в театре «Ан дер Вин», и петь в этом проекте с великолепным контратенором Франко Фаджоли мне доставило огромное удовольствие.
— Если говорить о французском репертуаре, то сначала у вас была Изабелла, затем Джемми и, наконец, Олимпия, причем – все три партии на сцене «Ковент-Гарден». Французская линия будет продолжена?
— Да. В конце этого сезона – в июне-июле – в театре «Капитоль» в Тулузе мне предстоит спеть Берту в новой постановке «Пророка» Мейербера. Когда с «Пророком» всё уже было решено, через моего агента мне предложили еще два контракта в «Ковент-Гарден», и среди них – Адину в «Любовном напитке» Доницетти. Это совпадало по времени с Тулузой, и я сказала Марии, что от «Пророка» не откажусь ни за что! Мне весь Мейербер чрезвычайно интересен, мне нравятся большие роли, мне нравится открывать для себя что-то новое, неизведанное, и сегодня – не знаю даже почему – именно на эту музыку я и делаю основную ставку. Партию Берты я уже начала смотреть: колоратуры в ней немного, она больше лирическая и по музыке просто очаровательна! К слову, в отличие от Берты партия Изабеллы в «Роберте-дьяволе» выглядит изощренной куда более: ее начало – чистой воды колоратура, а четвертый акт (ария плюс дуэт с Робертом) – уже полновесная лирика.
Вообще, весь французский романтический репертуар – это непочатый край, но моя открытость к нему, моя увлеченность им вовсе не говорят о том, что сегодня надо браться сразу за всё. Просто сегодня лирические героини Мейербера наиболее созвучны моему нынешнему состоянию голоса, и, конечно же, в их числе и такая желанная партия, как Маргарита в «Гугенотах». Но такие партии, как Манон или Таис в одноименных операх Массне, – для меня лишь пока прицел на будущее, а если говорить о Маргарите в «Фаусте» Гуно, то это вопрос еще более отдаленной перспективы. Можно много рассуждать о том, что хотелось бы спеть, но ведь певцу всегда приходится ориентироваться на реальные предложения. Так, сегодня в мире исполнительская оперная ниша Беллини и Доницетти заполнена довольно густо, а с Мейербером ситуация принципиально иная. И пока Беллини и Доницетти «ждут», для легкого лирического сопрано есть ведь еще и Верди.
Джильду в «Риголетто» я спела сначала в Саарбрюккене, затем в этой партии экстренно по замене «впрыгнула» в постановку Цюрихской оперы, а в следующем сезоне у меня будет Джильда уже в «Ковент-Гарден». И на этот раз я должна подойти к ней уже во всеоружии. Пажа Оскара в «Бале-маскараде» под управлением Зубина Меты я спела в прошлом сезоне на сцене Баварской государственной оперы. Моим графом Ричардом был Петр Бечала, и эта постановка должна выйти на DVD. А вот с «Травиатой» надо всё же обождать: время для этого у меня есть. Я в одном интервью даже как-то сказала, что партию Виолетты петь не хочу, но думаю, что рано или поздно я ее всё же спою – просто эта роль должна вызреть эмоционально и психологически. В «Богеме» продолжаю пока петь Мюзетту, но душа стремится к Мими: мне она очень и очень близка.
Есть еще одна заветная партия, но о ней могу говорить лишь только в мечтах: это Татьяна в «Евгении Онегине». Я ощущаю, что она стопроцентно моя, но время думать о ней если и наступит, то еще очень не скоро… Если говорить о партиях в русских операх, которые спеть хотела и могла бы уже сейчас, то это, конечно же, Марфа в «Царской невесте» и Людмила в «Руслане и Людмиле». Но в России никаких предложений на этот счет для меня нет, а за рубежом русские оперы ставят не так уж и часто. Впрочем, мой агент над этим неустанно работает, да и сама я не сижу, сложа руки. В этой ситуации надо набраться терпения, но при этом необходимо постоянно искать: без этого в нашей профессии – никуда!
— Маэстро Курентзис был вашим первым дирижером, а кого из дирижеров, оставивших след в вашей карьере, вы могли бы отметить еще?
— Об Антонио Паппано я уже говорила, но скажу еще раз: я обожаю с ним работать, он исключительный мастер, который всегда очень точно и глубоко чувствует певцов. В «Сказках Гофмана» я работала с прекрасным музыкантом Эвелино Пидó. Этой оперой он дирижировал впервые, и в этой постановке смог бы сделать гораздо больше, если бы не элементарный дефицит репетиционного времени. Сроки подготовки возобновления были настолько сжаты, что маэстро постоянно на это сетовал. Про Зубина Мету я уже говорила в связи с «Балом-маскарадом» в Мюнхене: несмотря на его весьма специфичные темпы, этот дирижер оказался для меня самым легким из тех, с кем мне доводилось работать.
Очень люблю петь с Владимиром Юровским: мы понимаем друг друга исключительно хорошо! Это уже творчество, могу сказать, на уровне абсолютного единомыслия. Нас познакомили в Москве, а прослушал он меня во Франкфурте. С тех пор я много выступала с ним в ораториально-симфоническом репертуаре, а в этом сезоне в Лондоне приму, наконец, участие в концертном исполнении единственной оперы Бетховена «Фиделио». Я буду петь партию Марцеллины, которую когда-то, в первые годы своей карьеры, уже пела в Германии. Этот проект Лондонского филармонического оркестра на сцене Royal Festival Hall запланирован в январе [состоялся 21 января; прим. мое – И.К.].
В качестве солистки с Владимиром Юровским я ездила и продолжаю ездить в турне по разным городам и странам. Первое турне, которое и сдружило нас окончательно, было по Италии с Камерным оркестром имени Малера. Там я пела Четвертую симфонию Малера, а также – в переложении для камерного оркестра – «Детскую» Мусоргского. В этом сезоне в декабре с Четвертой симфонией Малера состоялось турне Лондонского филармонического оркестра по трем городам Испании (Аликанте, Валенсии и Мадриду), а на февраль запланирован концерт в Линкольн-центре в Нью-Йорке, который станет моим концертным дебютом в Америке [состоялся 26 февраля; прим. мое – И.К.]. В этом же сезоне, в октябре, с Владимиром Юровским я спела Четвертую симфонию Малера в Лондоне и с ней же поеду на фестиваль в Дрезден. В апреле в Royal Festival Hall с Лондонским филармоническим оркестром и маэстро Юровским я буду петь в грандиозной Восьмой симфонии Малера.
— А камерную музыку петь любите?
— Очень люблю! Обожаю петь классические романсы и песни – это моя страсть! В Лондоне я встретила потрясающего пианиста-аккомпаниатора Юлиуса Дрейка, который услышал меня случайно и захотел сделать со мной именно русскую камерную программу. Сейчас я работаю над тем, чтобы это осуществилось. Я хочу петь всё: не только традиционные опусы Чайковского или Рахманинова, Римского-Корсакова или Бородина, но также Мусоргского и Стравинского, Прокофьева и Шостаковича. Я необычайно вдохновлена также творчеством Метнера: его музыка – удивительная, требующая к ее интерпретации очень серьезного подхода. Сегодня я просто счастлива, что могу работать с прекрасными музыкантами, что могу уделять время не только опере. Трудно пока сказать, из чего сложится первая программа, но желание ее подготовить и представить публике – огромное. Надеюсь, что рано или поздно это всё-таки произойдет.
— Ангажемент на партию Изабеллы в «Роберте-дьяволе» на сцене «Ковент-Гарден» стал для вас судьбоносным, ведь после Лондона в вашей творческой географии возникли и другие важные города – такие, как Цюрих, Париж и Мюнхен. Как вы думаете, возникнет ли когда-нибудь в этом списке и Москва?
— Очень бы хотелось, но пока никаких иллюзий на этот счет нет. После гастролей с первыми новосибирскими проектами Теодора Курентзиса и единственного выступления на «Декабрьских вечерах» в «Stabat Mater» Перголези с Юрием Башметом я не пела в Москве уже очень давно. Так что здесь меня забыли, а хотелось бы сюда приезжать и петь! Почему нет?! Сегодня моя «перевалочная база» – это Франкфурт, но где я живу, перелетая из страны в страну, из города в город, сказать порой сложно. Иногда мне даже кажется, что я вообще не приземляюсь, так что Москва как потенциальная площадка для творчества важна для меня не меньше, чем Лондон или Мюнхен, тем более что здесь моя семья, которая также хотела бы видеть и слышать меня здесь чаще.
Редкий случай, когда в конце декабря выпадают две свободные недели, но на сей раз случилось именно так, и поэтому Новый 2017 год я, конечно же, встречаю в Москве: здесь меня всегда ждут, здесь моя мама, мои друзья. С дирекцией Большого театра мой агент насчет меня, конечно же, связывалась, и я больше чем уверена: там обо мне знают. Что ж, свой ход мы сделали, а будет ли ответный, покажет время. В конце концов, судьба любого оперного певца складывается по-своему. Мы все преодолеваем всегда массу трудностей, но это и есть необычайно интересный творческий путь!
Беседовал Игорь Корябин
Портретные фото Софьи Фоминой © Alecsandra Raluca Dragoi & Olga Martinez
Фото со спектакля «Сказки Гофмана» (Олимпия) из архива певицы и с сайта roh.org.uk
Фото со спектакля «Вильгельм Телль» (Джемми) с сайта roh.org.uk
Фото со спектакля «Роберт-дьявол» (Изабелла) с сайта independent.co.uk © Laurie Lewis
На правах рекламы:
Сделать качественную аудиозапись можно только в профессиональной студии. В московской студии звукозаписи полного цикла для живой музыки Old Factory вам тщательно подберут всё необходимое профессиональное оборудование и предложат адекватные цены.
