1 августа, в день памяти Святослава Рихтера, клавирабендом традиционно заканчивается рихтеровский фестиваль в Тарусе. Так и в этот раз в киноконцертном зале «Мир» своим сольным концертом почтил память Рихтера выдающийся отечественный музыкант, один из крупнейших пианистов современности, Алексей Володин, приготовивший программу из романтических сочинений.
В духе одного из давнишних «Декабрьских вечеров» Святослава Рихтера, на фоне огромного портрета которого, размещённого на сцене, играл Володин, пианист мог бы назвать свой концерт «Три Ша», потому что программу его составили сочинения Шуберта, Шумана и Шопена.
В первом отделении прозвучала великая соната Ф. Шуберта B-dur, во втором — 3-я баллада Ф. Шопена и «Карнавал» Р. Шумана. На бис были исполнены Прелюдия gis-moll С. В. Рахманинова, а также Прелюдия и блистательное Скерцо С. С. Прокофьева из 12-го опуса.
Концерт проходил в крайне сложной обстановке,
которую усугубляла невероятная жара, большое количество слушателей, трудоёмкая программа, дополнительная ответственность, налагаемая днём памяти великого музыканта.
Не обошлось без казусов: боковые двери концертного зала были настежь открыты из-за жары, поэтому были слышны голоса подбегавших к ним с улицы детей, вдобавок и в зале присутствовали непоседливые дети, бегавшие прямо во время игры, а также кричавшие что-то с мест. И если дополнить эту картину вездесущими звонками мобильных телефонов, пушечным кашлем публики и, как апофеоз всего, неожиданным дождём, вдруг обрушившимся на город посреди жары и начавшим громко барабанить по металлической крыше зала в одном из самых нежных моментов шумановского «Карнавала», из-за чего Володин прямо во время игры обернулся назад, чтобы посмотреть, что там происходит, то можно будет считать её вполне завершённой!
Но я давно уже понял, что Володин — настоящий артист, и у него железные нервы:
он не только блистательно сыграл всю программу, не утратив сосредоточенности, но и поразил художественной глубиной и проникновенностью.
Самым ярким и артистичным номером стал, пожалуй, «Карнавал» Шумана, впервые за карьеру исполненный пианистом именно на этом концерте, а самым глубоким — соната Шуберта. Не люблю попусту бросаться высокими словами, но
соната Шуберта была сыграна поистине гениально:
я не слышал ничего подобного со времён её исполнения Т. П. Николаевой и Л. Н. Берманом, для которых она стала одной из вершин их исполнительства, не говоря уже об игре Рихтера. Совершенно изумительное володинское прикосновение к клавишам, вполне самоценное, подобное которому можно найти лишь у величайших пианистов мира, изысканнейшая педаль, стильная, выдержанная в весьма скромных рамках динамика, очень тёплый и невероятно обаятельный звук. Каждая часть сонаты была исполнена деликатно и в высшей степени благородно, а разработка первой части пронзала душу светлой печалью. Это было очень непосредственно, простодушно и мило, как погружение в прекрасный светлый сон детства.
Третья шопеновская баллада, которой началось второе отделение, приобрела ощутимо проходной характер и слушалась как приуготовление к «Карнавалу». Но если мысленно представить на её месте, допустим, гораздо более популярную Первую или Четвертую балладу, то можно однозначно сказать, что такой выбор был бы в данном случае неверным, так как эти сочинения отвлекли бы на себя силы пианиста и внимание слушателей в ущерб шумановскому опусу.
Володин же нашёл идеальный баланс для своей концертной программы, а ведь мастерство составления программ — это одна из граней общего мастерства любого музыканта!
«Карнавал» Шумана в исполнении Володина поражал обилием красок и контрастов, виртуозностью, редкостной пианистической роскошью,
хотя, если придираться, можно заметить, что некоторые сопоставления правильней было бы ещё сильнее заострить, придав отдельным пьесам больше характерности, гармониям — терпкости, ритмам — каприччиозности.
Не хотелось бы спекулировать на неподражаемой фонограмме Рахманинова-пианиста, записавшего «Карнавал», а тем более, призывать к каким-то заимствованиям у него, но вот чему и в самом деле можно поучиться на примере записи великого русского пианиста, так это лепке образов, гибкости ритмики, неожиданным динамическим и темповым сменам.
У Володина образы цикла оказались в значительной степени сближенными, слишком плавно перетекающими друг в друга,
то есть хотелось бы большей художественной обособленности каждого номера, более отчётливого исполнительского подчёркивания оригинальности каждого из них.
Тем не менее, «Карнавал» получился по-настоящему праздничным, ярко-эстрадным, очень светлым, в чём-то ироничным, местами эксцентричным, а некоторые номера были полнозвучны и поистине оркестральны, что роднит володинское исполнение с рахманиновским. Если учесть все сопутствующие концертные обстоятельства, о которых я сказал выше, то к концу опуса было такое впечатление, что мы все прошли его от начала до конца вместе с пианистом, очень активно сопереживая, пропуская музыку через сознание и душу и проживая важный в плане духовного самосовершенствования отрезок своей жизни.
Бисы оказались камерными и изящными, а замечательное прокофьевское Скерцо эффектно завершило великолепный концерт
— настоящий подарок всем посетившим его слушателям и достойную дань памяти Рихтера.
После бисов Володин покинул сцену, но вдогонку прозвучали записи двух ноктюрнов Шопена и двух пьес Грига в исполнении С. Т. Рихтера — ещё одна замечательная традиция рихтеровского фестиваля. Публика проводила гениальные фонограммы великого пианиста аплодисментами.
На этом моё мимолётное присутствие на фестивале завершилось, и я тут же покинул Тарусу, по дороге в Серпухов обнаружив, что и в самом деле во время концерта прошёл настоящий ливень, краем своим зацепивший также и нас, следов которого, однако, к концу концерта на земле и на асфальте Тарусы уже не осталось. А на следующий день, 2 августа, состоялся концерт на даче Рихтера, с которой мне накануне удалось побыть наедине, и эти воспоминания я буду хранить в памяти наряду с самым драгоценным, что бывало у меня в жизни.
