Московский клавирабенд Алексея Володина
24 декабря в Большом зале Московской консерватории состоялся монографический клавирабенд Алексея Володина, целиком посвящённый произведениям Фридерика Шопена.
Любое выступление с подобной программой привлекает большое количество слушателей, потому что имя великого польского композитора притягательно и само по себе, а тем более, когда за исполнение его произведений берётся пианист такого масштаба, как
Алексей Володин — один из ведущих музыкантов России и мира,
творчество которого во многом определяет лицо современного пианистического искусства.
Володин не впервые выступает в Москве, в том числе и в Большом зале консерватории, но он много раз появлялся на его сцене с оркестром, и мне довелось побывать на большинстве его выступлений, а клавирабенд он дал в БЗК впервые, и, видимо, совсем не случайно выбрал для своего сольного дебюта произведения польского гения, хотя пианисту, конечно, было что предъявить из своего обширного репертуара и помимо Шопена.
В первом отделении прозвучали 24 Прелюдии,
известные по многочисленным выступлениям и записям отечественных и зарубежных пианистов, в том числе и самого Володина, уже игравшего этот опус в другом московском зале.
Я хотел бы обратить внимание, что Большой зал Московской консерватории обладает как своим очарованием, «намоленностью», харизмой, великолепной своеобразной акустикой, после недавнего капитального ремонта ещё более углубившейся, так и своими специфическими сложностями для играющих в нём музыкантов — той же акустикой, благостной для оркестровых, органных и вокальных концертов, но довольно капризной при выступлениях инструменталистов соло и в составе камерных ансамблей, а также, чем отличается этот зал — снобистской, развязной в суждениях и при этом довольно разнузданной в концертном поведении публикой, которая прямо во время выступления может позволить себе что угодно и ни в чём себе не отказывает.
Завоевать столь своенравный зал довольно сложно,
и, забегая вперёд, скажу, что Володину это удалось, хотя тяжёлой ценой и не без моральных потерь.
Исполнение 24 Прелюдий, в целом проведённое на очень высоком и для многих интерпретаторов недосягаемом уровне, в художественном плане всё же несколько уступало ранее слышанному мной в Камерном зале ММДМ, потому что в БЗК Володину по необходимости пришлось подавать Шопена более крупным штрихом, так как звуковые тонкости и изыски тонули здесь если не в объёме зала, то в шуме, перманентно издаваемом многочисленной аудиторией. Тем не менее,
Володину удалось показать многие волшебные шопеновские моменты в динамике пианиссимо,
удачно преподнеся их между звонками мобильных телефонов, разговорами, падающими на пол биноклями и доносившимся из публики пушечным кашлем. В частности, замечательно были поданы прелюдии e-moll, Fis-dur и Des-dur, середина которой поражала трагизмом и резкими акцентами, имеющими, впрочем, подтверждение в авторском тексте, а крайние разделы были поданы светлым певучим звуком на прозрачной педали и напоминали в этом качестве лучшие шопеновские ноктюрны.
Прелюдии fis-moll и b-moll были трактованы как этюдные вкрапления, что, собственно, не противоречит идее прелюдирования. Как мне, однако, показалось, излишняя напористость не пришлась к лицу прелюдиям f-moll и d-moll, которые в более членораздельном виде производят более убедительное впечатление.
В целом цикл воспринимался как монументальное полотно, скреплённое единой художественной идеей,
что положительно характеризует Володина как мастера больших форм.
Второе отделение началось с Первой баллады g-moll, но, к сожалению, сразу после антракта ни публике, ни пианисту не удалось найти общий язык с Шопеном: публика не сразу успокоилась и была весьма шумлива, а пианист слишком чутко реагировал на вполне очевидное невнимание с её стороны, поэтому старался побыстрее миновать незадавшуюся Балладу, перейдя к следующим сочинениям.
В результате Баллада была слишком сильно темпово «спрессована», и из неё получилось поверхностное виртуозное сочинение,
которым она по сути своей не является. Такие вещи нужно играть членораздельно, не забывая о том, что как таковых «пассажей» здесь почти нет, ибо всё предельно мелодизировано. То же самое, кстати, можно сказать и о знаменитом Вальсе cis-moll, сыгранном на бис вторым номером: это всё же не виртуозная пьеса и не пассажами она интересна; здесь тоже всё насквозь мелодизировано, даже все технические формулы певучи.
Тем не менее, последовавший за Балладой Ноктюрн H-dur op. 9 № 3 был сыгран самым выдающимся образом: я издавна считал его гениально-неповторимо поданным в записи Иосифа Гофмана, но выяснилось, что в исполнении этой вещи Володин ничуть не уступает своему великому предшественнику!
Лирически-импровизационные крайние разделы с их мелодическими и гармоническими изысками замечательно оттенялись драматической серединой, а
в техническом плане немногим пианистам доступно то качество, которое демонстрировал Володин,
не говоря уже о совершенно феноменальной педали.
Вслед за H-dur’ным не менее впечатляюще прозвучал и посмертный Ноктюрн cis-moll, за который без владения адекватным туше, подобным володинскому, лучше не браться.
Великолепно было сыграно также Третье скерцо — и стилистически, и в плане формы и вдохновения в нём всё вышло в лучшем виде. Демонизм и трагизм, с которыми оно было подано Володиным, вполне, впрочем, уместными в этой вещи, несколько удивляли: это было нечто новое в его игре, ранее ему не столь свойственное, о чём я ещё скажу чуть ниже.
Самым эффектным во всех смыслах стал последний номер основной программы — «Andante spianato и Большой блестящий полонез»,
исполненный в версии для фортепиано соло. Это было словно олицетворение Шопена: настоящая «бриллиантовая» игра, абсолютная творческая свобода, филигранная техника, полный контакт с клавиатурой, педальные эффекты, гибкие темпы, безупречные rubati, изумительные динамические замирания, применённые для подчёркивания шопеновских гармонических изысков — всё это было очень к месту и по делу.
Я считаю этот «диптих» исполнительским шедевром Алексея Володина.
Мазурка f-moll из op.7, первой прозвучавшая на бис, была изысканно-изящна, о вальсе cis-moll было сказано выше, а несколько «пережатый» по темпам Полонез As-dur op. 53, шедший третьим на бис, в целом был очень хорош, хотя, быть может, чересчур энергичен внешне-физиологически, а не внутренне-художественно.
Но кто в точности укажет ту грань, которую нельзя переступать, дабы не жертвовать художественностью в пользу демонстрации чистого ремесла?
В целом, несмотря на все, так скажем, концертные казусы, клавирабенд Володина имел громадный успех!
Та московская публика, которая посещает Большой зал и не разменивается на аудитории меньшей вместимости, пианиста вполне очевидным образом «приняла», оценила и наградила бурными аплодисментами, так что старания и переживания исполнителя не прошли для неё бесследно, с чем можно Володина поздравить. Однако я не уверен, что в этот раз он показал максимум того, на что способен.
Более того, у меня сложилось впечатление, что
в настоящий момент творческое кредо музыканта претерпевает какую-то ломку,
и этот момент я хотел бы пояснить.
Я сказал чуть выше, что ранее ему не был свойственен ни демонизм, ни трагизм в тех масштабах, которые слушатели неожиданно получили в рецензируемом концерте. В прошедшем выступлении можно было столкнуться с выражением некоего даже артистического отчаяния, какой-то безоглядности, с желанием «сжечь мосты» в стремлении к некой цели, когда уже становится не столь важен пианистический лоск, а существенен лишь сам порыв и «болевой шок» любой ценой.
В этот раз замечательный мастер не столь трепетно отнёсся к чисто пианистическому совершенству, зато он нам показал нечто большее,
ради чего, собственно, и играют большие артисты — живую, ранимую сущность музыки, которая болезненно реагирует в том числе и на неготовность публики воспринимать подаваемое с эстрады.
Ранее отличавшийся нарочито суровой и даже несколько надменной манерой игры, а также аскетичной и холодной звуковой палитрой,
Володин ныне приобрёл новые звуковые краски:
тембр его значительно «потеплел», звук его уже не отдаёт тем холодом, что раньше, когда к лучшему в его репертуаре относились, к примеру, «Отражения» Равеля, однажды бесподобно сыгранные в Малом зале МГК.
О нет, он не утратил былых красок и навыков звукоизвлечения, но он приобрёл нечто новое, чего раньше в его творческом арсенале не было. Впервые я почувствовал это во время его исполнения однажды в Москве фортепианного Квинтета Брамса, когда он взаимодействовал в рамках камерного ансамбля со смычковыми струнными — какими тёплыми вдруг сделались под его руками средний и даже верхний регистр фортепиано.
Вполне очевидно, что пианист на застыл в своём искусстве, что он продолжает развиваться и ищет новые пути.
А живо только то, что развивается,
поэтому за будущее Алексея Володина можно не волноваться, ожидая новых и новых его выступлений и всё более и более совершенных трактовок.
Автор фото — Marco Borggreve
