Венскую оперу с моцартовским «Дон Жуаном» связывает и оригинальная премьерная редакция с изумительной арией Донны Эльвиры «Mi tradì quell’alma ingrata», но без изумительного, на мой вкус, эпилога-моралите (в этом году этой редакции как раз исполнилось 230 лет), и открытие собственно здания на Ринге, которому в будущем году исполняется полтора столетия (по этому случаю грядут неслыханные торжества), и беспросветные аншлаги, ибо услышать «Дон Жуана» Моцарта в Венской опере — это даже круче, чем съесть в известном кафе по соседству кусочек шоколадного тортика, известного своей умопомрачительной глазурью.
Похожей умопомрачительной глазурью для моцартовской партитуры стала в Венской опере прекрасная постановка Жана-Луи Мартиноти, а вот с самим «оперным тортиком» у меня что-то не складывалось, и я даже начал подумывать, что венский туристический бум на корню загубил способность нашей главной оперы достойно исполнять эту музыку: в самом деле, зачем стараться, если и так аншлаги? Но вот тут я ошибся, и в осенней серии показов к удачной режиссуре подтянулось, наконец, и чудесное исполнение.
Из приятного на слух, в первую очередь, я бы отметил идеальную собранность и сыгранность, гипнотический баланс между сценой и оркестровой ямой. И хотя в целом медитативно-сдержанная интерпретация маэстро Адама Фишера не задела во мне практически ничего вообще, всё было строго, академично, чуть нудноватого, но опрятно и по нотам (сегодня это большая удача).
Из «вокального блока» самым ярким стало выступление Ольги Безсмертной в партии Донны Эльвиры: тут отлично было всё — от исключительной красоты тембра (что субъективно) до интеллектуальной внятности фразировки и бесподобной актёрской игры (что слышно невооружённым ухом). Секрет прелести этой работы, мне думается, в том, что певица не делает из этой партии неврастеническую карикатуру, а проживает каждую фразу своей героини как… подруга Донны Эльвиры, или даже как её психоаналитик. Это тонкое использование вокальной техники и драматических приёмов сработало на раскрытие психологического потенциала роли и показалась мне исключительно интересным. Донна Эльвира у О. Безсмертной — личность объёмно непоследовательная, и внешне, и эмоционально яркая, по-женски обаятельная и привлекательная, и то, что Дон Жуан всего через три дня сбежал от такой барышни, говорит о том, что с головой у главного героя явно что-то не в порядке, но об этом дальше.
Органично выглядела и местами приятно звучала в партии Донны Анны греческая сопрано Мирто Папатанасиу. Тонкая фигура, психологические жесты, благородные движения работали на образ, прорисованный в этой постановке строго по либретто, в котором Донна Анна подсознательно увлекается обаятельным насильником и, конечно, не может после него представить себе совместной жизни со своим текущим тюфяком-женихом. Собственно, представить это действительно сложно, так как положительный тенор в моцартовской партитуре не излучает совершенно никакого позитива; я бы даже сказал, это Дон Оттавио у Моцарта — даже не образ, а недоразумение какое-то, впрочем, музыкально изумительно вылепленное.
Жених-тюфяк Дон Оттавио был исполнен Бенджамином Брунсом чисто, лучезарно, не очень приторно, но страшно скучно. Наверное, так и надо, ведь у Моцарта он как трафаретная модель бетта-особи невыносим до безобразия, и даже крестьянин Мазетто, чудесно исполненный Петером Келльнером, вызывает большее сочувствие, чем этот куль с овсом.
Мазетто у П. Келльнера молод, силён, красив и, что самое главное, — голосист: цветастый уверенный бас певца идеально соответствует образу простоватого деревенского ушлого бугая, который отступает лишь тогда, когда понимает, что силы не равны.
Я уже писал, что постановка Мартиноти является сегодня, пожалуй, самой логически стройной сценической интерпретацией этого моцартовского триллера, и самое ценное в ней то, что она помогает певцам находить верные семантические акценты для создания убедительно цельных интерпретаций. На мой взгляд, этой помощью режиссёра максимально воспользовалась исполнительница партии Церлины — французская сопрано Виржини Верре: певица хорошо играет, не менее хорошо поёт, упаковывая все свои достоинства в единую концепцию не определившейся с самой собой не то простушки, не то потаскушки; образ получился загадочным: и не селянка, и не куртизанка. Разносторонняя получилась натура, противоречивая вся. Вокальная сторона работы показалась мне немного грубоватой, но к роли всё подошло.
Лепорелло в исполнении белорусского баса Анатолия Сивко хорошо звучал и конгруэнтно двигался; каталожная ария была исполнена превосходно, но интересным мне показались не вокально-визуальные, а художественно-интонационные акценты. Например, в той самой каталожной арии певец так необычно выделяет фразу о Дон Жуане «…voi sapete quel che fa!» («…Вы знаете, что он делает!»), что невольно задумаешься: а что же, на самом деле, делает Дон Жуан?
Видимо, мне очень повезло, поскольку в титульной партии выступил австрийский баритон Маркус Верба — певец не просто прекрасный технически (этого добра сегодня в Европе предостаточно), но умеющий работать головой во всех смыслах.
Что в этой партии, на мой взгляд, действительно сложно, кроме «Fin ch’han dal vino», так это передача внутренней мотивационной парадигмы кобеля-тунеядца, ведь собственных музыкальных тем у главного героя оперы просто нет, и всё, что мы о нём знаем, мы знаем только со слов окружающих — начиная с Лепорелло и заканчивая разными доннами, донами и поддонами. Кто же такой Дон Жуан по Моцарту и чем же он вызывает расположение дам?
Он:
1) показывает, насколько он богат: приглашает в свой дворец, кормит импортной нарезкой, сырами и прочей санкционной запрещёнкой, поит шампанским, развлекает примитивными музыкальными жанрами типа рэпа и хип-хопа (то, что звучит в финале I акта, для XVIII в. даже ещё хуже, чем рэп и хип-хоп сегодня: там Кадышева какая-то со Стасом Михайловым и Борей Моисеевым одновременно);
2) обещает на каждой жениться,
3) пользуется своим статусом персоны из правящего сословия, ну и… собственно, как бы всё.
Строго говоря, если у Дона Жуана забрать его деньги, его статусную «ксиву», которую он в постановке Мартиноти демонстрирует обалдевшему Мазетто, то, в принципе, из всех его приёмов соблазнения останется лишь «выходи за меня замуж». И вот я не очень понимаю: это что, и всё что ли? То есть вот это вот и есть легендарная личность, умопомрачительный пикапер-соблазнитель? Ах, да: он же ещё стариков убивает и слугами прикрывается; настоящий самэц!
Впрочем, мысль о том, что в лице Дона Жуана мы имеем дело с довольно туповатым высокопоставленным богатым клоуном, стала магистральной идеей изумительной постановки Штефана Херхайма. Ведь если изъять у Дона Жуана, кроме денег и статуса, ещё и временной ресурс, практически неисчерпаемый в жизни любого тунеядца, то в донжуанском списке нашего темпераментного кобелька останутся только клички овечек и сучек, хотя не исключаю, что мой прогноз в этом случае даже чрезмерно оптимистичен.
Собственно, опера Моцарта потому и гениальна, что, кроме фантастической по красоте музыки, предоставляет в наше распоряжение многоуровневый интеллектуальный ребус, в котором при вдумчивом рассмотрении отражается вся «вертикальная горизонталь» общественного устройства. Идеально подобранная комбинация архетипов лишена тяжеловатой «драматургичности» первоисточника Габриэля Теллеса (он же Тирсо ди Молина) и полностью служит объяснением того, как устроен мир, в котором деньги и власть дают возможность ничего не делать, погружаясь в удовольствия самого низкого, по Маслоу, уровня.
Заметим, что главному герою недоступна радость творчества — высшая форма проявления Божественного начала в человеке: он же ничего не создаёт, кроме проблем. Конечно, вызывает восхищение тот темперамент, с которым наш прекрасный персонаж бросается на каждую встречную и поперечную, но, с другой стороны, кто бы из нас на его месте не бросался, если у тебя денег куры не клюют, глава государства — твой близкий друг, который без проблем отмажет тебя от любых обвинений в неуплате алиментов, а, кроме секса и еды, ты в общем-то ни на что больше и не способен? Да любому мужику дайте деньги, депутатскую неприкосновенность и кучу свободного времени, и при условии наличия у него здорового влечения к женщинам вы получите вот такого вот Дон Жуана. Одним словом, скучно. Но в опере Моцарта заложено и другое знание (у каждой медали — две стороны).
Очень часто Дона Жуана изображают альфа-самцом, и в незамутнённом сознании отчаянных домохозяек так оно и есть. Проблема в том, что главным признаком альфа-самца является не умение неутомимо пользоваться первичными половыми атрибутами (этим умением владеют и бетта-, и гамма-, и даже омега-особи), а:
— принимать решения,
— нести за них ответственность,
— защищать.
Дон Жуан ничего этого не делает. То есть в разведку с ним не пойдёшь (предаёт он не раздумывая), и тут умение при помощи денег, связей с высокопоставленным покровителем и фразы «давай поженимся» затащить любую барышню в постель отходит как-то на второй план: животный потенциал — это хорошо, но на фразу Лепорелло «la vita che menate è da briccone!» («Вы живёте как негодяй!») возразить-то особо и нечего.
И вот все эти моцартовские оттенки главного образа блестяще передаёт в своей работе Маркус Верба, изображая красивого, самоуверенного и самовлюблённого породистого кобелька, необыкновенно резвого и абсолютно бесполезного (смешно же думать, что это чудо действительно может за ночь удовлетворить десять девушек, как по тексту либретто, ибо тут, как говорится, «— Долго ли умеючи? — Умеючи-то — долго!»). К слову, своей великой и загадочной «Волшебной флейте» Моцарт потом прямо противопоставит в образах Тамино и Папагено эти две сферы духовного и животного начал в человеке, неудачная попытка соединить в себе которые, собственно, самого композитора и убила.
Возвращаясь к теме обзора, позволю себе заметить, что и сама Венская опера, «убившая» 150 лет назад своих создателей — архитекторов Эдуарда ван дер Нюлля и Августа Зикарда фон Зикардсбурга, — сегодня чем-то напоминает того самого Дона Жуана, вызывающего восторг у невдумчивых домохозяек и эксплуатирующего административный ресурс. С другой стороны, иногда участвуя в сомнительных, на мой взгляд, артельных проектах типа «баллады о лошади Берлиоза» или абсолютно непотребной «Травиаты» Сивадье и тиражируя поток туристического мейнстрима псевдоактуальных прочтений типа чего угодно, наш главный музыкальный театр иногда всё-таки выпускает совершенно гениальные спектакли типа нового «Парсифаля» Алвиса Херманиса и намеченную на будущий сезон реинкарнацию «Евгения Онегина» в уже известной нам постановке.
Но самое интересное, что, как и главный герой моцартовской саги о наказанном развратнике, Венская опера, будучи не менее знаковым мифом, чем миф о Доне Жуане, привлекает на свою сцену по-настоящему сильные и интересные вокально-инструментальные ресурсы, и в следующей серии показов моцартовского «Дон Жуана» на сцене Венской оперы 10, 14 и 17 марта 2019 г. мы услышим Ольгу Перетятько, Петера Маттеи, Роландо Вильясона, Веронику Жанс и Адама Плачетку.
Фото: Wiener Staatsoper / Michael Pöhn
