К своему 150-летию Венская государственная опера показала новую постановку мистической оперы Рихарда Штрауса на либретто Гуго фон Гофмансталя «Женщина без тени», премьера которой состоялась на сцене Венской оперы 100 лет назад 10 октября. И музыка, и текст этого шедевра перенасыщены символами, и разобраться в феноменально запутанном сюжете о том, как сказочный Император (Кайзер) женится на своей парнокопытной добыче, которая, приобретя человеческий облик, не может от него забеременеть, практически невозможно. Как невозможно без микроскопа рассмотреть и сложносоставную символику самого текста: Гофмансталь создавал новую собственную мифологию, опираясь на средневековый балаган, религиозные мистерии, восходящие к «Исповеди» Августина Блаженного, и восточные сказки.
Традиция этого синтетического соединения разных религиозно-фольклорных пластов в единый понятный культурному обывателю «аппарат» ушла вместе с создателями Зальцбургского фестиваля и не получила внятной дальнейшей разработки. Поэтому сегодняшний зритель практически не видит связи между «Волшебной флейтой» и «Женщиной без тени», а «Кавалера розы» со «Свадьбой Фигаро», и, признаться, сложно его в этом упрекнуть: традиции доступно «распаковывать» потустороннюю символику волшебной сказки вообще, как и обозначать женское бесплодие при помощи отсутствия тени, в частности, ни в театре, ни в кино, ни в литературе попросту не существует. Этим занимаются только в специальных вузах специальные люди в своих специальных исследованиях воздействия на массовое сознание через индивидуальное подсознание. Не будем углубляться в эти материи и мы: мы же не собираемся управлять миром, верно?
Не менее сложна и этологическая проблематика этого шедевра: тема сватовства как охоты, тема мужской расплаты за женское бесплодие (напомню: за невозможность Императрицы-газели продолжить род должен превратиться в камень её муж Император), тема нежелания иметь детей от слабого мужчины и зависимость от сексуального удовольствия (линия семьи Красильщика), и, конечно, центральная тема диалектического гуманизма как преодоления эгоизма, которую в первой трети XIX в. разрабатывал в своей авторской мифологии полуграмотный и гениальный Г.-Х. Андерсен, до которого, если не ошибаюсь, эта тема в литературе не поднималась. Так вот именно эта тема сознательного бесплодия как высшей формы эгоизма современной женщины и является ядром понимания непреходящей актуальности «Женщины без тени», предвосхитившей все проблемы современности ровно 100 лет назад.
Что сделал с этим многослойным произведением режиссёр новой юбилейной постановки искусствовед Винсен Уге? Собственно, ничего. Искусствовед ничего в опере не понял. Ни по существу новой мифологии, ни по вопросам продолжения рода сказать, ни даже на тему театральной организации сценического пространства сказать ему, очевидно, нечего. Почему человек, только начинающий свою карьеру на режиссёрском поприще и ещё не поставивший ни одного заметного самостоятельного спектакля, приглашается на такую сложнейшую работу на главную оперную сцену мира, сказать сложно. Возможно, москвичам и гостям столицы повезёт больше, и в ожидающейся декабрьской премьере «Дидоны и Энея» Г. Пёрселла г-н Уге покажет себя с новой, неожиданной, талантливой стороны.
Палитра спектакля была также «на высоте»: всё красно-сине-чёрное (причём синим было всё, остальное шло вкраплениями). Ну что сказать: красиво. Сценограф Аурелия Маэстрэ и художник по костюмам Клеменс Перно — главные претенденты на приз «Утоми меня цветами». Но если закрыть глаза, то есть, чему порадоваться, поскольку музыка «Женщины без теня» и без помощи постановщиков справляется с созданием у слушателя визуальных образов.
Оркестр под управлением маэстро Кристиана Тилемана звучал местами громко, местами очень громко, и даже ажурное мистическое вступление к III акту, в котором зритель-слушатель начинает, наконец, понимать, что он делает столько времени в зале и зачем вообще пришёл, несколько растворилось в общей динамической брутальности этой интерпретации. Но в целом, это было пышно, настырно и членораздельно одновременно.
Из всего ансамбля исполнителей самое яркое впечатление произвели персонажи отрицательные. С импульсивной мощью исполнила партию Жены Красильщика Нина Стемме, героиня которой — натура не столько стервозная, сколько уставшая от сексуальной неудовлетворённости. Несколько уставшим, но технически всё ещё живым голосом озвучила партию Кормилицы Михоко Фуджимура.
В целом, хорош в партии Красильщика Барака был Томаш Конечный. Бледно, хоть и чисто исполнил партию Императора Андреас Шагер. Качественно пропела всё положенное Камилла Нилунд. Лучезарно прозвучала в небольших партиях Стража храма и птички сокола Мария Назарова.
Хор был прекрасен, как всегда.
Первому оперному театру мира не удалось в свой знаменательный юбилей сказать что-то ценное по существу даже тогда, когда не сказать этого было практически невозможно. И это говорит о том, что оперный театр сегодня плотно занял нишу дорогого и бесполезного развлечения, не способного дать современному человеку ровным счётом ничего, кроме напоминания о тех временах, когда культуру творили титаны, а не ассистенты.
Фото © Wiener Staatsoper GmbH / Michael Pöhn
