«Дон Жуан» в Венской опере
К восторгам по поводу постановки Жана-Луи Мартиноти моцартовского «Дона Жуана» в Венской опере я относился с уважением, но без любопытства: ну что можно сделать с «Дон Жуаном», в самом деле?
И вот случилось побывать на одном из самых что ни на есть незнаковом представлении: звёзд космического масштаба — ни одной. Из громких имён (Доротея Рёшман, Ирина Лунгу и Адам Плачетка) громко прозвучали не они, а лучезарное сопрано Андреи Кэролл из Хьюстона в партии Церлины и бас американского певца Райана Спидо Грина, уверенно и стилистически грамотно исполнившего партию Мазетто.
Ну а дальше всё — туши свет.
Когда Роберт Глидо из Хьюстона запел «каталожную» арию Лепорелло, я было обрадовался: надо же какое оригинальное прочтение. После того, как певец в пятый раз разошёлся с оркестром, «прочтение» это радовать меня перестало, а то, что звучало у Р. Глидо дальше, радовало скорее блестящей сценической органичностью певца, но точно не вокалом.
Доротея Рёшманн спела партию Эльвиры то ли как смогла, то ли как хотела: прямо начиная с «Ah, chi mi dice mai…» началась форсировка, надрыв, экстра-своя (не-моцартовская) фразировка, дичайшие въезды в ноты, —одним словом, ярко. В память прямо так и врезалось. Было смешно.
Один из ключевых козырей не только партии, но и всего моцартовского шедевра - ария «In quali eccessi, o Numi!...Mi tradi quell'alma ingrata…» — была сделана не дежурно, но на одной волне, без критически необходимой здесь эмоциональной синусоиды, то есть так, как эту двухчастную арию-миниспектакль делать нельзя ни в коем случае.
Ирина Лунгу в партии Донны Анны звучала чисто, но камерно.
Голос красивый, но не гибкий: со второй арией «Crudele?…Non mi dir» певица так и не справилась, вскрикивая на форте и «путаясь» в фиоритурах.
Бенджамин Брунс в партии Дона Оттавио был изумителен на долгих (нескончаемых просто каких-то) пиано, ошеломляя филировкой звука. Но всё, что было чуть громче, сопровождалось шумами, иллюстрирующими всю горловую анатомию звукоизвлечения (рентгена не надо). Познавательно, одним словом.
Вместе с тем, трио масок у Б. Брунса, Д. Рёшман и И. Лунгу получилось превосходно. Видимо, это было всё-таки отрепетировано.
В партии Дон Жуана в этот вечер резвился Адам Плачетка.
Судя по послужному списку, певец поёт везде. Надеюсь, что не таким же светло-сизым расслаивающимся на волновые компоненты тембром (впервые услышал такую несобранность в голосе; это был сюрприз), каким как бы пел в этот вечер.
Всё было невнятно, но задорно. Про «Finch han dal vino» в этом исполнении я не знаю что писать: оценивать мастерство быстрого говорения я не умею. Ну быстро было, да. Вокала я там не расслышал.
Оркестр. Дирижёр — Саша Гётцель.
Не знаю, справились бы музыканты с этой партитурой без Саши, но подозреваю, что да.
Рыхлая увертюра, заболтанные пассажи, где-то слишком медленно, где-то слишком загнанно. Певцы сами по себе, оркестр сам по себе. Я не очень понял, зачем это надо было так играть. Мне всегда казалось, что так играть невозможно.
Ну конечно же, это был не уровень народной самодеятельности, но до уровня того, что ожидаешь услышать в Венской опере, это точно не дотягивало.
На этом фоне совершенный восторг произвела на меня постановка Ж.-Л. Мариноти. Мифологема «наклонной плоскости» издевательски красовалась в примитивно сбитой, но безумно уместной и первоклассно поданной сценографии (художник — Ханс Шавернох). Скошенные проёмы, умно подсвеченные изображения на задниках, заваленная перспектива на занавесе (художник по свету — Фабрис Кебур). Просто, функционально, профессионально, интеллектуально, хорошо. Костюмы озорные, но в тему (художник по костюмам — Йан Такс): живодёрская для глаза пестрота карнавальных нарядов в финале I акта выглядит настоящим буйством жизни и красок.
В мизансценах вообще ничего лишнего: всё подогнано, как в хорошем ансамбле haute couture. Глаз не оторвать.
Едва ли не впервые в своей жизни я оказался на спектакле, сценический облик которого оказался ценнее звукового наполнения. Бывает же такое.
Фото: Michael Pohn
