16 октября в Большом зале Московской консерватории состоялся вечер камерной вокальной музыки. Выступали знаменитые музыканты: певица Хибла Герзмава (сопрано) и аккомпаниатор Екатерина Ганелина (фортепиано). Герзмава, являясь солисткой МАМТ им. Станиславского и Немировича-Данченко, выступает не только на оперной сцене, но и на концертной эстраде как с сольными оперными программами в сопровождении оркестра, так и с камерными под фортепиано.
В этот раз публике была представлена следующая камерная программа: С. С. Прокофьев, цикл «Пять стихотворений Анны Ахматовой», соч. 27; Р. Шуман, «Любовь и жизнь женщины», соч. 42 (цикл песен на слова А. Шамиссо); С. В. Рахманинов, 6 романсов, соч. 38, а также «Сирень», «Ветер перелётный», «Сумерки», «Дитя, как цветок, ты прекрасна», «У моего окна» и «Оне отвечали». На бис прозвучал часто исполняемый певицей «Букет цветов из Ниццы» (автор — Д. Будей).
Концерт открыл опус Сергея Сергеевича Прокофьева — в целом очень светлый и прозрачный по тембру.
Певица деликатно преподнесла публике это творение композитора, прониклась его мелодикой, эмоциональной атмосферой и сумела донести их до слушателей.
Сразу стали ясны роль и звуковое мастерство аккомпаниатора: скупыми штрихами, которые предусмотрел автор, пианистка создавала требуемый звуковой образ. Хотя роль фортепиано в этом опусе довольно скромна, в этом заключается известная сложность подачи его фортепианной партии — создавать прозрачный даже в скорбных моментах фон и намечать гармонию, не претендуя на смыслообразующую роль.
Зато в романсах Шумана и Рахманинова роль фортепиано очень значительна, ибо оба автора часто поручают инструменту важные в плане порождения музыкального смысла фрагменты, которые не только создают и поддерживают требуемое настроение, но и, например, у Шумана в данном цикле, обретают порой подлинную самостоятельность, как бы «договаривая» то, чего «не сказала» вокальная партия.
Все эти моменты были исполнены Екатериной Ганелиной безукоризненно и с безупречным вкусом,
поэтому её можно было считать полноправным участником музыкального «дуэта» наряду с певицей.
Цикл Роберта Шумана «Любовь и жизнь женщины» Хибла Герзмава исполняла на языке оригинала с нотами на пюпитре для подстраховки — нелишняя в условиях крупного зала и большого количества публики деталь. В целом цикл был спет более тёмным звуком и более интровертно, чем прокофьевский опус, и звучал интимно, что удачно соответствовало замыслу Шумана и свойствам самой музыки. Хотя певица не злоупотребляла сильной динамикой и не стремилась демонстрировать полноценные оперные ноты, даже на весьма умеренной звучности её было хорошо слышно во всех уголках Большого зала Консерватории!
Шумановская мелодика нашла благодатную почву в голосе певицы.
Во втором отделении звучали романсы Сергея Васильевича Рахманинова. Хибла Герзмава была в хорошей форме, пела осмысленно, с пониманием стиля, хотя нужно отметить, что дикция её никогда не была идеальна, и в этот раз тоже далеко не всё можно было разобрать не только по-немецки, но и по-русски, что в камерных концертах, где гораздо более значительную роль, чем в опере, играет внятно произнесённое слово, довольно критично. Тем не менее, после светлого и звонкого Прокофьева, мечтательного и лирического Шумана интересным контрастом выглядел мятежно-встревоженный музыкальный мир Рахманинова, представленный его 38-м опусом.
Рахманинов — давнишний репертуарный конёк певицы, она этого автора просто кожей чувствует, и я не впервые с этим столкнулся. Примечательно, что певица выучила рахманиновский опус 38 целиком (давно записав его с Ганелиной и издав на дисках), явно ощущая целостность его драматургии и воссоздавая её в процессе исполнения.
Давно уже стало «правилом» вырывать из этого цикла отдельные номера для выступлений в камерных концертах,
достаточно вспомнить бесконечно муссируемые «Маргаритки». А ведь 38-й опус Рахманинова (последний романсовый у этого автора!) имеет историческим аналогом другой столь же целостный — 73-й опус Чайковского на стихи Ратгауза (также последний романсовый у данного автора!). На мой взгляд, роднит эти опусы то, что оба цикла являются целостными, и их нежелательно разрушать из соображений вкусовщины, тем более, что опус 38 Рахманинова целиком посвящён Н. Кошиц, а опус 73 Чайковского — Н. Фигнеру. Нужно отдать должное певице, она этого не сделала.
Отмечу верно схваченную эмоциональную атмосферу рахманиновского опуса. Представьте себе обстановку его сочинения: Россия, 1916 год, бушует Первая мировая война, параллельно обдумывается и создаётся автором мрачнейший цикл Ээтюдов-картин op. 39, законченный уже в роковом 1917-м.
Пианистка со знанием дела подавала фортепианные реплики, напоминающие о мятежных фортепианных миниатюрах Рахманинова
с эффектными сопоставлениями тональностей и тревожными зарницами аккордов. Даже казалось бы «безобидный» стих и романс «Крысолов» («Я на дудочке играю,— Тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля»), помещённый в такой контекст, неожиданно обнаруживал странную неоднозначность, подобную той, которую в «Пиковой даме» Чайковского обретает песенка Томского на стихи Державина («Если б милые девицы Так могли летать, как птицы»).
В этом есть какая-то жуть, и не очень весело на душе, когда слушаешь подобные номера в составе целого: в опере Чайковского или внутри цикла Рахманинова. Что-то в этом — от шуточных песенок Мефистофеля!
Кульминациями цикла и объективно, и в интерпретации замечательных артисток явились два последних романса опуса: «Сон» на стихи Сологуба и «Ау!» на стихи Бальмонта.
Романс «Сон» отчётливо соприкасался со всем массивом лирики композитора (как вокальной, так и инструментальной), и на словах «у него тишина» возникало ощущение щемящей боли и грусти, как при безвозвратной утрате чего-то дорогого, к чему можно вернуться лишь во сне, а романс «Ау!» был полон мистики, и последние его слова «Ау, ау! кричу» символичны во всех смыслах — противоречия событий реальности 1916 года запутались в смертельный клубок, из которого в те годы никто не видел выхода.
Удивительно ли, что в наше суровое и грозное время Хибла Герзмава сумела с должным пониманием передать и мистический туман, и экстатические крики обманутого и заблудившегося в нём героя стихотворения Бальмонта?!
А после опуса 38 была исполнена вереница более ранних романсов Рахманинова — и опять-таки по контрасту ощущалось дыхание совершенно другого мира, более светлого и надёжного. Любопытно отметить, что певица очень хорошо преподнесла как ранние, так и поздние романсы Рахманинова, что само по себе большая редкость: как правило, мало кто из исполнителей знает толк в поздних романсах, но
Хибла Герзмава и Екатерина Ганелина относятся к тем, кому открыты все творческие периоды Рахманинова.
В начале вечера конферансье попросил нас всех отключить мобильные телефоны и вести себя потише, ибо выступление записывается! Так что есть надежда, что этот интересный концерт будет когда-нибудь опубликован.
