Он ни на кого не похож, подражать ему бесполезно. Башировские чудики и фрики прочно заняли свою нишу в отечественном кино последних лет. Его снимают Сергей Соловьев, Алексей Герман и Кира Муратова, его новым проектом заинтересовался Ларс фон Триер. В студии «Дебошир-Фильм» студенты мастерской Баширова занимаются без конспектов.
Долгая дорога к ВГИКу
— Ты действительно родился где-то в глухой деревне?
— Ну не знаю, насколько она глухая. Нормальная такая деревня на севере Тюменской области. Там поблизости, в Березове, Меншиков в ссылке был... Троцкий один день в наших краях провел — правда, немного выше по Оби...
— А родители...
— Мама на почте работала радисткой, отец непонятно чем занимался... Они давно разошлись...
— Как ты оказался во ВГИКе?
— Вообще-то я учился в разных местах — в том числе и в ПТУ в Ленинграде. Потом мотался по разным стройкам. В какой-то момент, когда нужна была прописка, я вернулся в Сибирь. Тетка мне помогла: я поступил в Тюменский университет на факультет русского языка и литературы — заочно. Правда, не окончил его.
— Насчет пролетарской закваски поподробней...
— Помню только, что два раза продал облицовочную плитку какой-то тетке. Это ж было время такое — максимум 120 рублей зарплата, а в перспективе — добиться комнаты в хрущобе.
— И тогда ты решил перебраться в Москву?
— Такой идеи не было — я просто поступил во ВГИК на режиссуру к Игорю Таланкину. Но ушел от него потом.
— Почему?
— Начались творческие разногласия. Это нормально.
Голая правда
— Правда, что ты вышел в учебном спектакле в роли Мефистофеля в костюме Адама?
— Правда, правда. Это была идея режиссера — одной студентки-шведки — она сейчас, кстати, известная писательница в Швеции. По ее замыслу, Мефистофель обнаженный должен быть. Так что пришлось дисциплинированно согласиться. А Бахтик (Бахтиер Худойназаров. — Н.Б. ) играл как раз Фауста. Мы его не предупредили. И у него, как и у наших педагогов, челюсть отвалилась. Это был этюд на реакцию. Получился скандал, но так как это был спектакль раскрепощенной шведки, то все как-то замяли...
— Крестным отцом для тебя стал Сергей Соловьев — «Чужая Белая и Рябой»?
— В кино? Да, на первом курсе он меня пригласил.
— Как нашел?
— У него во ВГИКе была параллельная казахская мастерская. Все мы ездили на картошку и вместе делали актерские этюды. Он увидел меня на этюде. Я ему понравился, и он пригласил меня к себе на «Чужую Белую».
Осторожно, «ЖПО»!
— А затем ты снял свою знаменитую «Железную пяту олигархии» — «ЖПО», сокращенно по-дебоширски... Признаюсь, этот фильм мне сразу же безумно понравился...
— Спасибо. И мне он нравится.
— Догадываюсь. Впервые, наверное, с момента перестройки мы не обличаем зло, ужасаясь, а смеемся над ним. Причем по-доброму. Сочувствуя горемыкам-пролетариям и в то же время посмеиваясь — в стиле незабвенного Сергея Курехина, как-то обнаружившего, что Ленин был грибом. Правда, не ядовитым. Наверное, так и нужно расставаться с эпохой — влегкую...
— Юмор — это показатель личности. На самом деле тогда, когда делался фильм, слово «олигарх» не было актуально. Оно потом появилось.
— Но как все-таки возникла идея «ЖПО»?
— На самом деле это была просто демонстрация мастерства и возможностей студии. В картине в основном были заняты студенты и мои друзья. Поэтому это была просто часть учебного процесса. С композитором Женей Федоровым мы придумали такую как бы эстетику при минимальном бюджете в двадцать пять тысяч. Я сказал: давай возьмем Джека Лондона. «Железную пяту», которая пафосно обличает «мир чистогана и наживы.» Сначала на самом деле мы хотели сделать типичный боевик с большими массовками.
— Денег не хватило?
— Денег было ровно столько, на сколько мы могли снять. Причем работали без сценария — были какие-то наброски сцен. Все так революционно. Три дня подготовки — и мотор!
Патриотическая комедия
— Давай уточним. Ты, случаем, в душе не коммунист?
— Каждый нормальный человек, родившийся в Советском Союзе, — кроме, может быть, диссидентов и либералов, активных любителей обогатиться, — существует в классической системе христианских ценностей. И коммунизм сам по себе такая же утопия, но романтическая. Это — определенное желание социальной гармонии. Но это невозможно, это утопия. Сама по себе коммунистическая идея — из ХIХ века. Нынче она не актуальна. Она рухнула. Сейчас другие проблемы — глобализм, терроризм, угроза всемирной катастрофы и так далее. И до нее уже никому нет дела.
— И поэтому ты сделал документальный «Белград, Белград»?
— Вот это и есть мой ответ на американский и транснациональный глобализм. Фильм о том, что духовная жизнь человека определяется все-таки его мечтами. Если рушатся мечты — определенно происходит катастрофа. И этому необходимо художественное осмысление.
— А что подстегнуло к поездке в пасть к зверю?
— Просто случилась оказия в это время — поэтому быстро, в течение недели, мы организовали югославскую группу в Белграде и получили все разрешения на съемки. Особенного пафоса не гнали. Сама по себе ситуация была пафосная — в центре Европы происходит война — дико и неестественно. Пасха — и бомбежка, пустые эстакады, цветущие вишневые сады. Словом, разоренный рай на земле.
— Фильм получился концептуально антиамериканским?
— Там по этому поводу вообще ничего не сказано. Картина о том, как люди живут в таких условиях. Как люди прячут страх. Как выпивают с друзьями. Как играют в себя и в собственные представления о себе.
Характер — нордический
— Насколько я знаю, к тебе особенно трепетно относятся всякие финны-датчане, словом, скандинавы. Как ты думаешь, чем это вызвано?
— Ну... я для них олицетворяю как бы все лучшее, позитивное, прекрасное, что ассоциируется в представлении человечества с конкретным русским характером. Ха-ха.
— И следовательно — не поступало ли предложения поработать вместе с викингами?
— Было дело. Например, «Белград, Белград» сделан на финские деньги. Со стороны Дании — Ларс фон Триер заинтересовался «ЖПО», фильм ему очень понравился. Он прочитал сценарий моего нового проекта «Любовь не продается» и решил его финансировать — хочет распространить сертификат «Догмы» и на Россию. Этим летом или осенью, думаю, начнем снимать. Тьфу-тьфу.
— Помимо этого, за тобой табунами носятся студенты... Так как-то странно преподаешь... без столов и конспектов...
— Даже без монтажа — у меня свой метод. Ребята и пленку покупают сами, и камеру арендуют — я только советую. Но это отдельная история.
Красота по-американски
— Теперь засунем свой длинный нос в чужой вопрос. Кое-кто из общественности считает, что ты женился в первый раз по расчету, чтобы уехать в Америку...
— Как уехать? Навсегда? Ну съездил. И не раз. Каждый год по три-четыре раза ездил и возвращался. Я даже принимал роды у жены — она была студенткой ВГИКа. Потом вернулись сюда с ребенком, здесь продолжал обучение, еще три года вместе жили. На пятом курсе летом делать было нечего — осели там, учился в «Берхоф-студии». А затем снова вернулся на родину.
— Чем отличается эта школа от вгиковской?
— На Западе система Станиславского называется «натуральной школой». Наши актеры входят в образ, «вытаскивая» собственное нутро, чтобы оживить персонаж. А у них, наоборот, это имитация чувств, эмоций, это система представления. Мне было интересно посмотреть, как они учат этому.
— А на деле чем пользуешься?
— Чем придется. Когда нужен молоток — беру молоток. Когда нужны гвозди — то гвозди. Шучу. А серьезно — важно начало. То, к чему прикасаешься смолоду. Азы школы. Потому что переучиваться вообще-то невозможно. А в принципе это все непринципиально. Нельзя сказать, что лучше, а что хуже. Результат зависит не от процесса, а от личности.
— Не жалеешь, что вернулся?
— Нет. Понимаешь, для того, чтобы начать карьеру в другой цивилизации, культуре, нужно совершить определенный акт самоубийства: опять пройти детство, юность, первый поцелуй. Все, как положено. Начать все по новой. Набрать опыта, чтобы твоя биомасса вибрировала в соответствии с другой страной. Естественно, надо взять другое имя, фамилию...
— Ты не решился на это?
— А зачем? Мое имя от Бога, и надо эту свою жизнь здесь прожить.
Творческий оргазм
— Почему ты согласился сыграть в «Смесителе» у Шейна — дебютной и весьма противоречивой картине?
— Саша Шейн пригласил на свою дипломную работу. Мы бесплатно участвовали. Потом это развилось в большой фильм. Пошли досъемки. Конечно, на самом деле там ничего сложного художественного или актерского для меня не существовало... С Максаковой играть — одно удовольствие.
— Да уж! Там ты себя позиционируешь как соседа-дегенерата, разом превращающегося в сексуального монстра... И потом эта странная, тревожащая фраза в одном из твоих интервью, что ты запросто «подсаживаешь на оргазм» знакомых...
— Да уж, напугал я людей. А это лишь гипербола. Мысль о том, что творческий импульс доставляет нам такое же физическое удовольствие, что и плотские утехи. Большинство людей об этом не догадываются. А зря. Я даю своим студентам, например, драматургическое упражнение — написать новеллу или эпизод, где присутствует личный сексуальный опыт. Этот опыт у всех разный, у многих, может быть, его нет. Но меня он интересует как импульс.
Русские всегда в авангарде
— Тебе нравится быть «плохишом»?
— Ну это такое мелкое художественное хулиганство, которое не дает скучать.
— Ты культивируешь в себе дебоширство?
— А с чем еще может рифмоваться моя фамилия? К тому же я классик. Для меня авангардизм — это классика. Экстремизм происходит от самого исторического и географического напряжения, которое является частью русской культуры.
— Ты себя органично в этом чувствуешь?
— Да. Все искусство ХХ века создано русскими авангардистами — и ничего лучше этого не придумано в мире до сего дня.
— А как относятся к твоему творчеству педагоги и однокурсники?
— А я еще не окончил институт на самом деле... Но мне кажется, всем нравится. Ректору ВГИКа — тоже. А вообще-то светская жизнь необязательна для художника.
— Ты выпадаешь из нее?
— Не мне судить...
Кино, вино и домино
— Вот и в «Даун Хаусе» ты сыграл мерзкого Фердыщенко. Поглумился-потоптался вместе с Федей Бондарчуком над Достоевским. Тебе-то самому нравится эта картина?
— Не знаю. Мне вообще-то нравятся другие фильмы — классические. Их-то я и приглашаю на свой фестиваль «Чистые грезы» — Дзига Вертов, Эйзенштейн, Годар... А «Даун Хаус» — это, по-моему, все-таки коммерческое кино...
А вообще, это не проблема — снять фильм. Вопрос: зачем? У всех на это различные причины: коммерция, амбиции или вообще что-то «левое». Я своим студентам объясняю: самое интересное для других людей — это вы, ваш собственный уникальный и самобытный опыт, о котором только вы лично можете рассказать по-настоящему. Все остальное — это то кино, которое может снять группа.
— Кто в Питере твои единомышленники? Митьки?
— Даже мыслей таких нет — чтобы делить себя.
— Скромно, но честно. Чем все-таки занимается твоя студия помимо педагогического дебоширства?
— Рутина. Фестивали, какие-то проекты, фильмы, сериалы на мне висят... Различные семинары... Чего только нет...
— Например, алкоголя?
— В меру. Размеров печени.
— А печень все меньше и меньше?
— Наоборот, все больше и больше... А алкоголя все меньше. Такая вот обратная зависимость.
— Любимый напиток...
— Чай с лимоном.
— А на банкете?
— Водка. А вообще все зависит от настроения.
— Это для тебя сейчас не проблема?
— Для меня вообще это никогда не было проблемой. Потому что невозможно работать, если ночь пьешь, а потом три дня лежишь... Всю жизнь у меня так было. Самое главное — нужно уметь пить на чужие. А то утром лежишь и думаешь — и ЭТО на свои деньги? А на чужие — сколько угодно.
— И часто попадаются меценаты?
— Да вот выходишь на улицу — и тут же получаешь предложение выпить и закусить. Приходится отбиваться.
— Правда, что ты до сих пор живешь в коммуналке?
— Нет, уже лет десять не так. Я живу в центре Санкт-Петербурга, в прекрасной огромной квартире со свежим ремонтом... Но пусть будет такая легенда. Пусть люди думают что хотят, это их сказки.
— А как ты воспитываешь дочку? Есть метода?
— Нет никакой системы. Я не принимаю никакого участия в воспитании ребенка. Меня самого надо воспитывать. Мы с ней просто играем в разные игры. Во все, что взбредет в голову. Читаем сказки. Все как бы не всерьез...
Беседу вела Наталья Боброва
