После созвездия зарубежных оркестров, выступивших в Москве в рамках V Международного фестиваля Мстислава Ростроповича для большинства публики, которая «дневала и ночевала» на действительно незабываемой череде фестивальных мероприятий, приезд еще одного коллектива в Москву остался явно незамеченным.
А жаль, ведь два концерта Люксембургского филармонического оркестра, состоявшиеся в Концертном зале имени Чайковского 9 и 10 апреля, познакомили с одним из интереснейших коллективов Европы! Вслед за Москвой оркестр с той же самой программой выступил и в Санкт-Петербурге на сцене Концертного зала Мариинского театра. Его нынешние гастроли состоялись в рамках Недели культуры Великого Герцогства Люксембург в России.
Что касается московской составляющей, то оба концерта были включены в состав абонементных циклов Московской филармонии, а это значит, что недостатка публики они не испытывали. Просто эта публика по большей части оказалась иной, чем та, которая изучает афишу гораздо более пристально и избирательно: слушательская прослойка, посещающая филармонические концерты исключительно по абонементному принципу, сегодня достаточно многочисленна.
На московские выступления коллектива-гастролера мы и приглашаем читателей.
И сразу же спешим сказать, что в состав и программу концертов в России на этот раз вмешались форс-мажорные обстоятельства.
По причине болезни место за пультом Люксембургского филармонического оркестра занял не его художественный руководитель, французский дирижер Эммануэль Кривин, как предполагалось ранее, а хорошо известный нам маэстро Василий Синайский, еще совсем недавно занимавший пост музыкального руководителя Большого театра России. В связи с этим произошло и одно изменение в программе: под занавес первого дня вместо «Русалочки», фантазии для оркестра Цемлинского, прозвучала Восьмая симфония Дворжака. Однако интерпретация именно этого сочинения и стала пиковой кульминацией двух вечеров.
Открыл гастроли популярнейший вальс Иоганна Штрауса «Сказки венского леса», и в этом опусе люксембургские «филармоники» несколько озадачили подчеркнутой матовостью звучания партитуры, ее весьма рациональным и сухим прочтением. Вместо ажурной легкости и изящества, которых всегда ждешь от подобного рода музыки,
в ней явно царила лишь неуместная в данном случае тяжеловесность, безэмоциональная заземленность, да и само качество оркестрового звука не вызвало поначалу особого энтузиазма.
Но на прозвучавшем следом Втором фортепианном концерте Шопена, в котором солировал Николай Луганский, ситуация кардинально изменилась: в оркестровом аккомпанементе появилась ясность и уверенность дирижерской мысли, симфонические краски стали намного ярче и глубже, а само сопровождение – динамически выверенное и гармонически сбалансированное – составило достойную оправу сольной партии.
Николай Луганский провел ее достаточно «спокойно», возможно, даже несколько сдержанно, но при этом величаво и содержательно вдумчиво,
с достоинством не просто прирожденного музыканта, но и философа от музыки. Виртуозная, торжественно ликующая легкость его быстрых пассажей и акварельная мягкость лирико-романтических туше просто идеально гармонировали с интерпретацией, полной живого чувства и психологической глубины.
К Восьмой симфонии Дворжака, как уже было сказано, оркестр подошел во всеоружии. Эта «симфония чешской природы», «симфония чешской истории», в которой явственно проступил некогда мощный, но ныне давно утраченный славянский элемент, появилась под впечатлением от времени, проведенного композитором в богемской деревне. И эта романтическая одухотворенность, зиждущаяся на исконной некогда общности двух национальных культур, в интерпретации русского дирижера проявилась весьма отчетливо.
Восьмая симфония Дворжака — симфония-шлягер, частая гостья на афишах отечественных концертных залов.
И весьма отрадно, что в исполнении музыкантов из Люксембурга она прозвучал отнюдь не заигранно, а свежо, с благородством оттенков и нюансов, с удивительной красотой и теплотой оркестрового звука.
Восторги от финала первого дня несколько поутихли на исполнении Концерта для скрипки с оркестром Бетховена, открывшего программу второго дня. В нем солировала молодая скрипачка из Латвии Байба Скриде, и это исполнение, в принципе, как не разочаровало, так и совсем не вызвало прилива слушательских эмоций, «усыпив» своей однообразностью.
Было невероятно красиво, но скучно, ибо сольная скрипичная партия оказалась лишенной расстановки «драматургических» акцентов,
представ довольно-таки флегматичным и неярким по звуку музицированием, иногда даже досадно выбивавшемся из филигранной чистоты бетховенского стиля. Похоже, всё это усыпило и дирижера, ибо оркестровый аккомпанемент также оказался невнятным и флегматичным.
Оркестр вновь «пробудился» во втором отделении на «Фантастической симфонии» Берлиоза, но катарсиса Восьмой симфонии Дворжака повторить уже не смог. Красотой оркестрового звука Берлиоз обделен также не был, но его совершенно иному романтизму – рельефно-зримому и наполненному сильными страстями – на этот раз выпало лишь весьма добротное и крепкое оркестровое пристанище.
За каменной стеной профессионально скроенной, уверенной дирижерской интерпретации драматически-живописной музыке Берлиоза было тесно, как птице в клетке.
Этой работе дирижера и оркестра недоставало чувства романтического полета, парящего вокруг «болевых» программных точек партитуры: было ощущение стремительного движения, но не было стремления к драматургической цели.
Тем не менее, московская прогулка по «Люксембургскому саду симфонической музыки», в целом, предстала довольно увлекательной. Возможно, со своим «главным садовником», французом Эммануэлем Кривином, эта прогулка, особенно, в части музыки Берлиоза, оказалась бы увлекательнее в гораздо большей степени, но об этом мы теперь никогда уже не узнаем… Разве что услышим оркестр в самом Люксембурге на его постоянной филармонической базе, но, в силу объективных причин, осуществление этого простого намерения предстает задачей уже весьма затруднительной.
