Санкт-Петербургское издательство «Амфора» совместно с журналом «Сеанс» выпустили в свет первую часть автобиографического сочинения кинорежиссера Сергея Соловьева, названную «Начало. То да се» (Записки конформиста).
Любой знающий хоть сколько-нибудь Сергея Соловьева человек, даже не лично, а по газетным интервью, появлениям на телеэкране, наверняка с превеликим интересом откроет этот труд и не обманется в своих ожиданиях. Известно, что Соловьев — великолепный рассказчик, живой, эмоциональный, метафоричный и неожиданный. Вот и книга его, рассказывающая о нем самом, написана легко, ярко, читается на одном дыхании. И, конечно, это куда больше, чем автобиографические заметки, это самая настоящая проза. Причем не имеет значения, с какой главы начинается чтение. Можно посмотреть оглавление и выбрать наиболее интересующие тебя вещи. Каждая глава — отдельная, изящная новелла, в которой столько настроения и атмосферы тех лет, о которых рассказывает автор.
А рассказывает он в первой своей книге о начале — детстве, поступлении и учебе во ВГИКе, о времяпрепровождении в младые годы. Надо сказать, что лихое, сумасшедшее это было время у Сергея Александровича. Кое-кому из однокурсников посвящены отдельные главы-новеллы, например, Динаре Асановой. И подкрепляют эти воспоминания весьма любопытные фотографии тех людей, с которыми автору довелось жить, дружить и работать, его самого, даже в младенческом, несознательном грудничковом возрасте. Чего стоит только фотоснимок со Львом Додиным в пионерских галстуках и соответствующих «летах». Не остались без внимания и любимые женщины, прежде всего первая жена Сергея Соловьева Екатерина Васильева. И, хотя Соловьев пишет откровенные записки, и, кажется, не лукавит, они не вызывают тех чувств, которыми когда-то «взбодрил» всех нас Андрей Кончаловский и которые стоили крови всем тем женщинам, которых ему довелось повстречать на своем насыщенном мужскими победами пути. Соловьев, называя вещи своими именами, преисполнен такой любви и почтения к Екатерине Васильевой, так колоритно описывает их совместное молодое житье, что становится прямо-таки радостно на душе от подобных чувств. Причем он очень остроумно и весело рассказывает о пережитом. А было всякое — хорошее и не очень, и потерпеть пришлось, и пострадать, и выстоять. Наконец, это просто отлично написано, литературно и качественно.
Пожалуй, одна из самых колоритных глав посвящена Никите Михалкову. Она называется «Никита». Получился прямо-таки исчерпывающий портрет всем нам вроде знакомого человека, который, получается, и смолоду был тем самым Никитой Михалковым, каким мы его теперь наблюдаем, называя порой в глаза и за глаза барином, а он на это нет-нет да обижается. Но барин и есть. Привык так жить, так и живет, со вкусом к жизни. Описание совместного посещения знаменитого некогда ресторана ВТО в компании с Анастасией Вертинской, ее рассказа о поездке на Каннский кинофестиваль с «Анной Карениной» — это, как говорится, нарочно не придумаешь. Соловьев описывает свой первый визит в дом Сергея Михалкова, куда он пришел с Никитой, едва ли не первое свое знакомство с такой диковинной вещью, как сберегательная книжка (у Михалкова она была, а другие ее отродясь не видели в ту пору). Бесконечные посещения ресторана Дома кино, походы в другие питейные заведения, где все было по-настоящему хлебосольно и со знанием дела — это такие свидетельства целой эпохи. Параллельно всем этим кутежам шла серьезная работа над «Станционным смотрителем», где Михалков сыграл роль Минского, а потом отправился служить в армию, и помочь откосить от нее ему не мог никто, даже его знаменитый отец. Закончилось все для Соловьева печально. Картину не принимали, и вся ее последующая судьба оказалась под вопросом. Но жизнь — непредсказуемая штука, и вскоре «Станционный смотритель» был премирован в Венеции, несмотря на бесконечные неудачи на родине, и все окончилось вроде бы неплохо. Но то, что предстояло пережить в ту пору молодому режиссеру, этого нынешние подрастающие и обещающие, наверное, уже никогда не переживут. И хорошо, что не переживут.
Соловьев не только ироничен, но самоироничен. При этом он — человек без комплексов. К примеру, ему очень нравилось, что он доставал только до плеча своей жене Екатерине Васильевой, никаких мук по этому поводу не испытывал. Известно ведь, что иной раз творится с мужчинами, если у них существуют какие-то комплексы в связи со своими внешними данными.
Завершает книгу глава, посвященная художнику Александру Борисову, с которым довелось Соловьеву работать не только на съемочной площадке, но и в театре. Очень часто люди этой уникальной профессии в кино оказываются в тени, даже обижаются на то, что их забывают, выдвигая на первый план операторов, режиссеров, актеров. А труд их рукотворен, и от него так многое зависит в том, какой будет жизнь кинотворения. Один из уникумов этой уникальной профессии кинохудожника — Александр Борисов. И Соловьев сумел все это умно и тонко рассказать. О человеческих взаимоотношениях, совместной работе, высоком профессионализме и самобытности. Собственно, и вся его книга, не только эта глава, вроде бы лихая, быстрая, но в ней так много не только чисто личного, но и профессионального, делового. Хотя чему тут удивляться, если первое вступление (их тут два) к этому изданию начинается со слов учителя по ВГИКу Михаила Ромма о том, что кинорежиссура — это не профессия, это способ жизни. «С той поры прошло много лет, — напишет Сергей Соловьев. — Но все это прошедшее время практически можно уместить только в одну эту его фразу. Об этой странной профессии, об этом иногда ничтожном и нелепом, но в какие-то мгновения даже в чем-то величественном и благородном способе жизни будет эта книжка». Такая она и есть.
Соловьев С. «Начало. То да се». СПб.: «Амфора/Сеанс», 2008.
Светлана Хохрякова
