Сейчас вряд ли кто может внятно объяснить, как в бюджете грандиозного предприятия по обслуживанию оперными спектаклями международной публики в летний период Арена ди Верона образовалась столь же грандиозная «дыра». В начале года называли цифру в двенадцать миллионов евро, а ныне со страниц газет настойчиво смотрит другая — аж двадцать миллионов. В конце минувшего сезона казалось, что интендант Клаудио Ораци твердо стоит у руля вверенного ему оперного корабля и останется на своем посту до положенного срока — 2010 года, а ныне период Ораци — лишь воспоминание. На его место пришла «новая метла», Франческо Джирондини, довольно молодой и принадлежащий к правящей ныне в городе Ромео и Джульетты право-националистической партии Северная Лига, кстати, агроном по специальности...
Непосвященному понятно, что о новых постановках — обычно это две из пяти в сезон — нечего и мечтать. Надо «прокатывать» спектакли ближайших лет («Тоска» 2006-ого года и «Набукко» 2007-ого) и почти далеких. В попытках заткнуть дыру забрались очень далеко: убрав шедшую в течение нескольких сезонов кичевую «Аиду» в постановке Дзеффирелли и похоронив попросту чудовищный опус телевизионного режиссера Солари прошлого года, вытащили на свет вердиевскую оперу в костюмах и декорациях, восстановленных по эскизам 1913-года, «Риголетто» предстал в оформлении, восходящем к году 1928-ому, а «Кармен» того же Дзеффирелли уже стала классикой: ее премьера состоялась в 1995-ом году.
Надо ли говорить, что сезон стартовал sotto tono, как говорят итальянцы, в приглушенных тонах. Инаугурация — естественно, неизбежной «Аидой» на афише — хоть и не напоминала прямо о похоронах, но была лишена радостного блеска инаугураций прошлых лет. Гораздо меньше было публики — а ведь Арена привыкла к тому, что уж если «Аида», так пятнадцать тысяч в «зале» под открытым небом...
Возможно, критики кривят рот и крутят носом: «Аида» в Арене насчитывает множество постановок, и легко предположить, что были спектакли поинтереснее, чем попытка представить, как выглядела опера в далеком 1913-ом году, когда великому тенору Джованни Дзенателло пришла в голову идея превратить древний амфитеатр в летнюю оперную площадку. Мне, например, была мила серебряно-кобальтовая «Аида» в постановке Пьер Луиджи Пицци в 1999-ом году. «Аида», к которой приложил руку Джанфранко Де Бозио, который в течение многих сезонов был интендантом Арены, кажется мне невыносимо архаичной и начисто лишенной динамики. Но точно так же легко понять, что публике такие зрелища нравятся: декорации представляют полный набор египетских элементов, т.е. колонны, пальмы, сфинксы, не считая аксессуаров, виденных миллион раз, как-то: пальмовые ветви, опахала, штандарты, не говоря уже о костюмах, которые могут украсить стройную фигуру, но на «трех толстяках», подвизающихся в ролях Амнерис, Радамеса и Амонасро, выглядят попросту чудовищно...
Неумолимое торжество банальности, самая пресная и в плохом смысле «традиционная» «Аида»: тщательная инсценировка либретто взамен режиссерской фантазии, огромное количество людей на сцене (хор, миманс, балет), занятые в бесконечных шествиях, ползущий по сцене пар, а, в особенности, шесть живых лошадей — к восторгу маленьких и взрослых! Недурны только танцы, поставленные Сюзанной Эгри, в остальном эта «Аида» выглядит как пародия на вердиевскую поэму любви, напоминая «Вампуку, невесту африканскую».
Любимое народом зрелище прокатывается в Арене множество раз и обеспечено большим количеством составов певцов, среди которых, в соответствии с нынешней ситуацией, основную часть составляют достойные профессионалы, и никто особо не выделяется. Грустно говорить, но, пожалуй, не так уж и важно, кого слушать.
В «моем» спектакле пели Изабель Кабату (Аида) — искренне порадовавшая крепким, стабильным вокалом, ясностью дикции и пленившая красотой и стройностью фигуры, но несколько холодная, отстраненная; Марианн Корнетти (Амнерис), обладательница красивого, густого и летучего меццо-сопрано, Амброджо Маэстри (Амонастро) — сам великан и обладатель великанского голоса, и, наконец, Пьеро Джулиаччи (Радамес), в репертуаре которого все «ударные» теноровые партии и который часто поет неплохо. В случае с «Аидой» коварный романс в самом начале оперы подвел его, но впоследствии певец распелся и оперу провел совсем неплохо. Плохо то, что с такими внешними данными ему не дано быть Радамесом, но всего лишь карикатурой на героического начальника дворцовой стражи и жениха дочери фараона. Самый главный толстяк из трех — в их числе и Корнетти, и Маэстри. А ведь опера — это театр...
Зато отлично дирижировал Ренато Палумбо: горячо, с подлинным темпераментом, заставив засверкать яркими и нежными красками вердиевскую opera-ballo.
Следя за ходом фестиваля в Арена ди Верона, критик неизменно возвращается к мысли, что новых «продуктов» дирекция не предлагает, видя двадцатимиллионную «дыру» в бюджете и необходимость экономии. Но если «Тоска» — продукт не первой свежести, то ее качества таковы, что сохранять свежесть она может очень долго.
Поставил спектакль два года назад знаменитый аргентинский сценограф и режиссер Хуго Де Ана. В 2008-ом году он приходится как нельзя кстати — во-первых, год пуччиниевский (всюду проходят торжества в честь 150-летия со дня рождения маэстро), а, во-вторых, спектакль отличный. Было бы вопиющей несправедливостью, если бы ее увидели только те счастливцы, что побывали на фестивале-2006.
Де Ана некогда уже поразил веронскую публику, поставив самого оригинального и незабываемого «Набукко», которого только можно себе представить. Из-за этого же «Набукко» судился с театром и выиграл процесс: технические трудности постановки оказались не совсем по плечу веронской команде. И вот два года назад вернулся в Арену с оперой иного, более интимного характера, не требующей участия хоровых масс: пуччиниевской «Тоской».
В том, как Де Ана организует сценическое пространство, всегда есть нечто поразительное и в то же время узнаваемое. В «Набукко» была наклонная панель: видоизмененная, она присутствует и в «Тоске». Панель подобна ящику Пандоры: в ней откроются, «дыры», из которых посыплются «сюрпризы». Над огромной сценой Арены доминирует голова Ангела, того самого , из замка Сант-Анджело, на верхней площадке которого расстреляют несчастного Каварадосси. По бокам — элементы той же скульптуры: рука с длинным мечом и кисть, сжатая в кулак. В третьем действии воинственно поднятая рука плавно спускается на землю с неумолимостью, с которой приближается страшная развязка. О шумящих далеко от величественных красот Вечного города наполеоновских войнах напоминают пушки.
Панель серо-черного цвета разделена на прямоугольники: по ходу действия некоторые их них распахиваются, обнажая зеркальную внутренность. В Te Deum’e, завершающем первый акт, наверху продит торжественное и гротескное шествие служителей церкви, порождая в зрителе ощущение, близкое к шоку, в третьем акте один из прямоугольников трансформируется в камеру смертника Каварадосси...
Атмосфера пышная, душная, эффектная и устрашающая: «Тоска» Де Ана принадлежит к жанру гран-гиньоль. Сценография аргентинского мастера столь оригинальна и выразительна, что не нуждается в дополнительных деталях, в мебели на сцене, зато немногочисленные режиссерские «ходы» производят впечатление разорвавшейся бомбы: выход Скарпиа, от начальной фразы которого валится наземь картина Каварадосси с изображением Марии Магдалины, или конец возлюбленного Тоска, расстрелянного на кресте...
Премьерный состав был подлинно звездным: Фьоренца Чедолинс, Марсело Альварес и Руджеро Раймонди. Как всегда бывает при возобновлении, премьерный блеск несколько померк, но не померк Альварес. Он пел с латинской щедростью и горячим темпераментом, не предавая лирическую природу своего голоса, не прибегая к форсированию, радуя красотой тембра, звонкостью и сверкающими верхами. Кроме того, на сегодняшний день это единственный в мире тенор, способный спеть предсмертную арию Каварадосси на piano, как этого хотел Пуччини.
Даниэла Десси, мастер высокого, непревзойденного класса (что стало еще очевиднее, когда на ее место заступила молодая и красивая певица Надя Веццу) — идеальная Тоска, элегантная, полная внутренней силы и неотразимой чувственности.
Альберто Мастромарино, с успехом подвизающийся в «злодейских» баритоновых ролях, явил гротескного Скарпиа в соответствии со своими физическими данными: злые языки превращают его фамилию в mostro marino, морское чудовище. Этакое пышущее жаждой мести и любовным жаром круглое существо на коротких ножках: так недалеко и до юмористического изображения всесильного шефа римской полиции. Но вокал вполне достойный.
Приятно поразил дирижер Джулиано Карелла, всегда профессиональный, но неизбежно суховатый и скучноватый. Видимо, пуччиниевская опера очень мила и близка ему, так как от его привычных качеств не оставлось и следа: их заменили страсть, неподдельный динамизм, верно выбранные темпы. Неприятно поразило количество пустых кресел: такого не было в течение многих сезонов на гораздо менее интересных спектаклях.
Вновь показали «Набукко» — постановку прошлого года, спектакль Дени Криефа, необычайно простой, но прекрасный именно в силу простоты. «Рама», придуманная Криефом для «Набукко», «сделана» из двух предельно стилизованных элементов: слева Иерусалимский храм, он же библиотека, справа царская корона. Непримиримый контраст Мудрости и Власти. Элементы сценографе геометрические и легкие, их легко трансформировать: в момент захвата храма книги посыплются с полок с ужасающим громом, а в магическое мгновение хора «Va pensiero» библиотека окажется темницей, книжные полки — стенами, что разделяют тюремные камеры.
Общий тон спектакля — неспешный и величественный, в гармонии с элементарной жестикуляцией исполнителей и простыми, вне времени, костюмами. Все это прекрасно соответствует статично-ораториальному характеру первого шедевра Верди.
Лео Нуччи — Набукко и Мария Гулегина — Абигайль пели в премьерном спектакле и вышли на подмостки Арены и в нынешнем сезоне. Нуччи, подлинный символ вердиевского баритона, не может не вызывать восхищения (хотя 66-летнему баритону недостает силы звука), а вот нашей соотечественнице, похоже, аплодируют за прошлые заслуги: Гулегина утратила большую часть своего внешнего и вокального блеска. За пультом Даниэль Орен, самый «аренианский» из всех дирижеров, остается верен самому себе, сжимая темпы и подчеркивая стремительные и лапидарные вердиевские кабалетты.
Чтобы выдержать «Кармен» в постановке Франко Дзеффирелли, необходимо запастись терпением: в мании имитировать реальность престарелый мастер создал очень громоздкие декорации, и смена их занимает кучу времени. Во время длиннейших антрактов ничего не остается, как кружить вокруг Арены да предаваться поеданию мороженого...
Дзеффирелли одержим грандиозностью. Он стремится создать на подмостках Арены не образ Севилью, но самое Севилью. Дымчато-серый город с великолепной архитектурой в окружении гор, где робко светятся окошеи затерянных домов, город, полный жизни и движения. Но дело не только в предельно натуралистической декорации, которая не оставляет ни малейшего простора фантазии зрителя. Дзеффирелли населяет оперу немыслимым количеством персонажей: по сцене непрерывно снуют приличные господа, солдаты, монахи, бродячие циркачи, торговцы, дети. На первом плане разлеглись некие наблюдатели, на боковых авансценах танцуют. Что там лошади и ослики, в спектакли есть даже симпатичные дворняжки!
Типичный спектакль в стиле «kolossal», напоминающем о голливудских фильмах: в каждой точке сцены что-то происходит, танцы ни на миг не прекращаются, огромные массы передвигаются слева-направо и справа-налево, а солистов легче услышать, чем разглядеть.
Много, много артистов прошло через горнило дзеффиреллиевской постановки. В нынешнем возобновлении в главных ролях заняты Илдико Комлози — Кармен, настолько же хорошая вокалистка, насколько холодная актриса, Марко Берти — Дон Хозе, певец стабильный, но совершенно не интересный, Марко Де Феличе — Эскамильо, певец темпераментный и блестящий, и Елена Мозук — Микаэла, подлинная волшебница кантилены, способная дать уроки «прекрасного пения».
Даниэл Орен, некогда дирижировавший премьерой, появился в «Кармен» после 12-летнего перерыва, слава Богу, поумерив преувеличенный пыл и гистрионские ужимки на подиуме. Так что богатство оркестровых красок гармонично соседствует с тонкостью деталей.
«Риголетто» — своебразное путешествие во времени, воспоминание о сценографии Этторе Фаджуоли, созданной в 1928-ом году (художник Рафааэле Дель Савио), о первой постановке популярной оперы в стенах амфитеатра.
Фаджуоли вдохновляла ренессансная Мантуя. Многие возразят: всякий раз, когда речь идет о «Риголетто», сценограф обращается к ренессансной Мантуе. Так, да не так: работа Фаджуоли-Дель Савио не является натуралистическим подражанием. Похоже, что действие разворачивается в Палаццо Те — загородной резиденции Гонзага, изысканном творении Джулио Романо. На дальнем плане щерится мрачными бастионами старинная Мантуя. Дом Риголетто укрылся в узках переулках средневекового города, где дворы, лоджии, башни «наезжают» друг на друга. Драматическая кульминация оперы вынесена на террасу «Палаццо Те», в сиянии белого камня и в окружении фонтанов. Самый большой эффект производит последняя картина: ее герои — река Минчо, куда должен быть сброшен труп Герцога, и притон Спарафучиля в старинной башне, чуть ли не «вырастающей» из заросших камышом берегов. Сюда легче всего добраться на лодке, и именно с лодки Риголетто с дочерью наблюдают за любовными играми Герцога и Маддалены. Великолепна и устрашающа гроза.
Сценография Фаджуоли — Дель Савио «функционирует» сама по себе, и хотя на афише значится имя режиссеры Иво Гуэрра, непонятно, в чем его роль. Все остальные заслуги достаются певцам. В «Риголетто» задействован только один состав, что, конечно, идет опере на пользу. Лео Нуччи в главной роли — пример мудрого отношения к собственному голосу, беспрерывно развивающейся техники и захватывающего актерского мастерства! В роли Джильды выступила молодое сопрано Дезире Ранкаторе, порадовавшая серебристым тембром, уверенностью верхних нот и безупречностью колоратуры, хотя ее маленькому голоску гораздо больше подошло бы закрытое помещение. Пламенную кабалетту финала второго действия Нуччи и Ранкаторе бисировали. А вот объявленный в афише Роберто Ароника не смог петь по причине несчастного случая, и его заменил Джанлука Терранова, вызвавший заслуженный энтузиазм в роли Герцога. Наконец-то меломанам было за что наградить одобрительными выкриками тенора: за гладкость звукоизвлечения, за обворожительную звонкость, за сверкающие верхи. Полезное приобретение для Арены — дирижер Ренато Палумбо, который дирижировал партитурой любовно, с вниманием к тонкостям, и нашел равновесие между «прекрасным пением» и типично вердиевской безудержной страстностью, хотя часто выбирал галопирующие темпы.
Но спектакль позабавнее «Риголетто» развернулся в зрительном зале: нахмурившиеся небеса порой роняли дождевые капли, которые провоцировали бегство оркестрантов, и популярные куски вроде квартета прерывались на середине фразы, из-за громких комментариев, " мычания" в лад с мелодией и звонков на мобильник перессорились рядом сидящие старички, и темпераментная синьора пригрозила отправить синьора аж в чистилище... С галерки пели «O sole mio» и заявляли, что вскоре наступит рассвет. Все это сцены, которые можно пережить только в Арене. Спектакль закончился в пол-второго ночи.
До конца сезона еще месяц. Арена переживает трудные времена: следующий фестиваль, похоже, тоже не предложит премьер. Остается ждать, выведет ли Арену из кризиса молодой агроном...
