Московская «кинопремьера» на Большой Дмитровке
Убившая наповал своей чудовищной антитеатральностью и беспомощной режиссурой постановка «Вольного стрелка» Вебера, премьеру которой в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко отыграли в конце прошлого сезона, режиссеру Владимиру Панкову на его постановку вердиевского «Риголетто» на этой же сцене, кажется, дала невиданный карт-бланш! Делай, что хочешь! Вот он и сделал не пойми что, слепив очередное «нечто» и в этом плане мертворожденного «Вольного стрелка» Александра Тителя перещеголяв! Если всё театральное убожество «Вольного стрелка» хотя бы попытались спрятать за смехотворную – на уровне детского сада – «концепцию», то спрятаться на этот раз было просто уже нé за что…
На этот раз как не было никакой концепции, так и не было ни театра, ни оперы, ни рассказа той сюжетной истории, которую гений Верди обессмертил, положив на музыку либретто Пьяве. Созданное по мотивам французской классической драмы Гюго «Король забавляется», либреттистом оно было перенесено на итальянскую почву. Но у постановки «Риголетто», в чём, увы, довелось убедиться на втором премьерном спектакле 13 ноября, не то что итальянской – вообще никакой почвы произрастания не было! Внимать тому, что происходило на сцене, стало изощренным испытанием на усидчивость, ибо высидеть поток режиссерской фантасмагории, де-факто сложившейся в большой и «развесистый» театральный клип с одним антрактом, зрителю и слушателю, пришедшему на оперу Верди, а не на любительскую поделку Владимира Панкова, было решительно невозможно!
Этот режиссер в 2000 году совместно со своими единомышленниками создал музыкальную группу «Пан-квартет», которая затем трансформировалась в студию SounDrama, узкоутилитарную, несмотря на ее громкое название, творческую артель, затянувшую музыкантов, артистов, художников, режиссеров и хореографов. Название сей артели – сочленение со «съедением» буквы d двух английских слов Sound (звук) и Drama (драма), означающее всего-то «звуковая драма», – возникло с выходом первой продукции этого объединения под титлом «Красной ниткой» (2003). Однако самое удивительное (если не парадоксальное!) – то, что шитый белыми нитками бренд SounDrama закрепился и за новым театральным жанром.
Насколько хороши или плохи творческие достижения этой артели (а продукций она навыпускала уже немало!), рецензенту абсолютно неинтересно, как неинтересны и все эти утилитарные «понты», выдаваемые за рождение нового жанра. Очевидно, что на фоне тотального сумасшествия современного театра вообще и музыкального театра в частности у этого жанра-эрзаца найдутся свои поклонники, за которых искренне нельзя не порадоваться, ибо они нашли себя в этом мире! Однако совершенно очевидно и другое. Владимир Панков на территории оперы, которую переступил впервые в своей жизни, – недвусмысленный чужак, а его пресловутая «звуковая драма» к эстетике оперного театра никакого отношения не просто не имеет – она этой эстетике заведомо чужда и враждебна!
В самопозиционировании виновника нынешнего постановочного торжества первая и вторая позиции – актер и музыкант, третья – режиссер, и наконец, четвертая и пятая – композитор и худрук студии SounDrama. Но этот музыкант и композитор работает, увы, не с музыкой, а со звуком, а это принципиально разные вещи! Он работает не с живым и вдохновенным искусством оперной сцены, а со всевозможными звуковыми «примочками», для которых живое и сиюминутное вдохновение певцов-артистов, равно как и музыкантов оркестра, на уровень режиссерского приоритета не выходит. Именно поэтому для него партитура «Риголетто» Верди – та самая неинтересная «звуковая примочка» (сам-то он, понятно, способен на бóльшее!), с которой в угоду амбиции «засветиться» в опере, как видим, можно делать всё, что угодно, ведь это же креатив самóй «саунд-драмы»!
На эту бредовую «новацию» клюнул лишь дирижер-«громовержец» Феликс Коробов, который тактировал музыку Верди безо всякого пиетета к ней – поистине «без божества, без вдохновенья, без слез, без жизни, без любви», да еще и без трепетности ощущения самогó ее стиля! Но каково было хористам (главный хормейстер – Станислав Лыков) и певцам-солистам, которые – кто на должном уровне, а кто и не дотягивая до оного, – всё же честно пели оперу, хотя и стали заложниками волюнтаризма режиссера, который, сев с оперной режиссурой в лужу, всего лишь и смог «снять» на сцене театра в одной и той же сценографической выгородке «высокотехнологичный» оперный клип а-ля SounDrama…
Задник эстетически смотрибельной выгородки с элементами архитектуры классицизма стал киноэкраном, на котором до ряби в глазах непрестанно (!) мельтешили не только компьютерные заготовки, но и черно-белые кадры цветного абсурда, что царил на сцене в реальном времени и был страшно далек от сюжетных ходов либретто, которое режиссер просто положил под сукно. Крупноплановая – и даже эффектная! – картинка на экране от убожества того, что реально происходило на сцене при полном отсутствии выстроенности мизансцен и нарочитом непонимании фундаментальных законов оперной драматургии, как ни крути, ловко отвлекала. Однако и от театра, и, тем более, от оперы этот «гениальный» креатив режиссера также уводил с легкостью! В его авантюру, когда вместо обыгрывания мизансцен актерам нужно было лишь правильно и вовремя занимать свои позиции в кадре, естественно, были вовлечены и беспрестанно снующие операторы с видеокамерами…
Расхожую сценографию и банальные костюмы, в которых вульгарно перемешались стили XIX и XX веков, а также эстетика площадной commedia dell’arte, смог «гениально» пристроить в проект Максим Обрезков. Проекционное кино на заднике явилось не менее «гениальным» озарением видеохудожников Кирилла Плешкевича и Яна Калнберзина (при участии Евгения Афонина). На всём протяжении большого оперного клипа «прожектором неправды» при всей режиссерской уязвимости стал свет, поставленный Анной Коротковой, а финальный штрих в сценическую вакханалию, в которой герои раздваивались и даже «растраивались» (то есть троекратно множились), внесла хореограф Екатерина Кислова. На волне гениального отсутствия режиссерской идеи певцы-солисты обрели танцевально-пластических двойников, а из-за частой смены актерских прикидов (клип есть клип!) лишь создавался эффект рутинного мельтешения, ничем не оправданного и никому не нужного.
Этот кустарный, «картонный» проект «трудоустроил» многих. Но раскусить орешек драматургии оперного «драмбельканто», в океане которого лишь партия Джильды кажется затерявшейся лучезарно-светлой жемчужиной, команде во главе с режиссером в аспекте отсутствия концептуального решения так и не удалось! Но это и понятно, ведь возможного решения задачи в жанре «звуковой драмы», которое не покушалось бы на чистоту жанра оперы, не размывало бы его и не выплескивало бы с водой театрального киноклипа самогó ребенка оперы, просто нет и быть не может. А это значит, что любительские по отношению к опере объятия артели SounDrama как раз и задушили суть бельканто вместе с музыкой Верди! Но ведь кто-то отца-основателя нового жанра в театр позвал! Интересно, кто?..
Логично предположить, что предложение Владимиру Панкову поступило от худрука оперы, то есть от Александра Тителя, ведь и репертуарная политика, и кадры, которые ее осуществляют, как раз и есть его прямая прерогатива. Что ж, ход «верный», ведь после такого творческого демарша беспомощность, если не сказать, провал «Вольного стрелка» в конце прошлого сезона покажется не таким уж и трагичным… А что же певцы-солисты? На втором спектакле в партии Джильды сопрано Лилии Гайсиной не хватило ровности, музыкальности и проникновенной лиричности, а если говорить о бельканто, то филировки звучания, которое было каким-то необработанным и открытым. Были у певицы и проблемы с резкими, словно выпадавшими из общей вокальной обоймы верхами.
Еще один женский персонаж в «пятиугольнике» ключевых героев оперы – Маддалена. Хотя это персонаж-эпизод, для развязки сюжета он крайне важен, и в нём на позитиве, но без лишнего пиетета всё же стóит отметить меццо-сопрано Наталью Зимину. Другой такого же рода персонаж (и у него уже целых два эпизода) – Спарафучиле, но «изобразивший» его бас Феликс Кудрявцев эту партию в музыкальном аспекте просто «завалил». Остаются два мужских персонажа, образующие с Джильдой главный «треугольник» оперы, на этот раз – любовно-родственный. Коварный соблазнитель Джильды Герцог – тенор lirico spinto Владимир Дмитрук, и пронзительно стальную спинтовость этого «силовика», зачастую с харáктерно-сдавленным призвуком, номинально принять было можно, но радости слуху его вокал не принес. Любящий отец Джильды Риголетто – приглашенный солист из Грузии Николоз Лагвилава, и сей драматический (истинно вердиевский!) баритон – единственный, кто смог захватить подлинной кантиленой чувства. Но – и снова, увы! – восторг меломанов был вероломно растоптан режиссерской вампукой клиповых приколов «саунд-драмы»…
Фото Сергея Родионова
