Премьера оперы «Фауст» Гуно в Новой Опере
Пока Фауст путешествовал из эпохи в эпоху да из страны страну, русская публика за этим наблюдала и в итоге сложила свой универсальный пазл: средневековая легенда с немецкой философией, под лирическую французскую музыку, исполненная великим Шаляпиным и высокочтимая Булгаковым. В Новой опере этот пазл не только собрали, но и поместили в очаровательную расписную табакерку, а экскурсию в нее проводит сам Воланд. То есть, простите, Мефистофель.
Театр на Каретном ряду уже можно назвать традиционным миссионером по возрождению шедевров мировой классики, незамеченных в других оперных домах Москвы. Вот уже почти два года вечный сюжет с музыкой Шарля Гуно о всеобъемлющей любви Ромео и Джульетты радует зрителей. На открытие настоящего сезона создатели экспрессивно-захватывающей штраусовской «Саломеи» подготовили другой бестселлер Гуно — «Фауста», который празднует в этом году 150-летие со дня московской премьеры.
«Просто так кирпич на голову не падает», а значит совпадение премьеры спектакля и с юбилеем со дня рождения Михаила Булгакова тоже не могло стать случайностью.
Вдохновившись этой идеей, постановщики (режиссер — Екатерина Одегова, консультант по драматургии — Михаил Мугинштейн) стали играть знакомыми аллюзиями.
Мефистофель одолжил у Воланда традиционный берет, трость с головой пуделя и компанию Коровьева-фагота, пританцовывающего из сцены в сцену; Маргарите же достались желтые цветы и навязчивый платок Фриды в тюремной сцене, коим та удавила своего ребенка. Да и без отсечения головы не обошлось: сначала она отлетела у тельца, воспетого в куплетах, а затем — у Валентина, кукольного брата Маргариты.
Позвольте, кукольного брата? Именно! То солома из Валентина сыплется в потасовке с Фаустом, то деревянная голова, у ловко поменяной куклы — в финале сцены. А всё потому, что романтическая история попала в нарисованную иллюзию.
В московском подвальчике 30-х годов, где с обратной стороны портрета Шаляпина Фауст ставит роковую подпись,
Мефистофель включает камеру-обскура и переворачивает реальную жизнь постаревшего героя на милую сказку, где он молод и влюблен в Маргариту.
По немецкому городку прогуливаются женщины в милых чепчиках и с корзинками разноцветных яичек, шагают «оловянные солдатики» в изумрудных формах с музыкальными инструментами. В балетном духе выходы слаженно попадают в начало музыкальных фраз, и даже оконца в уютных картонных домиках открываются в нужную долю! Складывается ощущение, что Фауст попал в «музыкальную шкатулку» или в знаменитые куранты Glockenspiel в Мюнхене, где под колокольчики крутятся фигурки.
Неслучайно в спектакле вальс, один из самых популярных хитов, воспринимается как музыкальное ядро и символ общего бесконечного движения. Цепочка вертящихся предметов — от веретена Гретхен, велосипеда на стенке у Фауста до карусели и часов на площади города — задаёт вопрос: насколько реален круг нашей жизни? Может быть, всё это — заведённый механизм?
Сцены объяснений в любви помещены в цветущий сад с аккуратными мостиками в духе романтического театра,
с рисованными задниками и аллюзией перспективы. Напомнило строки из сказки про «Щелкунчика»:
«Вскоре её овеяли сладостные ароматы, которые струились из чудесной рощицы, благоуханием апельсинов, в ветвях и листве подымался шелест, а золотая мишура хрустела и трещала, словно ликующая музыка, которая увлекала сверкающие огоньки, и они плясали и прыгали».
Весь чудесный мир, словно вручную вырезанный из картона и утонченно прорисованный (сценография — Этель Иошпа), удивительным образом воспринимается как игра.
У Булгакова был роман в романе, а здесь получился спектакль в спектакле.
Постоянно наблюдающий за событиями Мефистофель вносит «отрезвляющую» нотку и не дает воспринимать штампы серьезно. Даже его черные, вздымающиеся в высь огромные крылья, хотя вызывают укромную улыбку, но все же укладываются в общую иллюзорность действия.
При всей слаженности спектакля финал оперы немного невнятен. Герои остаются на пустой сцене, вдали от сладких берегов, а компания Мефистофеля, Коровьева и Марты из осветительной ложи транслируют кинопроекцию на белое платье Маргариты. В момент кульминации уговоров Фауста уйти Маргариту с ним кинолента рвется, Маргарита умирает, а герой с гаснущей лампой, что преследовала его весь спектакль, уходит в глубину сцены.
Главный вопрос относится к Маргарите: была ли она просто его иллюзией или заблудшей душой, которая спаслась?
Интерпретировать — вам.
Завести механизм всей этой «табакерки» могут только исполнители главных ролей спектакля, и здесь, конечно, касты первого и второго состава «зарядили» по-разному. Пальма первенства в отношении вокала достается группе первого / третьего дней. Фауст — Хачатур Бадалян, Мефистофель — Евгений Ставинский (его куплетам — браво!), Маргарита — Елизавета Соина — все эффектны в отношении силы и фокусировки звука, тембральной окраски.
Но магическое включение спектакля, где все шестерёнки слаженно крутятся, произошло именно во втором составе.
Да, Георгия Васильева (Фауст) оркестр порой просто заглушал, Екатерина Миронычева (Маргарита) была будто зажата (но впрочем, она же в кукольном мире — почему бы и нет), и Валентин от Ильи Кузьмина проигрывает Андрею Бреусу, певшему в третий день, как впрочем и Зибель (Валерия Пфистер и Анна Синицына, соответственно), но именно в этом спектакле чувствовалось очарование всех эпизодов, обыгранных в постановке.
Васильев с Миронычевой создали вдохновенный образ лирических героев книжного толка, а Алексей Тихомиров — настоящего Мефистофеля-Воланда — сильного, властного, философски наблюдающего за происходящим. Да и его дуэт с Мартой (Ириной Ромишевской) получился особенно естественным и увлекательным, после которого, кстати, она и оказалась в его свите в финале.
В игре оркестра под управлением Яна Латам-Кёнига вдохновенно-поэтичные эпизоды чередовались с правильно «причёсанными», будто отражая идею спектакля о диалоге живого и искусственного. Особенно удачными в спектакле оказались хоровые сцены (хормейстер — Юлия Сенюкова), прозвучавший безупречно слаженно и энергично, а исполнители при этом чудесно танцевали и приседали в своих кукольных образах.
Постановщики «Фауста» играли со штампами, что всегда опасно: есть риск заиграться и проиграть спектакль заезженным традициям.
Кукольно-пряничный городок внутри оперы кажется удачным компромиссом, ведь он не затрагивает «охранительные» чувства не желающих видеть «каверканье» оперы, и при этом элемент игры в аллюзии и иллюзии не даёт заскучать и остальным.
Фото Даниила Кочеткова
