Концерт Йонаса Кауфмана в сопровождении великолепного пианиста Хельмута Дойча стал самым ярким событием XV Международного зимнего фестиваля «Площадь Искусств» в Петербурге. Накануне концерта знаменитый тенор дал эксклюзивное интервью интернет-порталу Belcanto.ru.
— Господин Кауфман, Благотворительный фонд, который оказывает поддержку музыкальному фестивалю «Площадь Искусств», заинтересован в том, чтобы в России имели возможность послушать самых лучших музыкантов со всего мира и его задача — максимально расширить аудиторию. Что Вы думаете об этом, действительно ли это так важно?
— Это прекрасная цель, сложная и очень нужная задача. Потому что классическую музыку всегда любили, так и должно быть дальше, и я говорю это не только как музыкант и певец, но и просто как человек.
— Вы много гастролируете с камерными вокальными циклами. Музыкантам они известны и близки, но широкой публике привычней слышать то, что узнаваемо всеми – арии из опер Верди, Пуччини, Леонкавалло. Чем Вы руководствуетесь, выбирая репертуар для своих концертных турне?
— Это очень интересный и непростой вопрос. Потому что есть очень много различных, интересных мне форм музыки, и я стараюсь так составить расписание своих концертов, чтобы получилось всего понемножку. Большую часть своего концертного времени я всё же пою арии из опер в сопровождении оркестра. Но также исполняю и камерные циклы, потому что они совершенно великолепны, хотя сейчас, к сожалению, слегка недооцениваются. Поэтому только действительно очень популярные артисты могут исполнять и то, и другое. В то время как остальные вынуждены выступать либо с камерными циклами, либо с оперными ариями.
— Да, публика уважает Вас за то, что Вы не только прекрасный артист, но также являетесь и просветителем, своего рода миссионером.
— Ведь это же очень интересно! Недавно я выпустил альбом с песнями из фильмов 20—30-х годов. Там прекрасные мелодии и меня это развлекает, мне это очень-очень нравится. Смысл – завоевать не только ту аудиторию, которая привыкла к академической музыке, но и любую другую. И этим я надеюсь привлечь остальную публику к классике.
— Не сложно находить такие разные краски звучания для исполнения столь различной музыки? Ведь одно дело итальянские оперы, совсем другое – Вагнер, или Шуман и Шуберт? Я слышала вас в «Лоэнгрине» и «Тоске», я была на Вашем концерте в Москве, где Вы исполняли «Зимний путь», и всё звучит совершенно по-разному. Как Вам это удаётся?
— Я считаю, очень важно тренировать голос, применять правильную технику, чтобы его не испортить. Стараюсь придать своему голосу как можно больше лёгкости и рассчитывать его напряжение, чтобы в нём не появилось резкости, которая может испортить музыку. Но на самом деле, это не только вокальный аспект. Необходимо быть энтузиастом своего дела, подходить к нему со всей серьёзностью и исполнять что-то не потому, что ты это можешь, а потому, что ты этого сильно хочешь. Это должно исходить из души, идти от самого сердца.
— Оперные эпохи сменяли одна другую, на сцене царили примадонны. И лишь появление Карузо на какое-то время вытеснило их с престола – на сцене появился primouomo – первый мужчина, тенор. И, пожалуй, долгое время престол примадонны пустовал, пока на сцену не взошла Мария Калласс. Как Вы думаете, а что сейчас спрашивают любители и знатоки музыки, когда приходят в оперный театр: кто сегодня тенор или кто сегодня сопрано?
— Я думаю, что это зависит от самого спектакля. Если это «Норма», то спрашивают о сопрано, а если «Отелло», то о теноре, хотя у Дездемоны очень красивая большая партия.
— А если это «Тоска»?
— «Тоска» — это сложно! (смеётся) Может быть, некоторые люди спросят, кто баритон?
— Если это Брин Терфель, то да!
— Да, Брин Терфель! Я всегда особенно рад петь с Брином, поскольку он замечательный коллега и артист. Мне очень повезло, что моя карьера дала возможность работать с самыми великими художниками своего дела. Действительно, когда я думаю о «Тоске», мои мысли сразу обращаются к лондонской постановке, где моими партнерами были Анджела Георгиу и Брин Терфель, а дирижёром — маэстро Паппано. Также я очень люблю вспоминать оперы «Дон Карлос», «Сила судьбы» и «Лоэнгрин» в Мюнхене, где я пел с замечательной Аней Хартерос, или, конечно, «Травиату» с Анной Нетребко. Но это лишь некоторые из тех замечательных коллег, с которыми мне посчастливилось петь на одной сцене, я с радостью мог бы часами рассказывать об этом! Также я имел честь работать с такими великими маэстро, как Антонио Паппано, Даниэль Баренбойм, Андрис Нельсонс, покойный Клаудио Аббадо, а также ваш Валерий Гергиев, который является настоящим вдохновителем для артистов.
Я очень рад всему этому и мне кажется неправильным, когда в театре есть какая-то одна «звезда», а все остальные артисты второстепенны, хотя во многих оперных театрах дело обстоит именно так. Но даже не очень музыкально образованный зритель сам слышит разницу.
— С кем из русских оперных певиц Вам доводилось петь, помимо Анны Нетребко?
— Со многими, позвольте мне вспомнить … Моей Эболи в Зальцбурге была фантастическая Екатерина Семенчук, я помню «Тоску» в Мюнхене, где работа с Татьяной Сержан была очень захватывающей, она вдохновляла меня... Были и многие другие.
— Существуют такие понятия, как «дирижёрский» и «режиссёрский» оперный театр. Что вы об этом думаете и, по Вашему мнению, чья роль всё-таки главенствующая? Ведь нынешнее время принято считать эпохой «режиссёроцентризма».
— Вы имеете в виду, кто важнее — режиссёр или дирижёр? Это очень непростой вопрос, но если я должен сделать выбор, то важней, всё-таки, дирижёр. Его талант, его энергия, его персональное музыкальное видение даёт особое качество музыке. Дирижёр находится в центре всего процесса, он принимает решения о составе исполнителей и влияет на выбор режиссёра, который будет осуществлять постановку. Я не говорю, что режиссёр – это неважно, но в опере всё вытекает из музыки, которая была вдохновлена текстом, поэтому именно дирижёр является вдохновителем всего процесса.
— А какое Ваше отношение к современным режиссёрским экспериментам именно в оперных театрах?
— Я уверен, что, наверное, мы не хотим видеть оперу такой, какая она была пятьдесят лет назад. Мы изменились, время изменилось. Даже человеческие фантазии – всё меняется. Нам требуется всё меньше декораций, чтобы нырнуть в мир своих иллюзий — для этого немного нужно. Поэтому я думаю, что стоит меняться, но медленно-медленно. На самом деле, это уже произошло, а в некоторых случаях иногда принимает какие-то странные, провокационные формы. Я уже видел много таких спектаклей, когда не понимал, зачем нужны эксперименты, если не уважаются какие-то основные правила классической музыки. Считаю, что будет гораздо лучше, если люди будут уважать музыку, уважать оперу, а не работать против неё.
— Не всех талантливых музыкантов признают при жизни, но есть те, чья гениальность была признана уже их современниками. Например, Энрико Карузо, Франко Корелли… И уже сейчас музыковеды и истинные любители музыки называют Вас их преемником. Готовы ли Вы принять на свои плечи груз такой ответственности?
— Не уверен. Я делаю, что могу, выполняю свою работу. Чем меньше слушаю эти голоса, тем лучше для меня. Потому что концентрируюсь на том, что именно я могу сделать лучше. Но я не единственный, слава Богу! И это действительно огромная ответственность. Потому что наше поколение, к сожалению, не может вернуть дух оперы, который был раньше, сто и даже ещё пятьдесят лет назад. Всё было совершенно иначе. Потом внезапно, где-то в конце семидесятых, ситуация изменилась. Я не хочу сказать, что опера умрёт — энтузиасты есть и их много. Но что я не понимаю, так это почему люди покупают билет в кино, даже не зная, про что фильм — просто идут и всё. Также и с мюзиклами: они никогда не слышали, что это за спектакль, что это за артисты.
Что касается оперы, на неё билеты никогда не покупаются спонтанно. Они, во-первых, достаточно дороги и, во-вторых, существует какая-то граница, за которой люди осознают, что они не всегда поймут и полюбят оперный театр. Мы должны быть уверены, необходимо, чтобы люди, которые приходят в оперу, полюбили спектакль, чтобы они получили удовольствие, и если мы этому способствуем, я и мои коллеги на правильном пути.
— А как Вы считаете, если люди будут лучше понимать музыку других народов, станут ли они лучше понимать сами эти народы?
— Я уверен, что музыка — это самый международный язык. И даже если человек не слышал какую-то музыкальную композицию, он может почувствовать грусть, если музыка грустная или радость, если музыка радостная. Музыка может поменять настроение людей, уверен, что через неё можно понять культуру и менталитет других народов.
— В одном из своих интервью Вы сказали, что начнёте исполнять русские партии после того, как выучите русский язык. Так когда же мы услышим Германа?
— Да, конечно, я знаю, что Герман — потрясающая партия, а ещё я мечтаю спеть Ленского. А также есть много произведений Чайковского и Рахманинова, которые я бы хотел исполнить. Я говорю на языке каждой роли, которые я спел до сих пор, и чтобы обратиться к русскому репертуару, я обязательно должен выучить русский. Но, к сожалению, пока с русскими произведениями придётся подождать — до тех пор, пока не смогу отдать должное вашему красивому языку. У меня очень плотный график: на прошлой неделе была «Манон Леско» в Мюнхене, вчера я пел концерт в Вене, завтра — концерт здесь, в Петербурге, и в тот же вечер я улетаю в Лондон репетировать «Андре Шенье». Чтобы выучить русский, мне нужно что-то поменять в своём расписании! Но я почти уверен, что всё-таки это сделаю.
— У Рахманинова есть замечательные романсы, как будто специально созданные для идеального дуэта певца и пианиста – я имею в виду вашего гениального аккомпаниатора Хельмута Дойча. Было бы чудесно когда-нибудь услышать их.
— Уверен, что это произойдет, потому что маэстро Дойч говорил мне ту же самую вещь много лет! Но я хочу и ещё кое-что сказать: мое сотрудничество и дружба с ним — один из самых драгоценных опытов в моей жизни. Это началось ещё в годы моей учёбы в консерватории, он был и моим защитником, и музыкальным наставником, он очень сильно повлиял на моё художественное становление.
— Не так давно в СМИ стала появляться информация о том, что вы собираетесь записать общий альбом с Мадонной. Соответствует ли это действительности, и если да, то что это будет за музыка?
— Для меня является загадкой появление такой новости, это полная неожиданность! Но если бы поступило подобное предложение, я бы его принял с радостью, так как это способствовало бы привлечению новых слушателей.
— Что бы Вы могли порекомендовать предпринять частному благотворительному фонду для популяризации классической музыки в России и во всём мире? Есть какой-то специальный секрет от Йонаса Кауфмана?
— Если бы я знал секрет, я бы немедленно его использовал. Сейчас мы привлекаем всё больше детей к слушанию классической музыки, создаём детские образовательные музыкальные программы. Но, в общем, это достаточно сложно и какого-то особенного секрета не существует. Самое главное здесь — это подход к привлечению более широкой аудитории, важно дать людям возможность увидеть и услышать всё самим, а затем, когда человек прочувствует всю энергетику и величие классической музыки, он обязательно вернётся назад, это как наркотик. Только узнав что-то, возможно это полюбить.
Беседовала Ирина Егорова-Свечникова,
14 декабря 2014 года
