Бывают моменты, когда извечное соперничество двух столиц — Москвы и Санкт-Петербурга, радует и вселяет оптимизм. Это о количестве и качестве культурных событий, фестивалей с участием лучших отечественных и зарубежных звёзд.
XV Международный Зимний фестиваль «Площадь Искусств», проводимый Санкт-Петербургской академической филармонией имени Д. Д. Шостаковича, украсил своим приездом Йонас Кауфман, которого не надо представлять нашим постоянным читателям. Со своим неизменным партнёром-концертмейстером Хельмутом Дойчем они исполнили большую камерную программу из произведений Шумана, Вагнера и Листа.
Трудно критически разбирать выступление артиста, ставшего за четыре года знакомства с его творчеством особо любимым и значимым. Каждая встреча живьём — ожидаемое событие, ради которого не трудно сесть в самолёт до Мюнхена или проехаться из Москвы на «Сапсане», как в этот раз.
Ощущение праздника добавил и сам Большой зал Санкт-Петербургской филармонии.
Когда впервые видишь наяву соединение объёма московского БЗК с люстровым великолепием Колонного зала Дома союзов — на секунду чувствуешь себя Наташей Ростовой на первом балу и радуешься, что не поленилась взять нарядные туфли. Здесь так принято!
Несмотря на наличие билетов в партер даже перед началом, свободных мест в зале не было. На боковых галереях группками толпились консерваторского вида юноши и девушки. Атмосфера заранее приподнятая. Первый выход артистов встретили двухминутные аплодисменты.
Начал Йонас Кауфман с четырёх фрагментов из op. 35 Роберта Шумана на стихи Юстинуса Кернера.
И пусть не обвинят меня в излишнем московском патриотизме, но здесь показалось, что акустическая «пристрелка» заняла больше времени, чем в апреле в БЗК на «Зимнем пути» Шуберта. Зал Филармонии услышался жёстче для камерной музыки, требующим от солиста силового посыла. Не случайно после первого номера «Радость бурной ночи» Кауфман и Дойч слегка подвинули рояль. И, честно говоря, местами хотелось, чтобы маэстро Дойч сменил свою любимую высокую рояльную палку на среднюю. Но это если строго сравнивать баланс солист-концертмейстер этого образцового ансамбля с ними же самими.
Далее прозвучали романсы «Первая зелень» и «Прогулка», где тоже можно было, придираясь, уловить неточность в интонации и напряжение в тембре певца. Последний номер из этого цикла «Тихие слёзы» окупил всё. Йонас выдал запредельное пианиссимо такой проникновенности, что не осталось сил думать — фальцет это или микст наверху. Какая разница, если растворяешься в звуках, как в нирване? Все четыре романса шли почти аттака, к счастью, не прерываемые аплодисментами, как единое драматургическое построение.
Начатое продолжилось в хрестоматийном, казалось бы, цикле «Любовь поэта», прозвучавшим следом.
16 песен на романтические стихи Генриха Гейне об отвергнутом возлюбленном, не нуждающихся в переводе в исполнении Кауфмана. Его особо вкусный, одновременно рельефный и нежный, с отскакивающими от потолка согласными немецкий язык впору давать слушать лингвистам-германистам, как эталон.
Пожалуй, именно этот цикл произвёл на меня наибольшее впечатление. «Любовь поэта» входит в обязательную программу по музлитературе. Первое юношеское восприятие, как известно, остаётся надолго. Так и сохранились в памяти отдельные пять-семь номеров, которые «проходили». Все последующие прослушивания цикла напоминали путешествие между знакомыми романсами и «чужими» связками меж ними. И вот впервые взгрустнулось, что наши вечно скованные учебным планом педагоги не давали «Любовь поэта» целиком. Вычленять отдельные романсы из цикла — всё равно, что заучивать избранные главы «Евгения Онегина», не прочитав весь роман.
Почти полчаса чистого звучания пролетели, как одна минута, повествование о чувствах и переживаниях поэта у Кауфмана и Дойча воспринимаются, как единое целое.
Вычленять для анализа отдельные номера не хочется. Разве что сверхпопулярный «Я не сержусь» ещё раз удивил непривычным после элегической трактовки других певцов сарказмом и подтекстом — он ещё любит и страдает, а слова лишь маска чувств! Вся вязкость в тембре у Кауфмана здесь ушла, он пел — как разговаривал. Хотя в кульминационные моменты легко пронзал на форте зал. А вот у пианиста пару раз проскользнула чисто физическая усталось на бравурных сольных проигрышах.
После такого глубокого, впетого Шумана продолжение мечталось ещё волшебней. Однако, не всё прошло безупречно.
Открыли второе отделение Пять романсов Рихарда Вагнера на стихи Матильды Везендонк.
Ох уж эта тяга Кауфмана исполнять нечто, выходящее за принятые рамки! То он из любви к Малеру разыщет редкий авторский вариант «Песен об умерших детях» на терцию выше и уговорит Андриса Нельсонса с его оркестром впервые исполнить это. То из уважения к Вагнеру в его юбилейный год разучивает этот женский цикл, написанный для меццо-сопрано, который он и поёт в оригинальной тональности.
Знаю, многие просто в восторге от интерпретации Йонасом песен Везендонк. Наверное, для такой оценки надо хорошо знать и любить Вагнера. Не могу причислить себя к адептам байройтского гения. Записанные Кауфманом на CD Вагнера те же Песни Везендонк впечатляют, тем более с оркестром.
На концертах уже не первый раз случается досадный курьёз.
Именно на втором номере «Стой!» артист забывает слова, что в принципе у него случается крайне редко. Но так было аж два раза подряд в прошлогоднем лидерабенде в Вене, и не миновала чаша сия и в Петербурге. Певец слегка закашлялся, просто сказал «I am sorry», дружные аплодисменты его поддержали, и продолжил. В блогах уже вовсю обсуждают — а может лёгкая простуда? Но почему именно на роковом втором романсе она себя проявила? Скорее всего, случился необъяснимый никем фокус с подсознанием артиста: «ой, не забыть бы!» — и вот снова настигло.
Любой другой, более суеверный певец, уже отложил бы невезучее произведение в дальний угол и впредь не искушал судьбу. Но тем и отличается профессионал, даже высшего ряда, от Мастера, коих единицы. Следующие два романса «В теплице» и «Скорби» ещё несли, как казалось, формальность в подаче, переживание ошибки. Финальный «Traume» — «Грёзы», опять взял в плен гибкой фразировкой и филированием окончаний.
Завершали официальную часть концерта Три сонета Петрарки Ференца Листа.
Неоднозначное произведение. Лист был молод и влюблён в Мари д’Агу, и впечатления об Италии он выразил в поклонении её красотам не только в цикле «Годы странствий», но и в Трёх сонетах, первоначально написанных как раз для тенора и фортепиано. Но гораздо чаще эти дивные мелодии исполняются в виде поздней авторской фортепианной транскрипции. Объяснение логично — гениальный пианист-виртуоз Лист сочинял для рояля сложно, но органично. Чего не скажешь о его немногочисленных вокальных опусах.
Довелось присутствовать на студийной записи «Трёх сонетов». Выдающийся вокалист, ровня Кауфману, изрядно помучился с неудобной тесситурой Листа. Заметьте, несмотря на яркий мелодизм и стихотворный текст «на все времена», это произведение не часто мелькает в концертных программах певцов.
В финале концерта и у Йонаса в голосе при исполнении Листа слышалось излишнее напряжение и чуть не «канифолька».
Но его совершенный итальянский, проживание семь веков назад созданных для донны Лауры строк, как впервые, соединение и в «Pace non trovo», и в «Benedetto sia’l giorno», а также «I vidi in terra angelici costumi» чувственной страсти Возрождения и романтизма Листа, сделало триптих запоминающейся финальной точкой, вернее, восклицательным знаком программы.
Шквал оваций, море букетов с преобладание тёмно-красных роз, которое не хочется измерять в количестве кто победил — Москва в апреле или Питер в декабре. Казалось, что певец отдал всего себя до донышка и бисов от него требовать жестоко. Но, словно подтверждая наблюдения опытного театрального менеджера, уверяющего, что от горячих аплодисментов артисты по-доброму вампирствуют — подзаряжаются,
Йонас подарил поклонникам в результате целых четыре номера!
И если в первых двух «серьёзных» бисах — «Mondnacht» Шумана и «Es muss ein wunderbares sein» Листа — божественное пиано сочеталось с явной голосовой усталостью, то игривая песенка Ральфа Бенацкого из последнего диска «Du bist die Welt für mich» — арий из оперетт и мюзиклов 1930-х. — «Es muss was wunderbares sein» вернула свежесть вокалу и эмоциям артиста. Начало моментально узнанной арии Легара «Dein ist mein ganzes Herz» покрыли крики «браво». Спел великолепный шлягер Йонас Кауфман как на третьем дыхании, крупным оперным звуком, с щедрым энергетическим посылом.
Подведем итог. Начав знакомство с Россией достаточно скромно шесть лет назад «в свите» Дмитрия Хворостовского в колоссально-неуютном зале Кремлёвского дворца, Йонас Кауфман уже в статусе звезды, но полуинкогнито, скрывая участие в записи для лейбла Мариинский, приехал в Санкт-Петербург в июне 2011 года для концертного исполнения «Валькирии». Москвичам прошлый сезон подарил два неравнозначных, но по-своему прекрасных события — оперный рецитал Кауфмана с ГАСО в гламурной Барвихе, и, наконец, «Зимний путь» Шуберта в рамках фестиваля «Опера априори» в БЗК.
15 декабря 2014 года Кауфману покорился и другой наш исторически значимый, хранящий воспоминания о Евгении Мравинском и сонме великих зал — Большой зал Санкт-Петербургской Филармонии. Дружеская ничья между культурными столицами!
Но кто следующий — Большой театр или Мариинский? Кто первее найдёт средства и согласует графики лучшего современного тенора и главных оперных домов России? Остаётся ждать и надеяться.
