В Большом зале консерватории Йонас Кауфман и Хельмут Дойч представили вокальный цикл Шуберта «Зимний путь».
Начну с конца. Такое я видел в первый раз, хотя слышал и читал, что несколько десятилетий назад это было привычной картиной.
Огромная толпа поклонников и поклонниц у служебного входа в Большой зал консерватории.
Причем без всякой истерики, очень доброжелательно и возвышенно настроенная, даже где-то просветленная... Кумир, звезда и герой, утонченный красавчик, по мнению многих — лучший драматический тенор мира на сегодняшний день, запросто раздающий автографы без пафоса и фанаберии.
Что-то похожее было после концерта Лары Фабиан в театре оперетты или концерта Натали Дессей в Питере. Но вот с чем я точно столкнулся в первый раз — это бурные и дружные аплодисменты и крики «Браво!», когда триумфатор, бережно охраняемый организаторами, садился, как и положено артисту его уровня, в огромный белый БМВ с надписью VIP SHUTTLE.
А перед этим была двадцатиминутная овация зала, море цветов, восторгов и восхищенных глаз.
А этому, в свою очередь, предшествовали почти полтора часа благоговейной тишины, сопровождавшей утонченное наслаждение тем изысканным музыкальным продуктом, который прямо на наших глазах творили сыны Германии. И спасибо организаторам, которые предусмотрительно, зная, мягко говоря, специфическую подготовку «новорусской» публики к восприятию музыкальных произведений крупной формы, по громкой связи перед концертом попросили не аплодировать между частями цикла. Они же мудро составили программку не только с указанием названий номеров, но и с кратким содержанием каждого из них. А главное, спасибо «Арт-брэнду» не только за сам фестиваль «Опера Априори», но и за его самую лакомую часть — камерный концерт Йонаса Кауфмана.
Знаменитый немецкий тенор не в первый раз в Москве. Но одно дело — выступление с оперными ариями в практически «попсовом» зале Барвиха Luxury Village, и совсем другое — в Большом зале консерватории с камерным циклом Шуберта «Зимний путь».
Это уже не попса, не коммерция — это пахнет искусством.
Конечно, Кауфману, с его «бронебойным» голосом, больше «заточенным» под большие залы, большие оркестры и большие постановки, было не просто перестраиваться и постоянно сдерживать рвущиеся наружу темперамент и мощь. Но певец прекрасно понимает, что нужно делать, как петь, как доносить до слушателя ту магическую вязь слов и музыки, которую оставили им в наследство Франц Шуберт и Вильгельм Мюллер. Не последнюю роль в этом играет его многолетний партнер и единомышленник, пианист Хельмут Дойч.
Оба они — образцовые носители того явления, которое называется культура — как музыкальная, так и общая.
Явление, о котором в последнее время вспоминают все реже, особенно отечественные исполнители. И без которого в камерной музыке вообще, и немецкой, в частности, делать нечего (несмотря на австрийское происхождение, Шуберта, особенно в его вокальной ипостаси, считают скорее немцем, чем австрийцем).
Поэтому было очень любопытно наблюдать, как взаимодействуют на сцене участники концерта, как взаимно дополняют и подстраиваются под акустику зала. Учитывая их квалификацию и огромный опыт, происходит это очень быстро. Так, если на протяжении первых двух номеров («Доброй ночи» и «Флюгер»), фортепиано звучало несколько суховато и «оторвано» от голоса (видимо, сказывались особенности акустики полного зала), то уже «Застывшие слезы» были образцом ансамблевой слаженности, которая сохранялась до самого конца цикла.
Умело используя педаль и более плотное легато, Дойчу удалось достичь оптимального для данного пространства гармонического заполнения,
на которое осталось только «нанизывать» вокальную партию. Ну, а динамические оттенки, нюансировка, тембровые краски — это, как говорится, дело техники и сыгранности. А уж этих-то качеств обоим участникам концерта — не занимать.
Весьма показательным в этом отношении оказался девятый номер цикла — «Блуждающий огонь» — очень непростой для вокалистов в техническом отношении. Большой диапазон внутри одной фразы (квартдецима), да еще с соответствующей динамикой — это задачка не из простых.
Но Кауфман справился блестяще, его «соль» первой октавы на пиано в коде — демонстрация высшего вокального пилотажа.
Да и вообще, основной нюанс этого цикла для вокалиста — меццо-пиано и пиано. И, как уже было сказано выше, солист самоотверженно держал этот уровень планки, безжалостно наступая на горло самолюбованию высокими громкими нотами, чем так славятся тенора.
И только изредка и там, где это указано автором, Йонас позволял себе отпустить удила, и тогда являлся всем знакомый и любимый Кауфман — с яркими, мощными нотами di forza. А потом зал снова окунался в атмосферу сентиментальной меланхолии, которая так характерна для этого вокального цикла (известно, что Шуберт писал его в состоянии глубокой депрессии, незадолго до смерти).
В целом концерт оставил странное впечатление.
Налицо высочайший уровень исполнителей, высокая культура подачи материала, искренность и определенная свобода его трактовки. Да и у зрителей чувствовалась отдача — давненько московский слушатель не сталкивался с камерной вокальной музыкой такого класса. А ведь, судя по тому, что происходит в Европе, Америке, и, тем более, в России, таких концертов будет все меньше — продюсеры считают камерный жанр некоммерческим.
Вот от этого и становилось грустно. Грустно оттого, что все меньше остается тех, кто способен продолжить великие традиции Фишера-Дискау и Вундерлиха, Кэтлин Феррьер и Арлин Оже. А ведь людям это нужно, и концерт Кауфмана-Дойча это подтверждает.
Автор фото — Ира Полярная / Art-Brand
