«Медея» — опера со сложной судьбой: на ней стоит клеймо «неисполнимо сложной», «длинной», «рыхлой» и т.д. Только певице, наделенной сценическим магнетизмом, под силу вдохнуть в «Медею» современный воздух. Таковыми были, прежде всего, Мария Каллас и Лейла Генчер — они придали роли колхидской волшебницы-изгойки, авантюристки и преступницы, брошенной возлюбленной и матери-сыноубийцы, казалось бы, недосягаемые трагические и человеческие масштабы. «Медее» нужна Примадонна, чье появление снимало бы все вопросы о несовершенстве этой оперы.
Написанная в 1797 году для парижского театра «Федо», «Медея» ставит современному театру множество проблем. Как сцементировать рыхлую драматургию? Что делать с бесконечными высокопарными разговорными диалогами? Почему интрига так медленно и нехотя развивается в первых двух актах, а последний пролетает скороговоркой?
Польский режиссер Кшиштоф Варликовский умеет мастерски закручивать отношения героев, нагнетать зловещую суггестию. Он и простыми средствами показывает ритуальную предопределенность любого поступка — будь то подвиг или самое бытовое действие. От него, выдающегося драматического режиссера, безусловно, ждали волевого и смелого жеста, который бы наделил эту трудную оперу новой энергией. Но и ему орешек оказался не по зубам. Варликовский рассказывает простую, как черный хлеб, историю, которая бьет по глазам яркой театральностью. Но по сути его высказывание невнятно и несмело.
В условном театральном пространстве белых стен, подвижных зеркал и стеклянных витрин живут современные люди (Медея, Ясон, служанки) вперемежку с ходульными оперными персонажами. Режиссер не может связать все линии в одну систему координат. Там, где реалистический театр бессилен, Варликовский прибегает к приемам ритуального театра, а если и ритуал не работает, в запасе набор штампов из сундуков старой бабушки Оперы Ивановны.
Варликовский словно пасует перед условностями этой музыки; самыми пронзительными моментами спектакля становятся диалоги, смело и емко переписанные драматургом Мироном Хакенбеком. Там, и только там обнажаются искореженные души героев — там, и только там разворачивается то, что скрывает и не договаривает музыка. Яростная Медея и циник Ясон швыряют друг другу реплики, от жестокости которых замирает сердце, а сыновья Медеи — возможно, предчувствуя надвигающуюся катастрофу — с огромной любовью и нежностью говорят обезумевшей от горя матери: «Спокойной ночи, милая мама! Ты самая красивая мама на свете!»
За музыку отвечал энергичный оркестр Les Talents Liriques, ведомый тонким музыкантом Кристофом Руссе, которому в этот раз, кажется, изменил свойственный ему лиризм. Как будто опасаясь рутины и скуки, он сверх всякой меры насытил партитуру Керубини жгучим жестким напором. Агрессивные выстрелы и взрывы оркестра были очень эффектны в обеих увертюрах, но жалобам Медеи, уговорам Ясона и плачу Нерис явно не хватило мягкой человечности.
Ясон в исполнении Курта Штрайта — бывший хиппи с афрокосичками, облаченный в свадебный смокинг и скрывающий за теноровым блеском подлую ухмылку. Нерис, наперсница Медеи, в исполнении Екатерины Губановой покоряет материнской теплотой и наивностью. Но настоящим открытием в спектакле стала сопрано Надя Михаэль — выдающаяся певица и актриса, чья карьера после такой Медеи наверняка совершит стремительный взлет.
Высокая, стройная, наделенная мощнейшим голосом со зловеще рокочущими грудными низами (еще недавно она пела меццо-сопрановые партии) и предельными, «кинжальными» верхами, Надя Михаэль исполняет роль своей безутешной волшебницы будто последний раз в жизни, не щадя голос в поисках сверхвыразительности, не считаясь с вокальным риском и рамками «благопристойного» оперного спектакля. Ее Медея — изгой, чужая; она видит всех насквозь и не признает никаких правил. Она — отвратительная паучиха-манипулятор и прекрасная Мадонна одновременно.
Кажется, на сцене Михаэль способна на все — ее актерская и вокальная самоотдача поражают. В послужном списке Нади — Тоска на Озерной сцене в Брегенце и Саломея в Лондоне. Похоже, вместе с ее Медеей опера получила еще одну незабываемую поющую актрису, которая встанет в один ряд с Гвинет Джонс, Терезой Стратас и Вальтрауд Майер.
Борис Игнатов, openspace.ru
Фото: Maarten Vanden Abeele / La Monnaie
