В Москве и в Петербурге выступил Венский филармонический оркестр
Приезд Wiener Philharmoniker, даже на фоне почти что нескончаемого «парада оркестров», — событие экстраординарное. Уже самим фактом своего участия в «Звездах белых ночей» легендарный оркестр непререкаемо подтвердил (если такие подтверждения еще требуются) принадлежность питерского фестиваля к категории «А». Ну а тот факт, что концерты прошли под управлением Валерия Гергиева, в свою очередь, подтверждает собственный статус одного из первых мировых дирижеров.
Заявленная программа выглядела более чем экстравагантно. С одной стороны, Шестая (Патетическая) симфония П.Чайковского — одно из самых трагических произведений мировой музыки, с другой — вальсы и польки И.Штрауса. Но если в Москве подобное, на грани фола, сочетание не давало покоя никому, то в Петербурге, где Гергиев успел приучить публику ко всему, его восприняли просто как данность.
Сперва была открытая репетиция в БЗК. В этот и только в этот раз маэстро пропустил вперед Чайковского. Поначалу дело не слишком ладилось, да и то сказать: время раннее, десять утра (в Вене, соответственно, восемь), музыканты устали с дороги, не выспались, и это сказывалось во всем вплоть до обилия киксов и фальшивых нот. К тому же и Чайковского венцы привыкли играть в иной, более сдержанной манере. Но прошло каких-нибудь двадцать минут, и на наших глазах произошло настоящее чудо. Гергиев сумел добиться от музыкантов Венского филармонического именно русского Чайковского, со всеми его трагическими безднами и гипертрофированной эмоциональностью. Такой Шестой мы не слышали очень давно. В ожидании вечера, когда симфония прозвучит от начала и до конца без остановок и повторов, слушать И.Штрауса не очень хотелось. А когда взялись за него, показалось, что Гергиев прямо сейчас впервые осваивает эту музыку, что называется, «с листа».
Вечером начали, наоборот, со Штрауса. И это был феерический блеск. Легендарный оркестр исполнял «короля вальсов» с таким сочетанием воздушной грации, венского юмора и элегантности, не говоря уж о сугубо музыкальном совершенстве, с какими, наверное, его не исполнить больше никому. Зал был в полном экстазе, особенно когда под конец, в Крестьянской польке, музыканты еще и запели. Валерий Гергиев добавлял исполнению драйва, вместе с оркестром купаясь в струях музыкального шампанского.
Очевидно, слишком разгоряченный его парами, в Шестой симфонии маэстро так загнал темпы, что оркестр подчас за ним не поспевал. Трагедийные всплески первой части превращались уже просто в какой-то адский шабаш, вторая и третья части были безжалостно скомканы, и только финал примирял с предшествующим хаосом.
Через день ту же программу исполнили в Петербурге. Штраус прозвучал примерно так же, как и в Москве, только, может, чуть сдержаннее и классичнее. А вот Шестая симфония стала настоящим потрясением. Все то, что было намечено на первой московской репетиции, здесь предстало в полном развитии. Это было гениальное попадание в самую сердцевину трагически безысходного творения Чайковского, который писал, по существу, реквием самому себе. Именно так, прощанием с жизнью, самооплакиванием великого композитора прозвучала Патетическая симфония в зале Мариинского театра. И это, помимо прочего, стало предельно убедительным ответом на вопрос, был ли уход из жизни ее автора, последовавший вскоре после премьеры, и впрямь случайным, как нас порой все еще пытаются уверять.
В эти дни и в Москве, и в Петербурге не раз приходилось слышать, что, дескать, Штрауса Венский оркестр прекрасно мог бы сыграть и без Гергиева, а Шестую симфонию ничуть не хуже сыграл бы оркестр Мариинского театра. Возможно, доля истины тут есть, но на самом деле все это не столь важно. Главное в том, что в Штраусе перед нами во всем своем блеске предстал великий оркестр, а в Чайковском (в петербургском варианте) — подлинно великий дирижер.
Дмитрий Морозов
