Messiah, HWV 56
Состав исполнителей: сопрано, альт, тенор, бас, хор, оркестр.
История создания
«В жизни великих людей часто наблюдается, что в тот миг, когда все кажется потерянным, когда все рушится, они близки к победе. Гендель, казалось, был побежден. И как раз в этот час он создал творение, которому было суждено упрочить за ним мировую славу», — писал исследователь его творчества Ромен Роллан. Автор почти сорока опер, множества инструментальных сочинений, обратившийся с середины 1730-х годов к жанру оратории (уже созданы «Праздник Александра», «Саул», «Израиль в Египте»), Гендель утратил любовь публики. Его враги — английские аристократы, предпочитавшие Генделю итальянских композиторов, нанимали людей срывать афишы, и его концерты перестали посещаться. Гендель, решивший покинуть Англию, где жил уже четверть века, объявил 8 апреля 1741 года свой последний концерт. Однако силы композитора не иссякли: за 24 дня, с 22 августа по 14 сентября, композитор создал одну из лучших своих ораторий — «Мессию». Он работал вдохновенно и, когда закончил «Аллилуйю», воскликнул, заливаясь слезами: «Я думал, что открылось небо, и я вижу Творца всех вещей». Это было одно из самых счастливых мгновений в жизни композитора.
Некоторые исследователи приписывали Генделю не только музыку, но и текст оратории. Однако текст принадлежал другу Генделя — литератору Чарлзу Дженненсу (1700—1773), который, как гласит легенда, заявил, что музыка «Мессии» едва ли достойна его поэмы. Дженненс, использовав евангельские мотивы о рождении, подвиге и триумфе Иисуса, не персонифицирует действующих лиц. Он включает в ораторию несколько текстов из Нового Завета: Апокалипсис, первое послание апостола Павла к Коринфянам и псалом №2, за столетие до того, в эпоху Английской революции, переведенный великим английским поэтом Джоном Мильтоном, по трагедии которого Гендель вскоре напишет свою следующую ораторию — «Самсон».
Получив приглашение лорда-наместника Ирландии руководить концертами, Гендель в конце 1741 года приехал в Дублин, где в программе Филармонического общества уже звучали его сочинения. Здесь, в отличие от Лондона, он был встречен с энтузиазмом, о чем писал в ликующем письме к Дженненсу за несколько дней до нового года. Его концерты прошли с большим успехом — до начала апреля их состоялось 12. И, наконец, 13 апреля 1742 года под управлением автора в Great Music Hall впервые прозвучал «Мессия». Это был единственный благотворительный концерт, данный Генделем в Дублине. С тех пор установилась традиция исполнения «Мессии» в пользу нуждающихся (в последние годы жизни композитор регулярно давал эту ораторию в пользу Лондонского приюта для найденышей и закрепил за ним монополию на доходы с концертов, запретив, пока он жив, публикацию партитуры и отрывков из нее).
В Лондоне «Мессия» встретил сопротивление церковников и до конца 40-х годов прозвучал всего 5 раз; название было запрещено, на афишах значилось просто «Духовная оратория». Впрочем, при жизни Генделя она, несмотря на библейский сюжет, редко звучала в английских церквях — концерты проходили обычно в театре или других светских публичных залах. Последнее исполнение состоялось за 8 дней до смерти композитора, который сам играл на органе. Существует множество авторских вариантов «Мессии» — Гендель постоянно изменял арии, сообразуясь с возможностями певцов.
На родине Генделя, в Германии, «Мессия» впервые прозвучал в 1772 году в переводе на немецкий язык знаменитого поэта Клопштока; следующий перевод принадлежал не менее известному поэту Гердеру. На континенте оратория обычно исполнялась в редакции Моцарта, сделанной для Вены в 1789 году, — именно в таком виде «Мессия» был известен на протяжении всего XIX века и завоевал широчайшую популярность.
Музыка
Несмотря на отсутствие конкретных героев, оратория содержит множество сольных и дуэтных номеров: речитативы в сопровождении клавесина, подобные речитативам secca в итальянской опере того времени; арии лирические, пасторальные и особенно типичные для Генделя героические, а также ариозо и дуэты. Более четверти произведения составляют хоры; есть несколько оркестровых номеров. Несмотря на установившуюся впоследствии традицию привлекать большое число исполнителей, при жизни Генделя «Мессию» исполняли 33 оркестранта и 23 певца.
Оратория состоит из трех частей. В 1-й части (рождение Мессии) преобладают светлые пасторальные краски, 2-й (страсти Христовы) свойственны резкие контрастные сопоставления, краткая финальная часть (триумф христианства) пронизана единым ликующим настроением. №2—3, речитатив и ария тенора «Все долины», полны величия, озарены светом и радостью. Хор «Днесь рожден для нас Младенец» (№11) пленяет простой темой в народном духе, украшенной ликующими юбиляциями голосов и пассажами скрипок. Оркестровая пастораль №12 построена на подлинной итальянской мелодии. В звучании струнных, сопровождающих речитативы сопрано (№13—14), слышен шелест крыльев ангелов, слетающихся к новорожденному Спасителю. Благородным, сдержанным, возвышенным складом отмечена ария альта «Он был презрен» (№20). Острый пунктирный «ритм бичевания» в оркестре объединяет ее со следующим хором «Истинно, истинно нашу скорбь Он взял». Краткое ариозо тенора «Взгляни, взгляни и мне скажи, кто знал страданье горше» (№27) отличается проникновенной скорбной декламацией. Торжественный хор «Выше голову, зрите врата» (№30) построен на антифонном сопоставлении партий трех женских и двух мужских голосов. Написанные на текст 2-го псалма хор (№37) «Расторгнем узы их и свергнем с себя оковы их» и ария тенора (№38) «Ты поразишь их жезлом железным; сокрушишь их, как сосуд горшечника» пронизаны суровым героическим духом. Вершина оратории и одно из самых знаменитых творений Генделя — хор (№39) «Аллилуйя», завершающий 2-ю часть. В Англии его слушают стоя, как чтение Евангелия в церкви. В этом всенародном гимне победы композитор мастерски сочетает краткую незамысловатую мелодию в танцевальном ритме и унисонный напев старинного немецкого протестантского хорала — воинственного гимна Крестьянской войны начала XVI века. Не менее популярна в Англии ария сопрано (№40) «Я знаю, жив Спаситель мой». В блестящей героической арии баса (№43) «Вот трубы звучат» (на текст Апокалипсиса) солирует труба, напоминая о пробуждении мертвых при звуках трубы Предвечного. Завершает ораторию грандиозный хор с трубами и литаврами (№47), типичный генделевский победный финал, состоящий из нескольких эпизодов, венчаемых фугой.
А. Кенигсберг
Знаменитый «Мессия» («Мессия» означает «Спаситель») создавался в самый разгар жестокого столкновения композитора с лондонскими «верхами». Потому это произведение впервые исполнено было под управлением автора в приютившем Генделя Дублине (Ирландия) в 1742 году. «Мессию» можно было бы назвать огромным героическим дифирамбом. Эта «Жизнь героя» XVIII столетия композиционно воплощена в виде музыкального триптиха, наподобие тех, какие писали на религиозные мотивы мастера эпохи Возрождения: I. Рождение, детство (первые девятнадцать номеров); II. Подвиг (двадцать три номера); III. Триумф (девять номеров). Оратория написана для хора, оркестра и четырех солистов (певческие голоса).
Сюжет «Мессии» (либретто Чарльза Дженненса и самого Генделя по библейским текстам), — в сущности, тот же, что и в «Страстях Христовых» («Пассионах»), однако трактовка его совсем не та. И здесь события не показаны и почти не рассказаны, а образы оратории находятся по отношению к ним лишь на некоей касательной линии: это скорее цикл лирико-эпических песен-гимнов, рожденных подвигом героя, отражение легенды в народном сознании. Мессия Генделя мало похож на скромного и смиренного страстотерпца из немецких «Пассионов». Наоборот, это фигура мощная, даже воинственная, скорее напоминающая гиперболические образы Рубенса или Микеланджело. К тому же он настолько слит с народною массой, растворен в ней, что на деле (то есть в музыке) уже не столько он, сколько сам народ становится собственным мессией! Недаром сольная партия Иисуса в оратории отсутствует. Глубоко народные хоры (двадцать один из пятидесяти двух номеров всей композиции) составляют ее главное музыкальное содержание и, как массивная колоннада, поддерживают огромное здание.
Оркестр «Мессии» не отличается тем тембровым разнообразием и игрою красок, какие характерны для генделевской палитры в чисто инструментальных и некоторых синтетических жанрах (Concerti grossi, «Юлий Цезарь», оратории «L'Allegro» и другие). В наше время «Мессия» обычно издается и исполняется в обработке Моцарта. Сама по себе высокохудожественная, она в некоторых отношениях отходит от оригинала. Моцарт сохранил без изменений все партии певческих голосов и струнных инструментов, если не считать добавочных скрипок и альтов. Что касается «облигатных» духовых и так называемых аккомпанирующих (орган, клавир, лютни, арфы), то здесь изменения и дополнения, сделанные Моцартом, велики. Местами он сопровождающие голоса развил в облигатные партии, а облигатные переинструментовал, вводя, например, вместо гобоев флейты и кларнеты. Местами отдельные короткие мелодические фразки развернуты в протяженные построения, и к ним присочинены восхитительные контрапункты чисто моцартовского стиля. Обработки генделевских ораторий — «Ациса и Галатеи», «Мессии», «Празднества Александра», «Оды Цецилии» — сделаны были Моцартом в 1788—1790 годах.
Ми-минорная увертюра к «Мессии» в стиле оперной «симфонии» того времени (массивное Grave и фугированное Allegro) сумрачна, однако же чрезвычайно энергична и вызывает в воображении скорее образ какого-то величавого танца, нежели преддверия к религиозным созерцаниям «страстей господних». Первые девять вокальных номеров — трижды чередующиеся и тематически связанные между собою аккомпанированные речитативы, арии и хоры — написаны как своего рода циклическое вступление повествовательного склада. Интонации здесь и в самом деле преобладают эпически-раздумчивые, ритмический рисунок повсюду почти ровен и покоен, движение мелодии чаще всего неторопливо, степенно. Лишь временами эта эпическая ширь взрывается бурей звуков, предвещающих будущую трагедию. Словно из глубины веков, доносятся архаические голоса — речения о неких важных событиях, а первый ми-мажорный речитатив (утешение «страждующим и обремененным») совсем предбетховенского типа многозначительно пророчит скорый конец неправедной власти. Потом, в самой середине части, ясная мажорная сфера заволакивается си минором (речитатив и ария, №№10—11), и, как отзвуки седой старины, всплывают величавые образы древней легенды: народ, блуждающий во мраке, видит яркий свет впереди, и свет рождает большую надежду в его душе.
«Золотое детство» героя является в виде целого пасторального цикла в духе идеалов «Аркадской академии» (Гендель в бытность в Италии участвовал в «Аркадии» вместе с Корелли, Марчелло и Ал. Скарлатти. Сходство приводимой здесь «Пасторальной симфонии» из «Мессии» с финалом «Рождественского концерта» Корелли (Angelus) и в самом деле разительно.):
Гендель следует наивно-поэтической традиции Возрождения и совсем как в «Святой ночи» у Корреджо, ангелы небесные слетаются к яслям, осеняя крылами мирную пастушескую идиллию:
Они поют традиционно-рождественское «Gloria in excelsis» («Слава в вышних»).
Если эта первая часть оратории еще сюжетно близка к библейскому источнику, впрочем, уже переосмысленному в плане народного действа, то во второй — религиозная легенда постепенно заслоняется мотивами совсем иного, гражданского характера. Здесь заключено трагедийное зерно всего произведения и его драматическая кульминация — пытки, страдания и мученическая смерть героя. Музыкальные образы погружаются в темный «рембрандтовский» колорит (массив минорных хоров: g-moll, f-moll, f-moll — и сольных номеров: b-moll, c-moll, h-moll, e-moll, d-moll, g-moll, e-moll, a-moll). Временами их патетическую мелодику сковывают заостренные ритмические остинато. Перед нами возникают фигуры врагов истины — тиранов, неправедных судей, палачей, хулителей с насмешками и софизмами на устах (вспоминается «Динарий кесаря» Тициана!), эпизоды их козней, пыток, дикого беснования. Вряд ли можно сомневаться в том, что не в глубь тысячелетий направлял здесь Гендель свой «железный стих, облитый горечью и злостью». Но едва ли не самое примечательное, что именно в этом кульминационном фазисе трагедии нет развернутых образов ни крестных мук, ни погребального обряда, ни материнского плача у подножия креста, ни «слез и вздохов» Магдалины. Лишь маленькое пятнадцатитактное ариозо в e-moll «Взгляни, взгляни и мне скажи: кто знал страданье горше?» — несколько приближается к образу «Pieta» («Сострадание» — так назывались художественные изображения материнской скорби.). Однако и этому ариозо свойственна благородная мера экспрессии и сдержанность интонации:
Музыка не открывает трагической панорамы «страстей». Лишь отголоски событий как бы доносятся к нам, лирически преломленные в чувствах масс. Видимо, композитор сознательно избегал здесь длительного пребывания в сгущенно-страдательной сфере.
Характерно, что Гёте, бывший большим почитателем «Мессии», решительно осуждал чрезмерную нежность и сентиментальность в исполнении этого произведения. «Слабость — характерная черта нашего века!» — сокрушался он по этому поводу в Веймаре в 1829 году. К тому же, как часто ни твердили бы имя Мессии архаические библейские тексты,— музыка Генделя, могучая и властная, покрывает их своей эмоционально-правдивой красотой. Огромные народные хоры высятся над трагедией личности и снимают ее в своем широком и неодолимо устремленном движении. Даже самые сумрачно-скорбные среди них, как, например, g-moll'ный хор «Моления о чаше», дышат какой-то неизбывной фанатической силой (см. также хор-фугу f-moll, № 23):
Композиция «Мессии» основана на развертывании сменяющихся контрастных образов в крупном плане. Идиллическому эпосу первой части противостоит высокая трагедия второй, ее драматические антитезы в свою очередь разрешаются лучезарным апофеозом финала. Соответственно, начало оратории более картинно, лирика скорбного пафоса и конфликты страстей сосредоточены в центре большого цикла, а завершают ее песни-пляски и шествия триумфального празднества. Такова же драматургия отдельных частей. Рождественская пастораль возникает из греховного мрака и блужданий рода человеческого. Посреди хоров-гигантов, гремящих суровым пафосом и негодованием, вестники мира являются народу в короткой соль-минорной сицилиане. Но и символы мира взывают к борьбе и победе.
Чем ближе к концу оратории, тем более теряет новозаветный текст в своем выразительно-смысловом значении. Воинственный, фигуративного склада хор в до мажоре задуман по либретто как дикий клич бунтующих против Христа язычников:
Рвите цепи, рвите, братья!
Час пробил давно!
И далёко прочь бросайте
Рабское ярмо!
Дальше говорится о том, как посмеялся небожитель над этими «князьями мира» и «поразил их и рассеял скипетром своим». Но библейские вещания тонут в могучих потоках музыки, буквально кипящей пафосом возмущения и протеста. «Рвите цепи, рвите, братья!» — это звучит боевым кличем поднявшихся масс. Тогда борьбу венчает победа. Завершающая вторую часть «Мессии» генеральная кульминация всей оратории — грандиозная песнь славы «Аллилуйя» (D-dur) — прямая предшественница D-dur'ного финала Девятой симфонии Бетховена. Она возвещает развязку трагедии и триумф народа-победителя. Характерно, что перед величием и ослепительным светом этой музыки на родине ее, в Англии, и по сей день аудитории поднимаются с мест, чтобы выслушать ее стоя, — не только тысячи простых людей, но и государственные деятели, прелаты церкви, даже монархи. Гендель органично слил здесь традиции и приемы, идущие от пёрселловских «Антемов» и от немецкой демократической песенности на революционную тему. В мощных унисонах «Аллилуйя» многозначительно проходит старинный напев народного протестантского хорала: «Wachet aut, ruft uns die Stimme!» («Проснитесь, голос нас сзывает!»).
Двадцать лет спустя Глюк определил задачу музыки — дорисовывать поэтические образы словесного текста. Для того времени это было «великим словом великого художника» (А. Н. Серов). Но Гендель жил в совсем других исторических условиях, и они часто побуждали его к тому, чтобы, наоборот, мощью своей музыки подавлять смысл словесного текста.
Религиозные фрагменты, из которых составлено либретто третьей части «Мессии», — это набожная хвала провидению, благодарение небесам. Но в генделевском истолковании финал оратории — скорее народный праздник свободы и победы над врагом, «какое-то колоссальное, беспредельное торжество целого народа» (В. В. Стасов). Жизнеутверждающие гимны громогласно бросают вызов тьме, горю и самой смерти, а знаменитая ми-мажорная ария Larghetto — «Я знаю, жив спаситель мой!» — никак не молитва. В ней слишком много ораторского пафоса, интеллектуализма, а может быть, и строгой красоты бетховенских менуэтов.
Евангельский Мессия, как ни импозантно написан его образ, рождается, страдает и умирает. Но народ был до него и остается после него. В этой эмансипации образа народа от религиозной легенды — глубокий философский смысл произведения, красота которого пережила века и навсегда сохранится в художественной сокровищнице человечества.
К. Розеншильд
