14 Bagatelles, Op. 6
«Безделушка, маленькая вещица» – так переводится слово «багатель». Но в том и проявляется композиторская гениальность, чтобы в маленькой пьесе, звучащей зачастую меньше минуты, сказать не меньше, чем в симфонии. Это блестяще подтверждает фортепианный цикл «Багатели» венгерского композитора Белы Бартока.
Это произведение родилось в 1907 г., когда Бартоку было всего двадцать шесть лет. Он был молод – а молодости так свойственно бросать вызов традициям. Таким «вызовом» становятся Багатели с их необычным, «взрывчатым» музыкальным языком. Некоторые из четырнадцати пьес, входящих в этот цикл, композитор откровенно назвал «экспериментами» в письме к музыковеду Эдвину фон Нюллю. Впрочем, для своего времени «экспериментальными» можно было считать все пьесы – в каждой Багатели автор словно «испытывает на прочность» музыкальную ткань, пробуя то или иное новшество, будь то фактурный прием, аккордовая вертикаль или способ ладовой организации. Как и предполагает жанр багатели, все пьесы предельно лаконичны – их смысл кажется «сконцентрированным». Некоторый оттенок импровизационности придает им характер своеобразных «дневниковых записей», сделанных музыкальными средствами. Важным аспектом музыкальных экспериментов Бартока становится обращение к венгерской народной музыке – но не к той, к которой привыкла публика со времени Ференца Листа. В эпоху романтизма с венгерским началом в музыке ассоциировался городской стиль вербункош, Барток же в своих фольклорных экспедициях близко познакомился с крестьянкой песней, которая была совершенно иной. Даже сами по себе эти фольклорные образцы звучали непривычно для любителей академической музыки, а под пером композитора их особенности получали еще более своеобразное преломление.
В первой Багатели – Molto sostenuto – композитор обрушивает на слушателя целый каскад политональных наложений: в правой руке звучат параллельные диезные тональности (ми-мажор и до-диез минор), а в левой – бемольная (до минор, причем в виде фригийского лада). Но эти диссонансы не создают впечатления чего-то уродливого или агрессивного – перед нами мягкая лирическая зарисовка, в которой звучит простая и очаровательная мелодия, напоминающая венгерскую народную песню.
Вторая пьеса – Allegro giocoso – яркое скерцо. Неожиданные скачки, подвижные ритмические фигуры создают впечатление веселой суматохи. Некоторые интонации имитируют голоса птиц.
Третья Багатель – Andante – звучит таинственно и даже зловеще. Настойчиво – как неотвязная мысль – «вращаются» хроматические квинтольные фигуры, на этом «жужжащем» фоне развертывается задумчиво-сосредоточенная мелодия в низком регистре, словно исполняемая виолончелью.
В четвертой и пятой Багателях – Grave и Vivo – Барток цитирует народные мелодии. В одной из них звучит старинная венгерская песня (некоторые мелодические обороты роднят ее с украинской народной песней «Ой на горі та женці жнуть»), во второй – шуточная словацкая песня.
Медленная, созерцательная шестая Багатель – Lento – гармонизована очень изысканно. Неустойчивость гармоний придает мелодии и страстность, и томность, но ее ритмическая основа сохраняет связь с фольклорными образцами.
Гротескно звучит седьмая Багатель – Allegro molto capriccioso – из всех пьес она более всего похожа на «эксперимент»: аккомпанемент в правой руке исполняется на белых клавишах, а мелодия в левой – на черных.
В восьмой пьесе – Andante sostenuto – подчеркивание диссонирующих интонаций в сочетании с хроматизмами создает ирреальную, почти мистическую атмосферу с оттенком ужаса. Ей контрастирует девятая пьеса – Allegro grazioso – легкое скерцо, в котором время от времени возникают «неуклюжие» скачки.
Десятая пьеса – Allegro – идет на непрерывном нарастании. Это наиболее виртуозная пьеса в цикле. В одиннадцатой Багатели мелодия, напоминающая венгерские напевы, обыгрывается резкими квартовыми созвучиями, а в двенадцатой пьесе в изощренных хроматизмах слышатся ночные шорохи и птичьи голоса.
Почти все пьесы цикла принадлежат к области «чистой» музыки, и только для двух последних Барток сделал исключение, дав им программные заглавия. В тринадцатой Багатели – «Она мертва» – мелодия «блуждает» на фоне остинатного ритма, приобретающего «похоронное» звучание. В четырнадцатой пьесе – «Моя возлюбленная танцует» – в неистовом вальсовом кружении возникает образ дьявольского сарказма.
Большинство современников не поняло и не приняло «музыкальные эксперименты» Бартока, осуществленные в «Багателях». Недостаток мелодии, бессвязность, избыток диссонансов – это лишь часть упреков, которые адресовались композитору. Его упрекали даже… в отсутствии венгерского характера. Одним из немногих музыкантов той эпохи, оценивших «Багатели» по достоинству, стал композитор, педагог и исследователь венгерского музыкального фольклора Золтан Кодаи: «Безусловно, в этих сочинениях не встретишь ни хорошо известных венгерских банальностей, ни итало-германской мелодики, принятой за единственно возможный вид мелодики, – говорил он. – И все же, если мы постараемся выразить самое существенное в новом стиле Бартока, то это именно – возрождение мелодии и ритма». Время подтвердило правоту этого суждения: цикл «Багатели» был для своего времени «музыкой будущего», и исполнители ХХ столетия с удовольствием включили его в репертуар.
