«Лоэнгрин» Петера Конвичного в Гамбургской опере
В «Лоэнгрине», пишет немецкий режиссёр Петер Конвичный, «отражаются представления Вагнера о роли художника в обществе: неизменный раскол между осознанием собственной исключительности и связанного с ним одиночества и желанием принадлежать, быть любимым, чувствовать тепло». И далее продолжает: «…особенное больше не особенное, когда становится обыденным. Художник, покинувший свою башню, уже не художник. Утопия, встроенная в будни, перестаёт быть утопией».
Соответственно, в своей известной «школьной» постановке Конвичный подчеркивает, как композитор противопоставляет небесное и земное, искусство и обыденность, мечту и действительность. Они ищут, но не находят общий язык.
В первом акте на школьном учебном плакате нарисован дуб. Это дерево здесь — не только символ правосудия, но и вертикаль, соединяющая Небо и Землю в сакральном браке, упорядочивающая мироздание.
Эльза стремится вверх, в мир идеально-возвышенного, Лоэнгрин хочет спуститься вниз, к людям.
Во втором акте дуб сменяет план собора, а в третьем анатомический плакат: мужчина и женщина, вид Homo sapiens. Тут перед нами и характер сцены Эльзы и Лоэнгрина, и «человеческое, слишком человеческое». Человеческая природа такова, что божественному среди людей нет места.
В открывающей спектакль картине Владимир Байков (Глашатай) в образе учителя с палкой пытается успокоить непокорный класс. Если бы он так грохнул своим вагнеровским голосом в настоящем школьном классе, детишки надолго притихли бы. А вообще этот суетливый класс мог бы быть и дружнее (хормейстер Эберхард Фридрих).
Потом появляется добрый король (Вильгельм Швингхаммер) в бумажной короне и в сопровождении свиты с деревянными мечами. То, что мир короля — это гремящий поверхностный мир фанфар, Конвичный подчеркивает, выводя в третьем акте «герольдов» и барабанщиков в ложи и на авансцену.
В этот нелепый мирок, где все носят короткие штанишки, Лоэнгрин поднимается из светящегося подвала как единственный взрослый человек — в длинных брюках.
Пытаясь подстроиться под остальных, брюки он на время подворачивает.
Для меня Роберто Сакка не стал рыцарем Грааля, а так и остался мужчиной в плаще. Здесь свою роль сыграли тембр на любителя и отсутствие артистической яркости, необходимой для того, чтобы его персонаж действительно стал центральным. Не было сожаления в конце спектакля, когда Ортруда запустила ему вслед его же туфлями.
Сопрано Энн Петерсен мягкое и округлое, но очень уж глуповато-наивна и неуклюжа в спектакле робкая Эльза, её героиня. Подумалось, если бы меня спас чудесный рыцарь, то я бы уже не донимала его расспросами в первую брачную ночь накануне военного похода.
Таня Ариане Баумгартнер (Ортруда) идеально вписалась в образ худенькой рыжей школьницы в чёрном платье.
Её голос стал выражением красоты чистого чувства, хотя и отрицательно окрашенного, но цельного, сильного и настоящего — даже не ненависти или зависти, а самозабвенного презрения, ставящего под сомнение весь лоэнгриновский пафос и экзальтацию.
Вольфганг Кох в партии Фридриха Тельрамунда, нескладного незадачливого злодея, не пожелавшего жениться на мнимой убийце, но женившийся на языческой колдунье, словно расширял своим объёмным голосом пространство класса и зала. Сцена Ортруды и Фридриха «Кто он, — кто тот герой, /Кого привёз к нам лебедь, — знаешь ты?» предстала во всей своей зловещей красоте и стала одной из самых сильных в спектакле.
Из ямы, где за дирижёрским пультом стоял Кент Нагано, шёл характерный тёмный звук, который для «Лоэнгрина», всё-таки, слишком телесный.
Опера будто распадалась на отдельные фрагменты. Запомнилось тонкое вдохновенное начало, но конец был музыкально непрорисован и размыт, так что по окончании осталось чувство незавершенности.
Появление Готфрида в финале — не светлое событие. Он поднимается из подвала, куда спустился Лоэнгрин, настоящий мальчик с огнестрельным оружием, напоминая:
место, откуда уходит добро, сразу же заполняет зло.
Поставленная режиссёром задача решается успешно и в том смысле, что постановка, либретто и музыка достаточно глубоко расколоты, и в том, что где-то в эмпиреях есть, возможно, идеальная постановка и исполнение «Лоэнгрина», а в реальности приходится жить с тем, что есть.
Спектакль 13 ноября 2016 года
Фото: Arno Declair
