Или примадонна — или ничто
Дочь регулировщика уличного движения — Педагогическое училище у монахинь — Балкон её квартиры стал её первой сценой — "У меня всегда была только одна цель: стать лучше всех или совсем отказаться от пения" — Мерседес Ллопарт, исключительный педагог — Из "Ла Скала" по доброй воле в провинцию на пять лет необходимой практики
– Когда я решила стать певицей, – говорит Рената Скотто, – то поставила перед собой совершенно определённую цель: стать примой, самой лучшей певицей, или вовсе отказаться от пения. Я долго училась, много трудилась, но полагаю, что всё-таки пришла к своей цели.
Рената Скотто – одна из самых известных сопрано в мире.
Вокруг неё разразился невероятный бум в студиях грамзаписи, особенно в Соединённых Штатах, где её последние пластинки выпускаются такими же огромными тиражами и так же раскупаются, как диски известных звёзд джаза и поп-музыки.
Дни Ренаты Скотто регламентированы железным расписанием до минуты. С утра до вечера, с понедельника до воскресенья, с января по декабрь в её жизни всё запланировано, предусмотрено, организовано.
– Обязательств невообразимо много, – объясняет она. – И беда, если потеряешь время. Впрочем, чтобы прийти к цели, какую я поставила перед собой ещё в детстве, мало иметь красивый голос, петь в крупнейших театрах, брать высокие ноты, какие моим коллегам не удаётся взять. Нужно ещё много заниматься, причём постоянно.
Кроме того, занятия помогают чувствовать себя живой и полезной. Вот пример моего отношения к работе. Как-то студия грамзаписи попросила меня подготовить ещё одну пластинку с лирическими песнями. Так вот, я не остановилась на самых известных или наиболее эффектных. Я захотела отыскать что-то новое. И мы с мужем превратились в "библиотечных мышей", и думаю, наши поиски оказались не безрезультатными.
Мы нашли неопубликованные песни Пуччини и Каталани, музыкальное послание Шопена, какое он написал в подарок Беллини, неизвестную песню Вагнера, но ещё совсем молодого, очень далёкого от того, каким мы все его знаем, и эта его музыка напоминает Россини и Мейербера, учителей его молодости, и наконец, вокальные сочинения Ференца Листа на сонеты Петрарки.
– Как вы пришли к оперному театру, синьора Скотто? И как достигли нынешнего положения международной оперной примадонны?
– Я всегда любила музыку, но до четырнадцати лет мне и в голову не приходило стать профессиональной певицей, – отвечает она. – Я родилась в Савоне, где мой отец служил регулировщиком уличного движения. Семейная жизнь не давала возможности развлекаться или позволить себе что-то лишнее. В Савоне мы жили в доме, выходившем на площадь. Мне нравилось петь с балкона, чтобы все видели меня.
Так что не столько любовь к пению обуревала меня тогда, сколько почти сумасшедшее желание заставить восхищаться мною. Один мой дядя по материнской линии обнаружил мои вокальные способности. Однажды, уже не раз слушая, как я пою с балкона, он сказал мне: "Если будешь серьёзно заниматься, можешь далеко пойти".
В детстве я никогда не была в музыкальном театре, ни разу не слышала оперу по радио. Тогда музыка означала для меня только одно – песни.
Мне было двенадцать лет, когда дядя в первый раз привёл меня в театр на оперный спектакль. Давали «Риголетто». Это было для меня открытие. Не помню, кто именно пел тогда Джильду, но в роли главного героя выступал Тито Гобби, который вскоре стал моим кумиром.
Вначале никто не мог дать мне полезных советов, и я рисковала испортить свой голос. В четырнадцать лет дядя отвёл меня к одной преподавательнице в Савоне на прослушивание.
Она убедилась, что у меня есть голос – меццо-сопрано – и стала заниматься со мной. В пятнадцать лет я достигла многого, но нужно было заниматься серьёзнее. По мнению дяди, следовало учиться в Милане. Но как это осуществить? Жалования регулировщика уличного движения отцу моему с трудом хватало на нужды семьи. Собрался семейный совет, конечно, вместе с дядей. Спорили долго и в конце концов решили, что учиться мне надо. Все готовы были пойти на жертвы ради моей карьеры.
И я приехала в Милан, в колледж "Каноссиане", который содержали монахини. Сёстры научили меня играть на фортепиано и разрешали дважды в неделю выходить из монастыря на занятия вокалом, хотя и не очень одобряли моё увлечение пением. По их мнению, артистка – это падшая женщина, но пока терпели, надеясь со временем уговорить меня отказаться от пристрастия к пению.
Мой первый учитель вокала в Милане занимался со мной всего две недели. Он определил, что у меня не меццо-сопрано, а сопрано. Но я ещё слишком молода для окончательного вывода, а посему с ним надо подождать.
Я вернулась в Милан через год и возобновила занятия. Учитель не выразил особенного восторга от меня, и я сменила его. Другой преподаватель тоже не очень-то был уверен в моих способностях. Единственный, кто верил в меня, это мой дядя.
В 1953 году (мне исполнилось уже восемнадцать лет) я решила принять участие в конкурсе "Новые голоса", организованном театром "Нуово" в Милане. Тогда это был очень престижный конкурс. Победитель его мог рассчитывать на хорошую карьеру. Я явилась перед жюри с большой арией из «Травиаты».
Безумный выбор. «Травиата» – труднейшая опера, и только ничего не понимающие дебютантки отваживаются петь её. Я же выбрала арию Виолетты намеренно. "Мне нужно произвести впечатление на жюри, – решила я, – я должна сразу же утвердиться, тотчас начать карьеру, иначе придётся вернуться в Савону".
Когда я запела, на губах у членов жюри появились презрительные ухмылки. Но постепенно, однако, они стали слушать внимательнее, отбросив всякую предвзятость. В зале стояла глубочайшая тишина. Когда я закончила, все зааплодировали. Полная победа.
Я дебютировала в театре "Нуово" в «Травиате». Критики откликнулись восторженными отзывами.
Руководители "Ла Скала" в тот же год предложили мне петь оперу «Валли» Каталани вместе с Ренатой Тебальди и Марио Дель Монако на открытии сезона в том году. Успех был большой. Мне едва исполнилось двадцать лет, а меня уже пригласили в большое турне по Египту. В театре "Реале" в Каире в мою гримуборную пришли поздравить старый Ага Хан и его супруга Бегам.
Карьера моя летела, что называется, на всех парусах, но я была недовольна собой. Мне казалось, что успех достался слишком легко, а моя карьера – это прекрасный замок, построенный на песке.
Я извелась, думая об этом, и в один прекрасный день решила опять сменить педагога.
Мне посоветовали обратиться к бывшей сопрано Мерседес Ллопарт. Я разыскала её, она согласилась давать мне уроки, и через две недели я наконец поняла, что нашла именно того мастера, который мне нужен.
Однажды Ллопарт вдруг заговорила со мной весьма определённо. "У тебя прекрасные способности, – сказала она, – но если хочешь сделать карьеру, надо расстаться с "Ла Скала". Ты рождена быть примадонной, и тебе не следует соглашаться на второстепенные партии. Ты должна расстаться с "Ла Скала" и года четыре или даже лет пять петь только в провинции, в небольших театрах, где сможешь хорошо освоить ремесло, узнать публику, подготовиться к роли примадонны. И вернёшься в "Ла Скала" только тогда, когда будешь бесспорно готова к такому положению. И тогда этот театр сам предложит главные партии в операх, которые нравятся именно тебе".
Это был прямой разговор, но, разумеется, и трудный. Я посоветовалась с моими друзьями, и все в один голос заявили, что Ллопарт сошла с ума. "Многие певцы всю жизнь мечтают хотя бы только "войти" в "Ла Скала". А ты уже поёшь на этой сцене и теперь хочешь уйти? Думаешь, туда так-то легко будет вернуться?"
Они были правы, но в глубине души я понимала, что есть доля правды и у Мерседес Ллопарт. Ведь я поставила перед собой задачу – либо стать лучшей, либо никем не быть. Нужно попробовать рискнуть. И я решила последовать совету педагога.
Начался самый трудный этап в моей жизни. Мне уже исполнилось двадцать, возраст немалый. До сих пор я жила у монахинь, но теперь пришлось оставить колледж и найти какую-то частную квартиру.
Денег у меня не было, семья не могла помогать мне. Я начала делать долги, ждать, не появится ли хоть какой-нибудь контракт, ездить по далёким городам и петь в плохоньких театрах за гроши. Я опять страдала от голода, но держалась упорно.
Это время лишений длилось пять лет. В 1957 году руководители "Ла Скала", наконец, вспомнили обо мне и пригласили на фестиваль в Эдинбург, вместе со всей миланской труппой. Мне не обещали никакой определённой роли, я должна была только сразу же заменить какую-либо из певиц в случае её болезни. Что делать, я согласилась.
На втором спектакле «Любовного напитка» Доницетти главная исполнительница Розанна Картери почувствовала себя плохо, и её нужно было подменить. У меня не оставалось времени даже на то, чтобы сходить в гостиницу переодеться. Спектакль прошёл весьма неплохо. Я пела вместо Картери и на следующих представлениях.
Наибольшим успехом на этом фестивале пользовалась «Сомнамбула» Беллини в исполнении Марии Каллас. Все только и говорили об этом событии, критики были в восторге. Каждый вечер всё больше публики заполняло эдинбургский Королевский театр. На последнем спектакле Каллас не захотела петь. Мне предложили заменить её. Поначалу я слегка растерялась, но, подумав, согласилась.
Никогда не забуду этот вечер. На сцене всё шло хорошо, мне было не страшно, но то, что произошло после спектакля, меня потрясло. Публика, казалось, сошла с ума, все вскочили с мест и устроили бесконечную овацию
На другой день газеты написали обо мне как о большом открытии. Руководители "Ла Скала" немедленно подписали со мной контракт на «Любовный напиток» и «Сомнамбулу» на сезон 1959 года. Англичане предложили контракт на «Сомнамбулу» и «Искателей жемчуга» в Лондоне. Так началась моя настоящая карьера.
– И вся она – сплошной успех? И ни разу ни одного провала?
– О, ради Бога, постучим по дереву! – восклицает Рената Скотто. – Провалов до сих пор не было. Но в театре всякое может случиться. У меня бывали случаи, о которых я вспоминаю, как о кошмаре. Один раз в конце третьего акта я внезапно потеряла голос. Я продолжала оставаться на сцене до финала спектакля, стараясь декламировать партию, как драматическая актриса. Публика всё поняла и по окончании оперы приветствовала меня бурными аплодисментами. Я же просто позеленела от стыда и злости.
Ещё раз я полностью потеряла голос во время дуэта во втором акте «Сицилийской вечерни» Верди. Не могла произнести ни малейшего звука даже для того, чтобы извиниться перед публикой. Мне казалось, я вот-вот умру. Я постояла мгновение, а потом бросилась бегом со сцены, оставив в изумлении тенора и дирижёра. Закрыли занавес и прекратили спектакль.
Мой дебют в "Метрополитен" тоже связан с тяжёлым воспоминанием. Я пела в «Лючии ди Ламмермур». После сцены сумасшествия я должна была притвориться, будто теряю сознание, и упасть. Падая, я ударилась головой об угол ступеньки и действительно потеряла сознание. Пришла в себя уже в больнице – голова перевязана, врачи подозревают травму черепа.
– А ваша семья? Как вы познакомились с вашим мужем?
– Мы встретились в "Ла Скала", – рассказывает Скотто. – Мой муж – скрипач, играл в оркестре. С первого же мгновения мы почувствовали взаимную симпатию, но поскольку оба были очень застенчивыми, то прошло ещё несколько дней, прежде чем мы отважились заговорить.
Однажды после премьеры «Богемы» в "Ла Скала" кто-то позвал меня к телефону, чтобы поздравить. "Кто говорит?" – спрашиваю я. "Это я. Лоренцо Ансельми". "Ансельми?". Это имя мне ничего не говорило. И тогда этот Ансельми объяснил мне, что он и есть тот самый скрипач в оркестре театра "Ла Скала", с которым мы обменялись пару раз выразительными взглядами. Я всё поняла. В тот же вечер мы встретились и обнаружили, что влюблены друг в друга. Через год мы поженились.
Мой муж стал моим настоящим и единственным учителем пения. Он ушёл из оркестра, чтобы целиком заняться мною. Я заметила, что для оперной певицы чрезвычайно важно работать с концертмейстером-скрипачом. Скрипка – инструмент самый близкий по звучанию к человеческому голосу. Скрипачи обладают тончайшим слухом, их ухо способно уловить самые ничтожные шероховатости. И если я приобрела известность своей гибкой интонацией, то этим обязана своему мужу.
Сейчас у нас двое детей – девочка и мальчик. Профессия певицы не слишком удачно согласуется с материнскими обязанностями. Я всегда хотела иметь детей, но меня постоянно тревожила мысль, что придётся оставлять их, так как надо ездить по всему свету. Вот почему после свадьбы я подождала девять лет, прежде чем решила родить первого ребёнка. В какой-то момент желание стать матерью оказалось непреодолимым, и я решилась на этот шаг. В 1969 году родилась Лаура, а в 1972 – Филиппо.
К сожалению, мои опасения оправдались. Каждый раз, когда приходится уезжать и оставлять детей, мне кажется, я умираю. И трачу целое состояние на междугородние телефонные звонки. Когда дочка была ещё маленькой, она часто говорила: "Но почему ты должна петь? Мамы всегда должны быть рядом со своими детьми. Ты нехорошая мама". Такие доводы ребёнка приводили меня в отчаяние, и иногда очень хотелось послать к чёрту все свои служебные обязанности, уехать в деревню и стать простой домохозяйкой.
Теперь дети подросли, но находиться вдали от дома всё так же трудно.
Перевод с итальянского Ирины Константиновой
Отрывок из книги Ренцо Аллегри «Звезды мировой оперной сцены рассказывают» любезно предоставлен нам её переводчицей
