Стойкое отречение
В тридцать четыре года, в зените славы, она оставила сцену ради семьи – "Я всегда была убеждена, что дети и муж – самые большие ценности" – "Когда я родилась, первое, что волновало мою маму, какой у меня голос. Она хотела сделать из меня певицу" – "Мой первый концерт в четырнадцать лет я спела вместе с Аурелиано Пертиле" – Блистательная и стремительная карьера рядом с Марией Каллас и Ренатой Тебальди
– Мне немного грустно, но всё же я никогда не жалела, что пожертвовала сценической карьерой ради семьи. Я убеждена, что женщина, чтобы ощутить себя совершенно счастливой, прежде всего должна стать женой и матерью, – улыбаясь, говорит мне Розанна Картери, одна из самых знаменитых оперных певиц шестидесятых годов.
Она ещё долго могла бы оставаться "звездой" музыкальной сцены, но неожиданно и весьма загадочно оборвала свою карьеру в тридцать четыре года, когда достигла зенита славы, когда её оспаривали лучшие театры всего мира, и отказалась по меньшей мере ещё от пятнадцати лет выступлений, успехов, популярности и сказочных гонораров.
И всё это, как она уверяет с обаятельной улыбкой, "из любви к детям и семье".
– Я выросла в очень дружной семье, – объясняет певица. – Уже пожилыми людьми, мои родители оставались влюблёнными друг в друга, как жених и невеста. Я тоже очень рано вышла замуж, и в моей семейной жизни не было никаких проблем: ни кризиса, какой обычно бывает через семь лет, ни каких-либо иных. Может быть, мне просто повезло, но я была убеждена, что счастливая семья – это самое драгоценное, что есть на свете. Вот почему я нашла в себе силы принять решение, которое все называли "безумием".
В 1951 году Розанна Картери спела свою первую оперу в миланской "Ла Скала", оказавшись ведущей солисткой. Ей едва-едва исполнилось двадцать лет. Певицы обычно подходят к такому рубежу лет в тридцать.
Это было время господства Марии Каллас и Ренаты Тебальди. Проложить собственную дорогу между двумя "священными чудовищами" оперного театра было делом наитруднейшим.
После первых успехов в Милане и Риме Розанна Картери поняла, что её ожидают весьма большие трудности.
"Фанаты" Тебальди и Каллас объявили ей беспощадную войну, но не смогли остановить юную певицу. Помимо чистейшего, прозрачнейшего голоса и строгой технической подготовки, Розанна обладала достоинствами, которые сразу же покорили публику. Она была проста, добра и, самое главное, красива: её внешности могла позавидовать любая претендентка на звание "Мисс".
Очень быстро она стала любимицей публики. Журналы посвящали ей огромные репортажи, её портреты помещали на обложках, словно она была кинозвездой. Но Розанна была, можно сказать, антизвездой – она не важничала, и скромность её привлекала к ней ещё большие симпатии.
– Я родилась в Вероне и стала певицей по желанию матери, – рассказывает Розанна Картери. – Мой отец был директором обувной фабрики, а мама – домашней хозяйкой. Она с юных лет мечтала об оперной карьере. У неё был красивейший голос и немалый темперамент. Она даже несколько лет занималась вокалом, но так и не смогла осуществить свою мечту.
Когда я родилась, первое, что не терпелось выяснить маме, какой же у меня голос. Она уже решила, что попробует осуществить свою несбывшуюся мечту со мной. Истории, которые мне рассказывались, когда я была ребёнком, были прежде всего об операх и жизни великих сопрано. Примером, на который я должна была равняться, была Мария Канилья.
Первым спектаклем, какой я увидела (наверное, года в три), была «Аида» Верди на веронской "Арене". Ещё в начальной школе я занималась музыкой у частных преподавателей, а также постановкой голоса. Меня приводили домой к старым певицам на прослушивание. Я исполняла несколько арий, и мои слушатели приходили в волнение и уверяли, что меня ждёт великое будущее. Самыми убеждёнными пророками были Мария Канилья и её муж, маэстро Донати. В двенадцать лет я уже знала наизусть несколько опер и, если бы мне было позволено, могла бы спеть их в театре.
– Когда же вы начали карьеру?
– Совсем юной. Мне исполнилось всего лишь пятнадцать лет, когда состоялось моё первое выступление на публике. Это произошло в небольшом театре в городе Скио в провинции Виченца, и моим партнёром был прославленный певец – Аурелиано Пертиле. Его имя уже тогда было овеяно легендой. Чтобы послушать его, люди приезжали на автобусах из ближайших сёл и городов и часами стояли в очереди у театральной кассы.
В начале концерта, представляя меня публике, Пертиле сказал: "Вот перед вами восход". Потом, указав на себя, добавил: "А я – это уже закат". С Пертиле и баритоном Антеноре Реали я пела ещё в других концертах в разных городах провинции Венето и всегда с большим успехом. Потом я приняла участие в конкурсе на радио, победила и стала выступать с концертами в эфире.
На оперной сцене я дебютировала в Риме, в Термах Каракаллы. Я приехала в столицу на прослушивание в "Опере". Маэстро, которые экзаменовали меня, пришли в восторг от моего голоса. В Термах Каракаллы царствовала Тебальди, она пела в «Лоэнгрине». Она должна была исполнить четыре спектакля и поспешить в Верону на открытие оперного сезона на "Арене". Она рада была бы отказаться от последнего спектакля, чтобы иметь больше времени на репетиции в Вероне, но дирекция не хотела пойти ей навстречу.
Однако, послушав мой голос, руководители театра согласились и удовлетворили просьбу Тебальди. Они предложили мне заменить её на последнем спектакле. Мне тогда было восемнадцать лет.
Предложение обрадовало меня. Я даже ни на минуту не задумалась над тем, что очень трудно петь на такой грандиозной сцене, как Термы Каракаллы, и какой это риск – заменить такую прекрасную и знаменитую певицу, как Рената Тебальди. Для подготовки у меня оставалось всего два дня. И не могла порепетировать с оркестром и хором. Я прошла партию Эльзы только под рояль и сразу же вышла на сцену.
Успех был поистине ошеломляющий. И две недели спустя меня пригласили в Сан-Себастьяно, в Испанию, на открытие оперного сезона на роль главной героини в «Лоэнгрине» вместо заболевшей Ренаты Тебальди. С этого момента я больше не останавливалась. Предложения петь во множестве следовали одно за другим, и публика повсюду встречала меня восторженно.
– Это были годы триумфа Марии Каллас и Ренаты Тебальди. Как реагировали знаменитые примадонны на ваши успехи? Верно ли, что они объявили вам безжалостную войну?
– Думаю, было бы преувеличением утверждать, что они объявили мне безжалостную войну, но видно было, не слишком-то они рады моим успехам. Это нормальное явление в оперном мире. Тебальди меньше беспокоилась. Она всегда была мила со мной. И Мария Каллас поначалу тоже мила. Мы вместе пели в Эдинбурге, во Флоренции и в других городах. Останавливались в одной и той же гостинице, у нас была одна и та же гримуборная. Она часто болтала со мной и не раз повторяла, что я похожа на её сестру.
Со временем, когда и я стала знаменитой певицей, Каллас изменила отношение ко мне. Встречаясь со мной, делала вид, будто не замечает, даже не знакома со мной. Но я никогда не обижалась на неё. Для меня Каллас была великой певицей, и я всегда невероятно восхищалась ею.
– Какое событие в вашей карьере вы вспоминаете с наибольшим волнением?
– Один спектакль «Турандот» в Милане, в 1958 году. Обычно публика в "Ла Скала" на премьере какой-то особенно важной оперы состоит из людей, которые посещают театр скорее из-за светской обязанности, чем из любви к музыке. Они умеют контролировать свои чувства: слушают с холодком, не позволяя себе проявлять излишний восторг.
Но в тот вечер произошло нечто совершенно неожиданное. Не знаю, в чём дело – то ли моя восторженность и страстность помогли сломать столь сопротивление публики, а может быть, просто она оказалась другой. Но только после первого акта мне почудилось, будто выступаю в каком-нибудь южноамериканском театре. Зрители вскочили с мест и с восторженными криками аплодировали с таким жаром, какого я никогда не видела в "Ла Скала". Я продолжала петь в такой атмосфере, и это был вечер, который никогда не забуду.
– А самое плохое воспоминание?
– «Риголетто» в Ла Скала, 1953 год. Это не было фиаско, но спектакль оказался неудачным. Вина была, однако, не только моя. Со мною вместе пели баритон Уоррен и тенор Ди Стефано. По каким-то причинам, которые сейчас уже и не помню, эти два певца почему-то оказались нежелательны в "Ла Скала". Некоторые клакёры организовали мощную обструкцию.
Я получила анонимное письмо с предупреждением, что на премьере меня тоже освищут за то, что согласилась петь в этом «Риголетто». Я в тревоге вышла на сцену, ужасно нервничая. И в самом деле, во всём ощущалась какая-то сумятица, раздавались крики, свист, летели помидоры и всякие другие подобные «подарки». Но мы всё равно смогли довести спектакль до конца. Потом люди успокоились, и мы провели ещё семь спектаклей, и они прошли хорошо.
Помню, я не хотела петь «Риголетто». Партия Джильды не подходила для моего голоса. Когда я репетировала в "Ла Скала" некоторые её арии, чтобы понять, надо ли принимать предложение петь эту оперу, в партер вошёл Тосканини. Я не была знакома с ним лично, но знала, что он очень строг с певцами.
Маэстро послушал меня некоторое время, потом поднялся на сцену и подошёл ко мне поздороваться. Она начал давать мне советы, сел за рояль и велел спеть фрагменты из «Риголетто» и «Отелло». Он сказал, что я не должна бояться партии Джильды, у меня очень богатый голос, подходящий для этой партии и для других, от которых я всегда отказывалась.
Тосканини разговаривал со мной больше часа, заставляя то и дело что-то петь. Его резкий взгляд и сухие, точные слова убедили меня. Невозможно было устоять перед обаянием этого человека. Опера прошла неудачно, но я никогда не жалела, что пела в «Риголетто», потому что вот так я смогла познакомиться с Тосканини.
– В 1959 году вы вышли замуж. И уже тогда не сомневались, что после рождения ребёнка оставите сцену?
– Совсем нет. Напротив, я думала, что буду продолжать карьеру, как и мои коллеги, у которых были мужья и дети. Они умели сочетать свою профессию с семейными обязанностями без всяких проблем. Единственное, что я решила тогда: не выходить замуж за человека из моего круга. Я хотела, чтобы моя семья находилась вне артистической среды, и я могла бы после работы, придя домой, превратиться в обычную женщину. Некоторые коллеги ухаживали за мной, но я всегда оставалась к ним равнодушной.
Однажды в Йезоло, в доме у друзей я встретила одного немножко странного юношу, который совсем не разбирался в музыке. Он был коммерсантом, занимался оптовой торговлей мясом. Он привык общаться с самыми разными людьми, говорить о конкретных и точных вещах. Он оказался очень славным, и мы сразу же стали друзьями. Через три месяца мы поженились.
Первые проблемы с моей карьерой начались, когда родилась Марина. В последние месяцы беременности и сразу же после рождения ребёнка я оставалась дома и полюбила эту спокойную, уединённую жизнь, какой у меня никогда прежде не было. Когда я вернулась к работе и вынуждена была оставлять ребёнка дома, то невероятно переживала.
Каждый день не раз звонила домой, но чувство вины из-за того, что разлучена с моей девочкой, не проходило. Когда же Марина стала говорить, всё осложнилось ещё больше. По телефону она звала меня и спрашивала, когда приеду домой: у меня комок подступал к горлу, и я начинала плакать.
Я вовсе не думала, однако, оставить свою карьеру, чтобы быть рядом с дочерью. Более того, упрекала себя, что поступаю совсем не так, как должна современная мать, из тех, которые оставляют детей в покое, предоставляют им полную свободу, не мучают слишком собственнической любовью. Так продолжалось несколько лет, пока я не родила второго ребёнка. Я была на пике своей карьеры, мне приходилось немало ездить по всему свету, потому что меня приглашали многие театры. Может быть, именно поэтому я переутомилась и потеряла ребёнка. Я пережила ужасное горе и мучительные угрызения совести. И поклялась себе самой: если придётся ещё раз ждать ребёнка, то изменю свою жизнь.
На следующий год я снова забеременела. Когда окончательно убедилась в своём положении, то разорвала контракты, уже подписанные в Италии и за рубежом, заплатила неустойку, замкнулась в своём доме в Падуе и решила больше никогда не думать о карьере. Беременность прошла очень спокойно, роды были удачные, и у меня родился прекрасный сын, Франческо.
Все были убеждены, что после его появления на свет я снова вернусь на сцену. Импресарио и директора театров звонили мне, интересуясь, когда я вернусь к активной работе. Но общаясь со своими детьми, я стала другой. Я столько лет жертвовала собой ради музыки. Теперь же поняла, что дети и муж намного важнее театра. Когда я говорила, что никогда больше не вернусь на сцену, все смеялись мне прямо в лицо: думали, шучу. Но я говорила серьёзно.
Прошло уже столько лет. Иногда мне бывает немножко грустно, но я никогда не жалела о принятом решении. Я уже давно не примадонна, но счастлива, что у меня прекрасная семья, и думаю, нет на свете большего счастья.
Перевод с итальянского Ирины Константиновой
Отрывок из книги Ренцо Аллегри «Звезды мировой оперной сцены рассказывают» любезно предоставлен нам её переводчицей
