Конец сезона в Большом театре выдался не по-московски жарким: прима Светлана Захарова отказалась участвовать в балете «Онегин», гендиректор Анатолий Иксанов был снят с руководящей должности, скрипач Виктор Седов погиб на Новой сцене.
В скандальных буднях оперные дебюты воспринимались как своеобразные голы престижа. Жаль только, что красиво били не раз по своим воротам: «звездные» рождения сменялись первыми результатами прошедших стараний и плановыми освоениями оперных партий.
О «Сомнамбуле» 11 июля
За итальянское бельканто браться и ответственно, и сложно, потому что малейший трепет, напряжение и волнение души влекут за собой ускорения и замедления в музыкальной речи. При исполнении акценты и манера выражения должны не портить фразы, органично сочетать эмоции, так как превышение необходимой планки стоит ранее предпринятых деяний. Звучать на грани — можно, но, увы, нечасто удается.
В «Сомнамбуле» всерьез и сразу нравились сопрано: живые в актерской игре и неповторимые вокально.
Екатерина Лёхина (Амина) чарующе брала все нежные верхи, а в пассажах средних нот была неотразима и прелестна. Низкие с обертонами заметно преображали на сцене мужчин, а дивные piano вызывали зависть самых милых женщин.
Тембрально сопрано у Алины Яровой (Лизы) скромнее, но эмоционально богаче.
К себе притягивал контраст оттенков в разных состояниях ее героини: без акцентирования, демонстрации, лукавства. Закрытость, благородство, чистота пленяли с первых спетых фраз, а к концу оперы даже хотелось поменять двух героинь местами.
Слабеньким Станислава Мостового (Эльвино) сделали вовсе не женщины, он сам.
Высоты порой ему не хватало, да и дыхания тоже. Приятный тембр звучал технически неровно, эмоционально нервозно. Возможно, в тот вечер был его плановый «прокат», но репертуар не тот: на сцене снова был Ленский, певший, правда, не по-русски, а по-итальянски.
В вокальном шарме выпал из контекста дирижер — Джулиан Рейнольдс, приглашенный в столицу из суровой Англии.
Оркестр играл спокойно, точно, ровно — без каких-либо идей.
И без него их было много: больше, чем достаточно у вокалистов.
О «Кармен» 18 июля
Оперные дебюты и дирижерские заслуги не задержали слушателей на пошло-вульгарной «Кармен» в постановке Дэвида Паунтни. Кто-то сломя голову бежал на премьерного «Онегина», ставшего последним на исторической сцене до приезда мировых звезд балета — Дианы Вишневой и Марсело Гомеса. Кто-то поспешно ушел на спектакль в честь Навального, поддержать которого всячески пытались толпы москвичей на пленэре от Манежной до Театральной площади.
Каждый порыв найти уникальное в дебютантском вокале убеждал в нелепости этого сиюминутного движения и невозможности его реализации в жизни.
Фальшью оказывались бездумные задержания на выигрышных нотах Елены Бочаровой (Кармен). Грубой демонстрацией небезупречных данных оборачивались страстные признания Зорана Тодоровича (Хозе). Развлекательным пением с плакатной эпатажностью представали сценические «выезды» Сергея Артамонова (Эскамильо).
Русско-грузинский проект разбавлял то и дело неистовый француз Лоран Кампеллоне.
Его сильный дирижерский взмах столкнул лбами сначала струнные с деревянными, а затем достал с лихвой медные так, что все разошлись и почему-то счастливо улыбались друг другу.
К концу этого «праздника жизни» действительно радовались абсолютно все, потому что творимое на сцене безобразие кончилось, и наша действительность была оптимистичнее, несмотря на безумный ритм в сильных стрессах и вечных опозданиях.
Стыд и обида, как ком в горле, мешали воспринять только одно: эту «Кармен» посвятили 85-летию со дня рождения неповторимого тенора Зураба Анджапаридзе. Память, конечно, согревает человека изнутри, но только воспоминание является поводом, чтобы обернуться назад.
О «Кавалере розы» 27 июля
В последний вечер 237-го сезона на улице моросил скучный дождь. Мелкие и промозглые капли нельзя было увидеть, но невозможно было не ощутить. Медленно и равномерно они проникали сквозь непромокаемые плащи и куртки, создавая чувство мерзкой беспросветности и неопределенной удрученности.
Скользко начинал играть оркестр в первом акте: струнные балансировали на грани возможной точности и совсем неточности, «дерево» на пределе «попали - не попали», медные на уровне «возьму я, или не возьму».
Вокал на сцене быстро вызывал уныние:
Екатерина Годованец (Маршальша) срывала верхи и надрывала связки, Кейтлин Халкап (Октавиан) пересыщала вибрато грудной регистр, а Манфред Хемм (барон Окс) пытался добавить объема в свою недостаточную середину диапазона.
Во втором акте, с появлением Алины Яровой (Софи), сценическая ситуация изменилась. Ее хрупкая, но увлеченная натура помогла справиться абсолютно всем с сопровождающими их доселе трудностями: Кейтлин Халкап стала изящно брать высоты, а Манфред Хемм обрел подвижность, легкость, красочность во всех голосовых регистрах.
Счастьем и наслаждением оказался третий акт, где выстроился, наконец, оркестр и отсутствующая во втором Екатерина Годованец.
Все действие приобрело движение, энергичность и необходимую искушенность.
Сложился общий баланс голосов, а взаимодействие персонажей достигло своего апогея в последнем трио и особенно дуэте.
По окончании оперы на улице продолжал идти дождь. Те же капли питали воду и асфальт, бесследно исчезая в серо-белом антураже.
Сезон закрыли, что там впереди... Невольно улыбались и без сомнения смотрели в будущее.
