25 июня в Танцевальном зале дворца музея-усадьбы Кусково под рубрикой «Звёзды российского пианизма — XXI век» состоялся клавирабенд одного из самых многообещающих пианистов нашей страны Лукаса Генюшаса, на дебюте которого в Большом зале МГК я присутствовал в марте этого года.
По причине повторения половины программы консерваторского клавирабенда появилась возможность сравнить впечатления от разных концертов. Не могу не выразить удовлетворения по поводу того, что
программа, представленная во дворце, гораздо полнее презентует творческие возможности Лукаса Генюшаса,
так как его просто невозможно представить без музыки Шопена. И не только потому, что Генюшас является лауреатом конкурса им. Шопена в Варшаве 2010 года, где он получил 2-ю премию, но и потому, что композиторская стилистика Шопена удивительно органично сочетается с исполнительской стилистикой замечательного пианиста.
В этом можно было убедиться, прослушав 12 этюдов (op. 10) и «Полонез-фантазию» Шопена, сыгранные в первом отделении.
Шопеновские этюды прозвучали один лучше другого!
Это была настоящая художественная галерея наиболее типичных шопеновских образов, ведущая от изящных виртуозных зарисовок и милой чувствительности романтического салона через проникновенную лирику и возвышенную драму к трагическим «революционным» интонациям и порывам.
Одно только «но» хотелось бы упомянуть: этюд c-moll прозвучал уж очень сдержанно. Насколько я понял, этой сдержанностью исполнитель желал подчеркнуть, что выучил этот опус не ради последнего — самого известного и эффектного его номера. О да, сама по себе идея похвальная, но нельзя уж до такой степени лишать последний этюд героики и трагизма, вполне ожидаемых и напрашивающихся в нём!
Отмечу тщательность пианистической выделки всего опуса.
Генюшас играл его с полной отдачей и максимальной сосредоточенностью, как настоящий профессионал:
никаких скидок на необычные обстоятельства, на случайный рояль, на безалаберную аудиторию, на то, что слушатели разговаривают во время игры и даже ходят по залу. Играл очень ответственно, виртуозно и опрятно. «Полонез-фантазия» достойно увенчал шопеновское отделение клавирабенда.
В перерыве можно было выйти из дворца и насладиться прогулкой по усадьбе,
которую тем вечером счастливо миновала гроза и обошёл ливень, затопивший половину Москвы. Можно было выйти на берег большого пруда или пройтись к Гроту и Итальянскому домику, обойти там вокруг малого пруда, подобного тёмному зеркалу в окружении покрытых густой травой берегов, а при желании можно было успеть ещё и на другую сторону — к Голландскому домику. Всё это, конечно, создаёт настроение и благоприятствует получению музыкальных впечатлений.
Во втором отделении прозвучали 10 прелюдий op. 23 и прелюдия op.32 № 13 Des-dur Сергея Рахманинова.
Способ исполнения Рахманинова стал своего рода сюрпризом, так как мне пришлось убедиться, до какой степени по-другому могут прозвучать те же произведения под руками пианиста, играющего в ином душевном расположении в другом зале на другом инструменте.
Если в БЗК на мартовском концерте вполне очевидным образом сказались волнение и скованность музыканта, выразившиеся в бесцветности тембра и однообразии ритма, то
на концерте во дворце Рахманинов предстал значительно более разнообразным и многоцветным.
Быть может, и в этот раз не все прелюдии получились одинаково убедительными: так, прелюдия d-moll опять была недостаточно острой и контрастной в тембровом и неупругой в ритмическом отношении. Но остальные прелюдии были сыграны настолько ярче, что с предыдущим исполнением этого цикла даже сравнивать трудно.
Так, в этот раз в прелюдии D-dur очень естественной получилась кульминация, высшая точка которой была чётко обозначена музыкантом, а при повторении первоначального материала прелюдии, сопровождаемого деликатными одиночными нотками в высоком регистре, Генюшас так удачно развёл тембры всех пластов фактуры, что они воспринимались как самостоятельные данности, как, видимо, и было задумано автором. Из воспоминаний известно, что сам Рахманинов прикасался к высоким ноткам последнего раздела прелюдии D-dur очень бережно, выделяя их в отдельный звуковой пласт с особым прозрачным тембром.
Прелюдия g-moll прозвучала у Генюшаса в целом гораздо более сурово,
а мажорные восклицания оркестрового характера звучали триумфально, что позволило пианисту убедительнее показать заложенные в этом произведении художественные контрасты. В прелюдии Es-dur уникальный музыкальный материал, порученный левой руке, не был превращён в безликие «пассажи»: на сей раз извилистая тема хорошо прослушивалась, каждый мелодический поворот был тщательно обозначен, а кульминация и дальнейшее долгое типично рахманиновское угасание были тщательно спланированы.
Изумительно лирично была подана прелюдия Ges-dur,
«скромная» лишь на первый взгляд, так как громадную сложность представляет весьма своеобразная полифония, имманентная сущности скорее струнного квартета, нежели фортепиано, но реализованная, однако, фортепианными средствами.
В подобных мелодических переплетениях рахманиновской фактуры, в изобилии рассыпанных по всему его творчеству, в том числе и в фортепианных концертах, от исполнителя требуется не только изощрённая звуковая фантазия и умение слышать и сочетать множество тематических линий, но и не менее изощрённое умение играть одновременно разными пальцами в разных тембрах. Умение, подразумеваемое, например, в наиболее сложных полифонических произведениях И. С. Баха, но, как выясняется, востребованное также и при исполнении произведений Рахманинова. И
Лукас Генюшас блистательно разрешил эту проблему.
Поскольку op. 23 лишён эффектной концовки, пианист удачно дополнил его прелюдией Des-dur из op. 32, продемонстрировав в ней ораторский пафос и подчеркнув её подытоживающий и «замыкающий» характер.
В целом, в Рахманинове было больше ритмической энергии, больше остроты в звуке, нежели я наблюдал в марте в Большом зале Московской консерватории, но... Но я бы так сказал: в Рахманинове всего этого можно было ещё добавить, чтобы как можно сильнее развести его стилистически с Шопеном первого отделения. Впрочем, сие вполне очевидным образом как раз и не входило в намерения Генюшаса, и это целиком и полностью его прерогатива.
На бис пианист сыграл прелюдию op. 32 № 12 gis-moll, придав ей черты затуманенной пейзажной зарисовки, и эффектный и звончатый «Гопак» Мусоргского-Рахманинова, тему которого публика напевала, выходя из зала и радостно прыгая по нисходящим ступенькам дворца.
Любопытно, что утром того же дня Лукас Генюшас, только что окончивший Московскую консерваторию, сдавал аспирантский экзамен, а вечером он уже играл — с полной артистической отдачей — во дворце.
Фортепианный вечер был просто дивный:
замечательная игра, симпатичный зал с зеркалами и зеркальными дверьми, белый рояльчик кабинетного формата, но, видимо, с неплохой механикой, без которой такую программу не сыграть. Звук инструмента на форте был несколько грубоват, но на малой и средней громкости рояль звучал вполне прилично.
В продолжение концерта с улицы подсвечивал спокойный закат, за окном постепенно темнело, и картина эта казалась всё более сюрреалистичной: собралась сотня народу, и чем же она занимается? Слушает, как кто-то играет на рояле. Удивительно, но в наше сумасшедшее время ещё возможно проведение романтических вечеров.
Концерт произвёл хорошее интегральное впечатление.
Первое отделение в целом было удачнее, интереснее и проникновеннее,
потому что это был Шопен, весьма близкий Генюшасу автор. А вот многим вещам Рахманинова интерпретатор должен больше «помогать», памятуя о разнообразии фортепианных красок и беспрецедентной ритмической фантазии автора-пианиста, который умел бесподобно исполнительски расцвечивать свои самые «скромные» миниатюры, так что иной раз критики в полемическом запале восклицали, что в нотах нет того, что играет гениальный музыкант, что всё это ловкость рук и магия пианизма.
На мой взгляд, талантливейшему Лукасу Генюшасу в Рахманинове этой самой «магии» и «ловкости рук» всё же пока не хватает: Рахманинов — не Шопен! Рахманинова нужно подавать и ритмически, и динамически, и тембрально острее, не боясь ни ярких контрастов, ни исполнительского риска, вполне уместных и желательных в рамках его стиля.
