Первый международный конкурс баритонов имени Павла Лисициана
Суровая реальность лишает нас прекраснодушного отношения к конкурсам — пиетет сменяется недоумением и горькими сожалениями. Сегодня их развелось так много (в условиях дикого рынка каждый имеет право на свой), что волей-неволей начинаешь воспринимать весь конкурсный пейзаж как своеобразный вокальный Клондайк, где на волнах амбиций, интересов и симпатий жюри совершенно случайно можно выиграть относительно большие деньги, которые ох как нужны для раскрутки карьеры. «Быстрее, выше, сильнее!» — гласит олимпийский девиз. Именно в эту сторону сместился критерий конкурсного исполнительства: голый техницизм и природные данные захлестывают и индивидуальность, и саму музыку. Конкурсы превратились в спорт, в игровой автомат, в гонки, где зачастую побеждают сила, здоровье и выносливость, а не ум, талант и искусство.
Среди международных вокальных ристалищ достаточно мало таких, которые проводились бы по половому или, точнее, даже по регистровому принципу — практически единицы, причем сильному полу и тут повезло больше, ибо конкурсов исключительно женских, например, для меццо-сопрано, вы днем с огнем не сыщете. Сложно ручаться за все страны мира, но в качестве российского примера «конкурсов одного голоса» в памяти всплывают имевшие у нас место в прошлые годы «одноразовые» конкурсы: теноров памяти Лемешева (насколько помнится, в Твери) и басов, естественно, памяти Шаляпина (в Москве). У наших соседей в Грузии проводился теноровый Конкурс имени Давида Андгуладзе. В сентябре в Петербурге Культурный центр Елены Образцовой организует Конкурс теноров памяти Лучано Паваротти, который должен выявить лучшего лирического и драматического тенора, а также лучшего контратенора. И вот — Конкурс имени Лисициана в Москве, первый в мире для баритонов.
Павел Герасимович Лисициан как наследник великих русских баритонов олицетворяет для нас золотой век Большого театра, когда иностранные оперы исполнялись только по-русски, а в русском репертуаре у певцов было внятно каждое слово (во многом поэтому поколения простых людей и вырастали в любви к опере). Его незабываемый, неповторимый, всегда узнаваемый и по своему «бархату», и по обаятельной южной «горлинке» голос, слава богу, живет и сегодня благодаря многочисленным записям — есть чем восхититься, есть с чем сравнить, так как и в мировом вокальном контексте ХХ века Лисициан на равных стоит в когорте своих современников (Бекки, Гобби, Бастианини, Уоррен, Меррилл, Гуэльфи). Кто же они, вокальные потомки Лисициана? Впрочем, все по порядку.
И начать стоит с краеугольного камня любого конкурса — с регламента проведения на бумаге и на деле. Тут, как кажется, первый блин вышел комом, но, как у нас часто выходит, будем учиться не на чужом опыте, а на собственных ошибках.
Во-первых. Поскольку верхний возрастной лимит участников был неограничен, то на одной доске оказались и едва оперившиеся студенты-юниоры, и 30-летние львы в гармонии умения и возможностей, и ветераны вокального искусства, как, например, 62-летний народный артист, экс-солист Большого театра Владимир Мальченко. Разве есть (или оправдан) какой-либо единый критерий для оценки столь разных категорий, пусть и в рамках одного голоса? Напрашивается мысль о введении в дальнейшем старшей и младшей возрастных групп, а «мастерам сцены», например, можно предложить не унизительную беготню за комсомолом, но что-то вроде фестиваля, в котором каждый мог бы отдать дань памяти и уважения любимому певцу, не подвергаясь оценкам жюри. Каково было народным и заслуженным, ведущим солистам своих театров и коллективов не пройти даже во второй тур! А не прошел никто, и самому «старому» участнику второго тура, изрядно понюхавшему порох сцены, ростовчанину Петру Макарову было 37 лет.
Во-вторых, как минимум непривычным, а по большому счету спорным и сбивающим с толку выглядит положение об официальных премиях: Гран-при (10 тысяч долларов), три премии по 5 тысяч и два диплома по 1 тысяче в качестве утешительного приза для участников второго тура, не вместившихся в прокрустово ложе регламента. Как прикажете понимать три равнозначные премии?! Где гарантия, что три участника, не получивших Гран-при, будут настолько одинаково хороши, что всех их можно уравнять в правах без всякой градации? А как же теория относительности? Или мотивация была, что лучший или, скажем так, герой конкурса, наследник Лисициана, может быть только один, а все остальные — извольте без всяких там нюансов под одну гребенку? В этом контексте очень мило смотрится положение условий несколькими пунктами ниже о том, что жюри имеет право делить премии: а что, собственно, делить?
В-третьих, неоправданно малочисленной и скучной представляется картина третьего тура — по условиям в финале могут участвовать не более четырех человек, что само по себе не очень вкусно, однако в связи с форс-мажорной ситуацией (см.ниже) на Первом конкурсе Лисициана финалистов оказалось и всего-то трое!!! Понятно, что денег на всех не хватит, но ведь, наверное, надо и об интересе слушателя думать, и хоть о какой-то репрезентативности, об адреналине соревновательности, о шоу, наконец. Возьмите известные в мире конкурсы — участников в финале всегда больше, чем премий и дипломов, поэтому слушатель получает полноценный, насыщенный вечер с интригой. Кстати, и норма, означенная в правилах, о 30 соискателях на первом туре (по предварительному отбору видеозаписей) — не слишком ли мало? На деле было допущено 37, а реально пели 36.
В-четвертых. То, что третий тур начали с показа двенадцатиминутного фильма о судьбе и творчестве Павла Герасимовича и полностью дали две арии и романс в его исполнении, кажется непростительным логическим промахом оргкомитета: соискатели заведомо были поставлены в невыгодную для них ситуацию сравнения простого смертного с богом. Ну как петь вслед за самим Лисицианом?! Разве нельзя было сделать это, пока жюри совещалось или перед концертом? Наверняка варианты были возможны.
В-пятых, финальный тур на Новой сцене Большого театра был соединен в один вечер с гала-концертом (понятные издержки аренды). Здесь мы получили в нагрузку еще бочку серого вещества: старательная студентка как на духу пропищала Семирамиду, куцая субретка-итальянка примерила на себя Виолетту — и той и другой, впрочем, оказалось не по размеру и т.п. Хоть какая-то божья искра была в виде приличного итальянского тенора, члена жюри Массимилиано Писапиа. Плюс «развлекуха» в виде бойкого мальчика с Украины Саши Арнаутова, который звонким дискантом выводил не только украинские и неаполитанские песни, но и Лепорелло, и самого Дон Жуана (в дуэте с председателем жюри Сергеем Лейферкусом, на чьем детском конкурсе и победил недавно). Все вместе в одной куче — и третий тур, и фильм, и длиннющий антракт, и церемония награждения, и пестрота концерта — получилось необычайно громоздко и затянуто.
Что же хорошего было на конкурсе, спросите вы. Хорош был первый тур с его свободной «короткой» программой (любая оперная ария и произведение своей страны). Баритоны всех мастей, школ, городов и весей давали в целом и по отдельности объективную палитру бытования этого самого адекватного, как считается, мужского голоса на просторах бывшего СССР (международное представительство, за исключением одного южнокорейца и одного американца, по традиции имитировалось странами нашего ближнего зарубежья). И эта достаточно объемная картина дислокации баритоновых сил при всем своем разноцветье вполне воодушевляла и сулила интересные результаты.
У кого был самый богатый, роскошный природный материал? Вопрос, конечно, дискуссионный, но в этом плане многие отметили для себя не только ведущего солиста Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко Алексея Шишляева, но и более молодого аспиранта Московской консерватории Норпола Цыденова, а также Алексея Пашиева из Петербурга. По-итальянски близким и ярким, сфокусированным звуком поет обаятельный Илья Сильчуков, 25-летний солист Национальной Оперы Беларуси, его интересно слушать. Удивились понимающие и отсутствию во втором туре артистичного грузина Гочи Абуладзе. Всегда культурно и со знанием стиля поют на конкурсах ученики Дмитрия Вдовина, однако на сей раз Борису Дьякову ощутимо не хватало матерости и нервной закалки.
Субъективный приз своих симпатий я бы отдал 44-летнему Александру Никитину из Петербурга (в буклете написано, что солист Мариинского театра, выпускник Петербургской консерватории, ученик Виктора Черноморцева). Возможно, певец слишком поздно вступил на профессиональную стезю, и, пожалуй, он не вписывается в общепринятые академические рамки, а рядом с «причесанными» консерваторскими юношами и вовсе смотрится космато и дико. Но почему-то его безразмерный голос-колокол, его богатырский порыв останутся в памяти гораздо прочней и ярче всех этих молодых, но бесцветных мальчиков, которым зачастую нечего сказать, кроме буквенных сочетаний на определенной высоте. Было в этом Никитине что-то от стихийной русской удали, какая встречается у самодеятельных певцов-самородков, но бешеному драйву его Грязного я поверил безоглядно — такому поверили бы и Любаша, и Марфа, и, надо думать, Римский-Корсаков. Русская опера — вещь эпического размаха, но, к сожалению, певцов, владеющих подобным, сегодня почти не встречается, а если и встречаются, то их наверняка сразу же упрекнут в бескультурье, крупном помоле и прочих грехах полупрофессионализма...
Главным музыкантом конкурса многие назвали для себя Сергея Плюснина (выпускник Астраханской консерватории, аспирант Анатолия Лошака в Московской и дипломник Школы Вишневской), он владеет секретом большого смычка и поистине инструментальной фразировкой, умеет тянуть и длить звук без особых усилий, кажется, до пределов человеческого дыхания; обертонально он звучит гораздо светлей, легче и «теноровей», чем привыкло русское ухо, зато он поет музыку и проникает в ее высшие сферы, и именно такие певцы востребованы сейчас в Европе. Вместе с ним дипломом был отмечен и очень приятный баритон из Челябинского театра Сергей Гордеев (победитель Конкурса Глинки 2003 года); этот певец ориентируется на старую русскую традицию и именно в русском репертуаре одерживает самые впечатляющие победы. Во всяком случае, этих двух очень не хватало в финале.
На втором туре круг резко сузился до 14 человек, которым предстоял самый настоящий «завал» в обязательной программе (Эпиталама из «Нерона» А.Рубинштейна, одна из пяти самых сложных арий лисициановского репертуара, романс Рахманинова, песня Шуберта или на выбор одна из «Трех поэм к Дульсинее» Равеля). Тут-то и вылезли у всех, за редчайшим исключением, изъяны школы и мастерства: без ума не выловишь и не поставишь, как надо, не только финальную фермату, но и любую проходящую высокую ноту, на тупой силовой манере тягания штанги далеко не уедешь, и, кроме того, если тебе нечего сказать как человеку, то сцена утраивает эту внутреннюю пустоту в геометрической прогрессии. На первом туре конкурсанту Шишляеву, ученику члена жюри Скусниченко, безусловно, было что сказать в монологе Шакловитого из «Хованщины» Мусоргского, это полное горькой скорби размышление о судьбе Руси давно стало его коньком, но смотреть, как больно истязает себя вроде бы не новичок вокального дела во втором туре, напролом ломясь в закрытые двери верхнего регистра и доводя себя до несмыкания и «петухов», — было выше человеческих сил. Если в фигурном катании спортсмен срывает все основные элементы и несколько раз падает, он будет стоять на пьедестале почета? Но на конкурсе певец Шишляев легко проходит в финал. Тем не менее неизвестно по каким причинам, в третьем туре этот певец не участвует (образовавшаяся вакансия никем не заполняется!), однако получает диплом по результатам первых двух туров с денежной премией. Как вам это понравится? Во всяком случае, конкурсная публика запомнит сей реприманд надолго, такое случается нечасто.
Не убедили высокое жюри и такие разные, но опытные, со смыслом поющие и знающие «что делать» оперные артисты, как Игорь Тарасов и Владимир Шимаров, Петр Макаров или Сергей Москальков. Для жюри «вокал в глазах» во всех смыслах оказался куда дороже индивидуальности, а силовая манера пленяла наших мэтров на поверку гораздо сильней, нежели ум, тонкость, артистизм, музыкальность и прочие измы. Увы, все эти идеалы либералом Лейферкусом декларировались лишь на словах. А на деле так и продолжаем жить в стиле «хотели как лучше, а получилось как всегда».
А кто же новоиспеченные лауреаты? — спросите вы. Из этого списка приятней всего назвать Лиама Боннера из Хьюстонской Оперы; звучный, концентрированный, летящий в акустике голос, хорошая школа, чувство стиля, внешность, рост — все при нем, кроме естественности — какая-то нарочитая искусственность его сценического существования смущает, и довольно сильно. Еще одну премию (непонятно какую: вторую, третью, еще одну первую) получил Геворг Акопян из Армении. Тоже вроде бы не к чему придраться, кроме как к тенденции петь верхний регистр в силовой манере, отчего крайние верхние ноты часто теряют фокус и остроту тона, все вроде бы хорошо, но в целом как-то неинтересно слушать, особенно сразу после Лисициана. Гран-при ушел в Петербург вместе с новым конкурсным вепрем Романом Бурденко (студент Владимира Ванеева в Консерватории имени Римского-Корсакова, солист Михайловского театра и обладатель Гран-при последнего Конкурса Ирины Богачевой). Конечно, он — силач, борец, многоборец длинных дистанций, но, видит бог, редко доводилось видеть в лауреатах столь мало артистичного певца. Может быть, я ничего не понимаю, но эта манера петь больше похожа на кондовый доклад партсъезду, чем на любовное признание Елецкого или на душевные муки Онегина. Нет, я определенно не хочу такого преемника для одного из моих любимых певцов.
Конкурс только начинает свой путь, поэтому выводы делать рано. Следующий пройдет в 2011 году, к столетию Лисициана. Как показал нынешний конкурс, интересные баритоны в нашей стране есть, значит, это прямое дело жюри — донести их в целости и сохранности до публики.
Андрей Хрипин
