«Русалка» — одна из семи опер, представляемых в этом году в Зальцбурге. И это главная продукция, которая призвана отразить передовые тенденции фестиваля, с каждым годом все больше упрекаемого в отступлении от оных.
Для постановки самой популярной чешской оперы сюда впервые были приглашены лидеры немецкого «режиссерского театра» Йосси Виллер и Серджио Морабито (правда, в прошлом году Морабито не слишком удачно выступил здесь в одиночку — как драматург в постановке «Евгения Онегина»). Это далеко не новые для Европы имена, но действительно какие-то очень незальцбургские.
В их работах нет эффектной и размашистой экспериментаторской смелости, которой в принципе Зальцбург уже не удивить, а есть очень много зашифрованных культурных кодов и бесконечного топтания по любимым мозолям — в надежде растеребить зрителя и вызвать в нем очень личный и, возможно, болезненный эмоциональный отклик.
Очень показательно, что на бумажках, которые держали в руках желающие найти перед началом этого спектакля лишний билетик (на них принято писать Suche Karte), то и дело добавлялось слово Student — видимо, имелось в виду, что человек не готов выложить 300 евро и ищет что-нибудь подешевле. Это не традиционная публика, которая посещает музыкальную часть фестиваля (есть ведь еще и театральная), что уже очко в пользу спектакля. Мнения по его поводу встречаются разные, даже прямо противоположные — и это еще одно очко.
Но обеими рукам за него я все же голосовать не буду. Хотя бы просто потому, что он рассчитан не на меня, а на западноевропейского зрителя с опытом собственных проблем и болячек.
Сказка о Русалке одна из главных романтических тем. Опера с таким названием есть и в русской классике — у Даргомыжского. Как водится, зальцбургский буклет выдает целое историческое исследование по данному вопросу, в котором даже есть соответствующий отрывок из «Майской ночи» Гоголя (на немецком языке). Но опера Дворжака уже не простодушный романтизм. Она была написана в 1901 году, всего на год раньше «Пеллеаса и Мелизанды» Дебюсси. Это уже время Метерлинка и поствагнеровского угара. И Виллер с Морабито делают попытку вынуть из этого произведения нечто более метафизическое, чем обыкновенную историю несчастной (не исключено, что фригидной) русалочьей любви к прекрасному, но ветреному Принцу с последующим его наказанием-умерщвлением.
Гораздо более важная тема для постановщиков — существование Русалки между двумя стихиями: природой и цивилизацией. Которые на поверку не очень-то и отличаются друг от друга.
Спектакль подчеркнуто некрасив — что сложно соотносится с, напротив, очень мягкой, округлой и красивой интерпретаций маэстро Франца Вельзера-Мёста, стоящего за пультом Кливлендского оркестра. Противоестественное сочетание плакатно-натуральной деревянной фактуры, которой заделана большая часть сцены, и врезанного в нее галлюциногенного бело-красного будуара (сценография Барбары Эйнес) — эстетически не радует, но общую мысль передает.
Природу — какую-то подозрительно непривлекательную — поначалу в спектакле олицетворяют три длинноногие, полуголые и, наверное, вшивые (все время почесываются) лесные нимфы, Водяной в ластах, хромая колдунья Ежибаба и ее помощник — черный кот, из маленькой мягкой игрушки вырастающий в огромное, маскарадное, похотливое животное. В финале происходят очень незначительные изменения, и все тут же становится на свои места: оказывается, что Ежибаба — это хозяйка борделя с очаровательным, совершенно настоящим и беззлобным сереньким котиком на диване, нимфы (уже, наверное, отмытые, потому что не чешутся, а разглядывают глянцевые журналы) — ее персонал, Водяной — задушевный пьяница.
И понятно, что Русалке, совершившей за это время неудачное путешествие в человеческий мир, просто некуда возвращаться. Человеческий мир, собственно, располагается практически в тех же декорациях. Только появляются белый рояль и нормально, как положено одетые люди.
Довольно смело и, надо сказать, неожиданно для этого языческого, казалось бы, сюжета возникает тема христианской религии — как чего-то официального, обязательного, выцветшего и почти уже незамечаемого. На стене — и при пристойной публике, и в борделе — на почетном месте висит крест. Но когда Русалка выбирает собственное уничтожение, вместо того чтобы спастись теплой человеческой кровью Принца — в спектакле это обставлено как ритуальное, надрывное, библейского толка жертвоприношение, — окружающие предпочитают этого просто не замечать.
Тема тела, и особенно нижней его части, все-время акцентируется. Поначалу ноги Русалки спеленаты длинной юбкой, она может только ползать по этому странному, фальшивому пространству, в котором водные просторы присутствуют исключительно благодаря видеопроекции. Потом она по-детски радуется, что может дрыгать ногами по отдельности, смешно пытается ходить на высоченных шпильках, отчего у нее подгибаются колени; надевает вместо юбки-хвоста дурацкие мешковатые спортивные штаны и уже не снимает их до самого конца.
В самом конце она, застрявшая между жизнью и смертью, уверенна, сильна и обреченно спокойна, даря смертельный поцелуй своему жалкому, потерявшему разум возлюбленному. До того она очень разная: по-детски наивная, легкомысленная, беспомощная, неловко двигающаяся, все время мерзнущая — она ведь не из теплокровных.
Конечно, все эти бытовые подробности лишь способ передать ее социальную невстроенность. Ее немота, которой она, по условиям сделки с Ежибабой, расплатилась за способность приобретать вертикальное положение, — это, конечно, не медицинская проблема, а отсутствие коммуникации. И, надо признать, исполнившая эту сложную роль сопрано Камилла Нилунд если не перепевает своего партнера — блестящего тенора Петра Бечалу, то в конце концов переигрывает.
Самая щемящая сцена спектакля — свадебный бал, который постановщики превратили в издевательский урок танцев для чудаковатой невесты. Она постепенно заводится, увлекается и танцует так, как представляется ей правильным, а именно принимает горизонтальное положение и дрыгает ногами, обнаруживая спортивные штаны под пышным свадебным платьем. На какое-то мгновение к ней присоединяется Принц, тоже бросается на пол, счастливо дрыгает ногами, но быстро берет себя в руки — люди ж смотрят! Сами понимаете, какая уж тут коммуникация.
Екатерина Бирюкова, openspace.ru
Фото: A.T. Schaefer / Salzburg Festival
