Человек дела. Так, очень кратко можно охарактеризовать Михаила Сергеевича Хохлова — пианиста, дирижёра, музыкально-общественного деятеля, педагога, директора Московской средней специальной музыкальной школы им. Гнесиных. Во многом престиж и статус одного из лучших в России музыкальных заведений поддерживается и сохраняется стараниями и неугасающей жизненной энергией Хохлова — человека на своём месте, деятельного руководителя. Недавно отреставрированная, обзаведшаяся новыми учебными корпусами, Гнесинская школа выглядит преображённой. А её выпускники — сегодня, как и прежде — гордость отечественной музыкальной культуры.
С 29 октября в «ДОМе на Знаменке» (МССМШ им. Гнесиных) стартует новый проект в редком для концертной практики Москвы формате. Четыре концерта цикла «Игра без правил» позволят зрителям не только услышать игру всемирно известных пианистов — Люка Дебарга, Андрея Коробейникова, Эдуарда Кунца и Константина Лифшица, но и в буквальном смысле напрямую из зала пообщаться с ними. Об этом грядущем событии, о пианистах, об исполнительской традиции и о многом другом Михаил Хохлов — автор проекта и ведущий всего цикла фортепианных вечеров — побеседовал с нашим корреспондентом.
— Михаил Сергеевич, уже больше четверти века вы возглавляете МССМШ им. Гнесиных. Это говорит в первую очередь о доверии к вам и вашей деятельности преподавателей школы. Скажите, сложен ли в управлении музыкально-педагогический коллектив, и сразу ли вы нашли с ним общий язык?
— Когда я возглавил школу, её преподавательский состав уже давно представлял собой слаженный коллектив, прекрасно зарекомендовавший себя. Истоки нашей школы восходят к 1895 году; в 1946 году она была основательно модифицирована — введены интегрированные программы, помимо музыкального курса в рамках обучения стали изучаться и общеобразовательные предметы. Дети стали обучаться дисциплинам средней школы «не выходя из здания», не разделяя эти занятия со своим профильными музыкальными предметами. В свою очередь сложился и единый педагогический коллектив из преподавателей музыкальных и немузыкальных дисциплин.
Такой творчески заряженный коллектив очень сложен в управлении, потому что любой творческий человек — это индивидуальность. А значит, у него есть активная позиция по всем вопросам, есть точная самоидентификация, и, конечно, такой человек требует к себе определённого отношения.
Когда я пришёл, мне было всего тридцать три года, и сперва надо было завоевать авторитет — уважение и доверие к себе, чтобы иметь право говорить людям в чём они правы, а в чём ошибаются и говорить это так, чтобы моё мнение было для них весомым и значимым. «Команда» обретается постепенно в процессе реализации какой-либо общей идеи.
— Ваша деятельная жизнь в музыке впечатляет разнообразием её проявлений. Вы сочетаете обязанности руководителя и педагога с музыкально-общественной деятельностью: организацией всевозможных творческих мероприятий, проектов различного формата и концертов. Не возникает ли порой усталость? Не надоедает ли вам, как многим музыкантам, рутина административной деятельности, её бумажно-бюрократическая специфика?
— Я отношусь к тем людям, которые постоянно работают, и отдых для меня — это смена вида деятельности. Мне сложно долго заниматься одним делом. Если говорить о первостепенной задаче — то это мои директорские функции, я должен выполнять обязанности, возложенные на меня государством. Не могу сказать, что концерты, фестивали и конкурсы, которые я придумываю, дирижирование — в том числе как педагогическая работа, занятия с пианистами (у меня всегда есть два-три ученика) не связаны с руководством музыкальным заведением. Эти, так скажем, увлечения дополняют мои основные руководительские функции. Они, как бы сказали чиновники, «в русле уставной деятельности». Но тем не менее, это совершенно разный функционал — административная работа директора и, скажем, дирижирование.
Что касается второй части вопроса — да, бюрократическая рутина надоедает. Скорее даже не надоедает, а разочаровывает; в особенности разочаровывает общение с некоторыми чиновниками, которые мало себе представляют специфику нашей работы. Разочаровывает их стиль общения, отсутствие образования и слабое ориентирование в предмете.
— Тогда следующий мой вопрос напрямую связан с темой коммуникации с чиновниками. Сейчас, во время кризисного положения в экономике повсеместно сокращаются расходы на культуру. В связи с этим, будущее школы, её материальное благополучие видится вам стабильным или обстановка весьма туманна и неопределённа?
— Сложный, двоякий вопрос. Очевидно, что от личности руководителя, на какой бы должности он не находился, зависит очень многое. Будь то президент страны, будь то министр культуры или образования, руководитель внутреннего министерского управления или департамента. Чем выше начальник — тем больше у него головной боли и обязанностей, и не всегда дело доходит до конкретных деталей. А именно в деталях, чёрт-то и кроется.
Выясняется, например, что таких школ как наша — 0,05 % от общего числа учебных заведений в России. И, с точки зрения государственной политики, эти сотые доли процента приравниваются к математической погрешности. С другой стороны, когда мы говорим о достижениях этих сотых процента и экстраполируем достижения на всю страну, то понимаем, что на сегодняшний день восемьдесят процентов международных успехов России связаны с успехами выпускников таких школ. И поэтому нам необходимо убедить высокое начальство, что в издаваемых законах и нормативно-правовых документах надо учитывать этот мизерный процент, который по факту даёт славу русского искусства. Но с точки зрения образовательной статистики, цифр — на нас не стоит обращать внимания.
— И у вас получается быть убедительным?
— Как сказать… Не могу утверждать, что постоянно, но иногда получается. Здесь очень силён человеческий фактор.
— Что ж, давайте перейдём в нашей беседе к предстоящему концертному циклу «Игра без правил». Расскажите подробнее об особенностях этого формата.
— Это необычный, нефилармонический формат. Мы его «обкатали» на другом проекте «Кофе-Арт: Чашка кофе с ...». В рамках этого проекта прошли встречи с Борисом Лифановским, Юрием Башметом, Ольгой Свибловой, также там был и нынешний участник «Игры без правил» Эдуард Кунц. Музыканты немного играли (Ольга была представлена исключительно в разговорном жанре), но основная часть вечера представляла собой прямой диалог со зрителями из зала. Такой формат мне показался перспективным. Люди хотят поговорить с интересными личностями, которых они привыкли видеть либо по телевизору, либо по ту сторону сцены.
В «Игре без правил» мы решили сделать упор на музыкальном выступлении участников. Всё же это основное — живое исполнительское искусство, а затем уже можно и поговорить. И разумеется, беседа не ограничивается исключительно музыкальной тематикой. Мы, кстати, объявим в ближайшее время конкурс на лучший вопрос к приглашённым солистам. Победитель этого конкурса получит возможность посетить концерты по специальным пригласительным. Думаю, это вызовет дополнительный интерес, хотя буду откровенным — все билеты уже проданы.
— Все четыре фортепианных вечера пройдут на сцене Органного зала МССМШ на Знаменке. Зал небольшой, но ведь данный формат как раз ориентирован на камерную площадку?
— Да, зал не большой, на 128 мест. В процессе реставрации мы не имели права его расширить, в связи с тем, что здание школы — памятник архитектуры, и, разумеется, гала-концерты устраивать в нём не слишком удобно. Формат помещения должен определять формат общения. Зато у нас с аншлагом проходят вечера, рассчитанные на камерную специфику зала: это концерты ансамбля «Gnessin Baroque», концерты органной музыки. Мы постепенно находим свой формат; небольшой зал, где возможны тонкое музыкальное взаимодействие и беседа с аудиторией. Не думаю, что такой тип фортепианных вечеров, как «Игра без правил» — это наше ноу-хау. Например, в культурном центре «Дом» есть проекты, ориентированные на ещё более неформальное общение. Но там всё-таки больше клубная обстановка.
— А чем был обусловлен ваш выбор солистов для каждого вечера — Коробейников, Лифшиц, Кунц и Дебарг? Не сыграла ли здесь главную роль популярность этих пианистов?
— Я пригласил именно этих пианистов потому, что каждый из них обладает своей исключительной индивидуальностью. Все они очень интересные личности, и их популярность объясняется именно непохожестью на принятый образ-штамп «официального» пианиста. Для всех них характерен свой особый взгляд; когда слушаешь их игру — не знаешь, что произойдёт в следующую секунду, несмотря на то, что играют они достаточно известную музыку. Когда в процессе исполнения следишь за интерпретационными особенностями каждого из этих пианистов, всегда находишься в состоянии некоего открытия. Это касается не только передачи пианистической краски во взаимодействии с инструментом, но и смысловых внутренних связей, возникающих или, вернее, открывающихся в процессе исполнения.
— Со всеми ли этими пианистами вы были знакомы до приглашения поучаствовать в проекте? Сразу ли они согласились?
— Я лично не знаком с Дебаргом. Эдуард Кунц — мой гнесинский ученик. С Костей Лифшицем я знаком очень хорошо, поскольку он также выпускник нашей школы. С ним мы сыграли две серии концертов Баха вместе с «Гнесинскими виртуозами». В меньшей степени знаком с Андреем Коробейниковым.
Все пианисты сразу откликнулись, идея им очень понравилась. Основной вопрос касался выбора дат — лучшего и наиболее удобного времени для проведения наших встреч. Правда, поначалу менеджеры Дебарга были слегка обескуражены названием проекта: как это «без правил»? — Люка играет всё, что написано. Я заверил их, что в этом никто не сомневается, и какая-либо импровизация здесь не предполагается, а «отсутствие правил» — это иносказательный образ. Речь не идёт о внесении изменений в авторский нотный текст Бетховена, Шопена или Шимановского. Речь о том, что на первый план выходит индивидуальная интерпретация пианиста, и это, пожалуй, самое ценное на сегодняшний день, то, что и привлекает публику.
Не секрет, что люди, часто не получающие премии на конкурсах, становятся популярными у слушателей, и концерты с их участием вызывают зачастую больший ажиотаж. Отсюда и название нашего проекта: те, кто получают премии — играют «как надо», в рамках установленных правил, но часто наиболее яркие впечатления и сильнейшее воздействие оказывает исполнительское искусство именно тех, кто играет «как не надо».
— Но ведь, к примеру, Григорий Соколов победил на конкурсе Чайковского…
— В своё время! Да, Григорий Соколов в шестнадцать лет получил первую премию на конкурсе им. Чайковского. Я, кстати, присутствовал тогда на конкурсных прослушиваниях. Мне было очень мало лет, конечно, но я помню свои впечатления от его безукоризненной игры. Помню, что тогда в этой игре мне не доставало эмоциональности и образности. Но жюри (в первую очередь Эмиль Гилельс), рассмотрело в нём огромный потенциал, перспективу – чего не мог увидеть в то время я, будучи ребёнком. И сегодня, когда я слушаю Григория Соколова, я получаю огромное удовольствие и понимаю, что сегодня это один из лучших пианистов в мире.
— Вы сказали, что название «Игра без правил» подразумевает преодоления шаблонов «конкурсной игры», без деконструкции авторского текста. А как вы определяете понятие исполнительской традиции?
— Исполнительская традиция… Наверное, самый наглядный пример — это международные конкурсы. Что греха таить, всякий выучившийся музыкант хочет участвовать в конкурсах, становиться лауреатом. На сегодняшний день для реализации этих планов ему нужно, разумеется, много самостоятельно учиться, найти подходящего педагога.
Но сравнительно новый существенный инструмент в достижении цели — это записи. Причём не как было раньше — пластинки, компакт-диски, а новый тип — прямые трансляции с конкурсов. Сегодня достаточно открыть Youtube, и даже если в этот момент не идёт трансляция, то по записям можно проследить «восхождение» победителя, скажем, на последнем конкурсе им. Шопена в Варшаве. Мало того, мы можем увидеть, как голосовали за него члены жюри, так как это тоже выкладывается в сеть. И тогда мы берём результат конкурса, отматываем назад третий, второй и первый туры — смотрим, как победивший конкурсант играл мазурки Шопена. Считываем это исполнение и понимаем, что если сыграть как можно более идентично, у нас появляются большие шансы пройти в финал.
— Но ведь это же не совсем относится к понятию «традиция»…
— Понимаете, в наш век технологического, так сказать, прорыва, в конце концов, почему не использовать именно такой подход? Мы получаем знание, как надо играть…
— …на конкурсах.
— …на конкурсах, чтобы получить премию. Здесь помедленнее, тут побыстрее, там добавить артистизма — махнуть рукой, как-нибудь посмотреть. Как в том анекдоте про замечательного дирижёра, который перед концертом всегда доставал секретную записку, а после его смерти выяснилось, что написано там было: «скрипки слева, виолончели справа». Хотя я утрирую, но примерно то же самое и здесь. Грубо говоря, первые места получают те, кто понравятся больше жюри, а нравятся они потому, что как раз есть некая традиция, которую можно «просчитать».
— Но всё-таки, может быть «традиция» — не совсем уместное слово, возможно, здесь более подойдёт «шаблон»?
— Традиция исполнительского искусства постепенно переходит в шаблон. И шаблон этот кочует из конкурса в конкурс, а выход за его рамки часто приравнивается к «дурновкусию». Или говорят игра «дурновкусная», не принятая, но талантливая. Вот и бери линейку и поди посчитай «степень плохого вкуса» и «уровень таланта».
— Хотел бы в конце нашей беседы задать глобальный вопрос: что для вас музыка? И каково место музыканта в сегодняшней России?
— Музыка — это не самоцель. Это средство, которое может сделать человека счастливее. Я настаиваю на том, что это необходимый элемент развития для каждого. Изучение языка музыки необходимо, как познание родной речи, иначе человек становится гораздо беднее в плане взаимоотношения с миром. Это не вопрос понимания музыки, как вида искусства; это вопрос понимания мира в принципе. Учёными доказано, что музыка влияет на социализацию, образно-пространственное мышление человека.
И важно не просто слушать — необходимо играть на инструментах. Профессиональные музыканты — это своеобразные передатчики, коммутаторы. Их собственная жизнь может быть несчастливой, ведь счастье и внутреннее духовное богатство — зачастую вещи несовместимые. Музыканту в сегодняшней России очень тяжело. У меня есть надежда, что наша страна сейчас находится на пороге серьёзных изменений в области образования и культуры, которые должны произойти в ближайшие десять-пятнадцать лет. Я надеюсь, что настанет время, когда люди поймут, что язык музыки — это самый универсальный, самый нужный язык общения.
Беседовал Александр Тлеуов
