Главным поводом для интервью с Еленой Тарасовой, известной концертирующей пианисткой, представительницей исполнительской школы Московской консерватории (класс Сергея Доренского и Павла Нерсесьяна), стал ее новый оригинальный проект «Звуковые иллюзии. Коллаж», реализованный как в форме звучания живой музыки, так и в форме записи аудиоальбома. Творческая миссия этого проекта – расширение рамок классического клавирабенда путем философского осмысления процесса рождения и восприятия музыки, основополагающей сущностью которого на сей раз выступает синкретика определяющих средств выразительности, оперирующая со всей совокупностью слагаемых категорий как с единым целым. Не оставлен вниманием и весь спектр других концертных программ, на которые исполнительница приглашает публику в нынешнем сезоне.
– Фортепианная музыка, которую мы слушаем в концертном зале, – это прекрасная, но весьма прихотливая, порой даже ускользающая, отнюдь не просто постигаемая абстракция, которая превращается в реальность, если по-настоящему захватывает наше воображение, становится частью нас… Разделяете ли вы такой тезис?
– Я возразила бы относительно абстракции и сложности постижения, если мы говорим о классическом репертуаре. В остальном – да, разделяю.
– И всё-таки что нужно для того, чтобы – иначе просто сказать не могу – абстракция музыки стала реальностью для слушателя?
– В первую очередь, она должна стать объемной реальностью для исполнителя. Тогда она станет реальностью и для слушателя.
– Вносит ли наша стремительная эпоха, наши бешеные ритмы жизни и тотальная погруженность в интернет некую корректировку в плане того, как сегодня надо подавать музыку в концертном зале, как выстраивать диалог со слушателем?
– Стремительность эпохи и ритмы нашей жизни, безусловно, вносят свои коррективы абсолютно во все сферы нашей жизни, как и интернет. Нередко он играет злую шутку в нашей жизни даже при всех своих достоинствах и плюсах для вполне конкретных рабочих задач. А пары молодых людей, которые смотрят не в глаза друг другу, а на экраны телефонов, – это печально…
Что же касается музыки в концертном зале, то часто в предварительных диалогах о программе концерта звучит чеховский мотив – точнее, фраза Константина Треплева из «Чайки». Помните? «Нужны новые формы»… Но что такое эти «новые формы»? Каждый находит свой ответ, свое решение. Мне кажется, новые формы можно искать через переосмысление уже существующего.
– По-видимому, та форма общения с публикой, которую вы назвали «акустическим спектаклем», и есть ответ на вызовы времени, на изменившуюся парадигму современного восприятия классической музыки. Это так?
– Возможно. Эта форма возникла интуитивно, но этот опыт мне кажется интересным для нашего времени.
– «Звуковые иллюзии. Коллаж» – это ведь первая ваша программа в жанре «акустического спектакля». Давайте поговорим о ней: как подбирался репертуар, как выстраивалась «драматургия» программы, каков формат ее представления?
– Мне интересна игра со смыслами, интересен поиск того, что объединяет выбранные для концерта сочинения или же убедительно противопоставляет их в программе, формируя при этом некое целое. Эта архитектура всегда понятна специалистам, меломаны воспринимают ее интуитивно.
Что же касается программы «Звуковые иллюзии. Коллаж», то мне хотелось придумать красивую программу-магию, очень хрупкую, иллюзорную, тонкую, ускользающую, но при этом очень объемную, масштабную и сильную. Тема вечера, музыки вечера, тишины, мечтаний и грез… Тема ночи в ее романтическом понимании давала мне этот объем. Оставалось найти внестилевую линию, которая позволила бы объединить разные великие и самоценные сочинения в единую концепцию, позволила бы достичь единства не только через сюжетные параллели, но и через некий общий звуковой символ. Так появилась линия колокольного звона.
У этой концепции получился свой тональный рисунок, смысловые акценты, однако не буду утомлять деталями шахматной партии, сыгранной в процессе формирования идеи. Скажу лишь, что эта сложившаяся программа незамедлительно заявила о своих нюансах исполнения, в какой-то степени отрицающих понятие «концерт». Практически сразу стало понятно, что эту программу нельзя прерывать аплодисментами – ведь ряд сочинений возникал интермедийно и не завершался тоникой: композиторы оставляли финальные такты на доминанте и позволяли им рассеяться в воздухе. Интуитивно хотелось уйти и от яркости сценического освещения, и стало ясно, что иллюзорная концертная программа продолжительностью час со своей драматургией, режиссером и исполнителем в одном лице нуждалась также еще в одном важном элементе театрального процесса – в особом световом решении. Лучшим из всех вариантов я назвала бы полумрак концертного зала и отдельные лучи яркого света, направленные на рояль.
Опыт некоторого отрицания жанра «концерт» в наше время мне показался очень интересным и важным. Ведь концерт – преимущественно вечернее действо, на которое люди спешат с работы. Множество дел и задач в течение дня, необходимость находиться в стремительном движении… Много разных волнений – в том числе из-за пробок и возможного опоздания. Самое время вспомнить Алису, героиню Льюиса Кэрролла: «Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее!» Человек все время действует на большой скорости – и, приходя в зал, по инерции хочет продолжать активно действовать, аплодировать, а нужно раствориться и размышлять. Между храмом и концертным залом много общего. В этих пространствах легче позволить себе обрести время собственной жизни, которое так стремительно убегает от нас в суету мегаполиса.
Но вернемся к разговору о «Звуковых иллюзиях». Я всегда ощущала, в каком активном и немного «официальном» пространстве эту программу начинаю и в каком едином умиротворенном пространстве ее завершаю. Тишина между пьесами не заполнялась аплодисментами – она тоже становилась музыкой вечера. Тишина – как важное пространство для рождения звуковой иллюзии, восприятия и осмысления. Тишина – как возможность услышать голос собственной души, ее ответ на увиденное, воспринятое. Тишина – как роскошь современного мира. Это было совместное существование в гармонии объемной реальности во временном пространстве из шестидесяти пяти минут, без необходимости отклика в виде аплодисментов. И, кстати, без волнений на тему «а можно ли аплодировать?», ведь некоторые пьесы этой программы, как я говорила ранее, не имеют определенной и понятной точки в конце.
– А какова статистика исполнения этой программы? Сколько раз вы ее сыграли, и в каких залах? Когда это случилось впервые?
– Я много играла ее в течение концертного сезона в разных залах. Первые исполнения состоялись в Музее-квартире Гольденвейзера и в Итальянском дворике Государственного музея изобразительных искусств имени Пушкина. Должна вам сказать, что определение «акустический спектакль» я добавила к названию программы после концерта в Музее-квартире Гольденвейзера. Там я решилась на диалог с аудиторией – благо общение со зрителями в рамках концерта не находится в противоречии с атмосферой зала этого музея – и попросила рассказать о впечатлениях, восприятии программы без аплодисментов, понимании концепции. Эти вопросы волновали меня еще и потому, что в сложившейся звуковой истории у меня есть некая автобиографическая линия – вернее, некая очень важная для меня мысль, которую я вела через эту программу. Но была ли она понятной? И услышанное в том диалоге с аудиторией открыло для меня много нового. Каждый, кто делился со мной впечатлениями, рассказывал свою законченную историю, свой автобиографический спектакль, сложившийся из воспоминаний и игры воображения, импульсом к которому и стала музыка программы «Звуковые иллюзии. Коллаж».
– Представляли ли вы эту программу за рубежом? Если да, то есть ли различия в ее восприятии зарубежной и отечественной публикой?
– Первое зарубежное исполнение этой программы состоялось во Франции в августе. «Звуковые иллюзии» были представлены в рамках фестиваля «Les Pianos Folies», который отмечал в этом году свое десятилетие. С большим удовольствием говорю об этом проекте, о разнообразии его программ, в которых всегда интересно быть как артистом, так и слушателем, и о чуткой и тонкой аудитории этого фестиваля. Восприятие, безусловно, отличалось потому, что акустический спектакль звучал не в большом концертном зале с приглушенным светом, а в камерном – по сути, в стеклянном павильоне, окруженном прекрасным пейзажем. Я думаю, это был совсем другой спектакль – спектакль музыки и природы, которая взяла на себя роль художника по свету и выстраивала свою световую партитуру, оттеняя музыкальные события и улыбаясь им. В таком сотворчестве была своя особая сила. Слушатели были очень внимательны и встретили эту идею очень тепло.
– Важна ли для вас площадка исполнения, и менялось ли ваше отношение к этой программе по мере ее обкатки? «Взрослеет» ли музыка вместе с исполнителем или нет?
– Скорее, мы, взрослея, открываем всё бóльшие глубины в музыке, путь к интерпретации которой был когда-то начат. Отношение – да, оно менялось. Я поняла, что найденное интуитивно имело логическое основание и объяснение, и о многих этих основаниях и объяснениях сейчас с удовольствием вам рассказываю.
– Проект записи этой программы на диск возник в процесс ее обкатки или она изначально была задумана с прицелом на ее аудиоверсию?
– Скорее, первое. Однако в истории с записью диска есть свой нюанс. С сентября по декабрь я готовила к записи две программы – «Звуковые иллюзии» и «Диалоги». Вторая программа была построена на параллелях между Григом и Чайковским, Прокофьевым и Пуленком. Выбор программы для диска состоялся в середине декабря, а уже в январе была запись.
– Этот альбом появился уже на рынке аудиопродукции? Можно ли его приобрести в Москве? Планируется ли его презентация? Где и когда?
– Да, этот альбом уже путешествует по Европе, но в Россию пока не пришел. Для российских слушателей возможно приобретение диска на официальном сайте лейбла «Neue Sterne», но в начале ноября ожидается появление диска в Москве. Как только это произойдет, станут понятны и даты презентации в Москве: информация об этом появится на моем сайте.
– Собираетесь ли вы и дальше развивать жанр «акустического спектакля»? Какие-то определенные задумки на этот счет у вас уже есть?
– Да, в числе программ нынешнего сезона будут и акустические спектакли. Есть две новые идеи – «Credo» и «Осколки». Они намечены на вторую половину сезона.
– Диск «Звуковые иллюзии. Коллаж» – запись одного из живых концертов или студийная запись? А каково, в принципе, ваше отношение к работе в студии, результатом которой всегда бывает, как правило, скрупулезно выверенный, отточенный до мельчайших нюансов, но всё же застывший в каком-то своем частном мгновении аудиопродукт?
– Это студийная запись. Должна сказать, что в студии мне всегда сложно – не хватает присутствия зрителя, есть ощущение концерта в изоляции от мира. По этому поводу я хотела бы тепло поблагодарить всех, кто участвовал в процессе этой студийной работы за удивительную творческую атмосферу, которая очень помогла преодолеть этот эффект изоляции. Согласна с вами, это застывшее мгновение – впрочем, как и любой акт творчества, зафиксированный и потому не имеющий возможности измениться в своем художественном решении.
– Давайте представим абсолютно абсурдную ситуацию: пианист никогда не выходит на публику, но количество записанных им в студии альбомов постоянно растет. И в связи с этим вопрос: можно ли считать живое музицирование и контакт со слушателями именно тем главным творческим «допингом», что заставляет пианиста как художника-интерпретатора всё время развиваться, постоянно идти вперед?
– Да, безусловно. В луче сценического света и диалоге со слушателем ты всегда понимаешь нечто большее. Выход на сцену – с предшествующим этому выходу временем концентрации, с волнением как предвосхищением диалога с аудиторией – это всегда момент истины и новый мощный импульс к дальнейшей работе.
– Насколько сильно развито у вас чувство подспудного ощущения зрительного зала в процессе исполнения? Понятно, что в этот момент пианист думает лишь о музыке, которую исполняет, но возникают ли какие-то ощущения обратной связи с аудиторией на каком-то астральном, подсознательном уровне?
– Бывают мгновения ощущения зала, который словно живет и дышит вместе с тобой. Это происходит в эпизодах pianissimo. Это очень сильное ощущение.
– Какие новые концертные программы ждут нас в этом сезоне? Готовите ли вы какие-то сюрпризы своим слушателям?
– Рассказ о московских концертных программах я начну с ноябрьских событий, потому как почти весь октябрь проходит вне Москвы. В эти дни я улетаю в Германию, где пройдут концерты, презентация диска «Звуковые иллюзии. Коллаж» и мастер-классы. Из Германии лечу в Екатеринбург, чтобы принять участие в конференции к 90-летию со дня рождения Евгения Федоровича Светланова: прочту доклад, проведу мастер-классы и приму участие в концерте. Далее – непродолжительная поездка в Париж. Я буду очень рада видеть всех на концерте 1 ноября в музее-квартире Святослава Рихтера (предстоит интересная программа, посвященная музыке Сэмюэла Барбера и Леонарда Бернстайна), а также 2 ноября в Государственном музее изобразительных искусств имени Пушкина, где будет большая сольная программа под названием «Вариации на тему любви». После небольших гастролей я снова в Москве – и буду ждать новой встречи со слушателями в Зеркальном зале Государственного института искусствознания, где прозвучат сочинения Мориса Равеля и фортепианный цикл Микаэла Таривердиева. Во второй половине сезона предстоит большая русская программа, но будут и акустические спектакли, о которых мы уже говорили, а также программа, включающая 12 этюдов Шопена.
– Есть ли у вас хобби, увлечение? И есть ли мечта, связанная с этим?
– Я очень люблю классическую литературу, балет и драматический театр – и всегда рада провести свободное время в театре или же с книгой. Часто бываю на выставках в музеях. Изучаю историю русского театра, классический кинематограф, занимаюсь языками. Люблю пешие прогулки по Москве – это время неторопливых диалогов и взглядов на архитектурный облик родного и любимого города.
– А есть ли у вас заветная мечта, связанная с пианистическим творчеством?
– Да, безусловно, но мечты – это такое хрупкое явление… Я предпочла бы не озвучивать их, чтобы не разрушить.
– Что для вас пианистическое исполнительство: профессия, работа или образ жизни, неразрывно связанный со смыслом существования?
– Это образ жизни, связанный со смыслом существования. Это определенная защита, иммунитет к окружающему нас миру. Как раз недавно вновь размышляла об этом. Творческий человек – это, прежде всего, человек. Он живет в современном мире, перегруженном информацией, аналитикой, прогнозированием. Всё это придает некую дополнительную гравитацию существованию. У музыканта есть возможность преодолеть эту гравитацию, побыть в течение какого-то времени в пространстве очень высоком – этому пространству нет и не может быть аналогов в реальном мире. Мне кажется, творческие люди особенно нужны сегодняшнему времени. Они не делятся мыслями о современном мире – в век информации и аналитики они делятся своей верой в этот мир.
P.S. В процессе подготовки интервью редакции нашего интернет-портала стало известно о выходе первой рецензии на диск Елены Тарасовой в авторитетном европейском журнале «Piano News». Этой работе высокую оценку дал музыкальный критик Карстен Дюрер. Диск получил максимальный балл за интерпретацию и звучание.
Фото Эмиля Матвеева и Юлии Луниной
