На основной недостаток semi-опер, к которым относится «Королева фей» Пёрселла, сразу же указал английский критик Роджер Норт (1653-1734): «Те, кто пришёл посмотреть пьесу, чувствовали отвращение к музыке; в свою очередь, те, кому важнее музыка, были не готовы смириться с паузами, возникающими во время звучания разговорных диалогов; таким образом, лучше разделить эти жанры». Соответственно, перед нами вариация на тему «Сна в летнюю ночь» Шекспира как драматический спектакль, прерываемый музыкальными номерами. Причём, поют не действующие лица (роли исполняют актёры), а «маски».
Для бременской постановки Роберта Ленигера характерна избыточность и злоупотребление приёмами режиссерского театра.
То, что при дозированном применении приносит успех, например, Петеру Конвичному, при неумеренном использовании разрушает спектакль. Слишком много костюмов и переодеваний, слишком много видеопроекций и камер, слишком много движения, так что стоит с самого начала смириться с невозможностью сконцентрироваться.
Помимо уже упомянутого отсутствия границы между оперным и драматическим жанрами, характерного для semi-опер, в спектакле снимаются и другие границы. Так, нечетко выражен контраст между началом представления и его преддверием. Действие и его музыкальное сопровождение начинаются, когда зрители ещё не расположились в зале. Здесь «оправданием» служит отсылка к тем временам, когда инструментальное вступление служило аккомпанементом для той важной задачи, коей является поиск своего или более подходящего зрительского места.
Кроме того, в спектакле разбивается художественная рамка, разделяющая игровое и неигровое пространство.
Деметрий разносит по залу бокалы шампанского; некоторые артисты сидят в зале, замаскированные под зрителей, и поднимаются петь и играть якобы в соответствии с номером выпавшего из лототрона шара. Прозрачной является также граница между текстами. Реплики Шекспира и неизвестного либреттиста разбавляются фразами собственного сочинения, даже на русском языке: «Как же мне надоела эта работа!» (и не удивительно).
Единственный обозначенный рубеж — это граница между ночью и днём. Ночь метафизически осмысляется как особое время, когда оживают таинственные силы, днём не выносящие света разума. Как замечает театральный критик Ян Котт, ночью поэтическая и прозрачная Титания, порхающая с цветка на цветок, может влюбиться в осла (олицетворяющего на протяжении столетий высокий уровень сексуальной потенции), пересекая границу между человеческим и животным. Спектакль начинается «днём»: двери в зал первое время открыты, освещение остаётся полным. Ночь опускается постепенно.
Шекспировский лес становится лабораторией по исследованию сновидений и реализации потаённых желаний,
возглавляемой Обероном (Хельге Трамзен) и Титанией (Ирене Кляйншмидт). Грубоватые и нервные официантки Елена (Лина Хоппе) и Гермия (Мерет Мундвилер) ссорились с официантами Деметрием (Юлиан Анатоль Шнайдер) и Лизандром (Кристоф Феттер), показавшими отменную физическую форму. Между ними шнырял скрабезный Пак (Парбет Хуг) с чёрной бородой и в красных трусах.
Оркестром Бременской филармонии управлял шведский дирижёр Олоф Боман. В представленном в буклете интервью он говорит: «Прекрасно в барочной музыке то, что с ней можно обходиться свободно и прагматически». Но Боману удавалось координировать происходящее с трудом.
Голоса и инструменты сходились и расходились друг с другом, духовые вопили в углу, но в целом хотелось продолжать жить и радоваться музыке Пёрселла.
К слову, Бенджамин Бриттен отмечал, что Пёрселл как никакой другой композитор чувствовал музыку английского языка. A Олоф Боман в уже упомянутом интервью приводит конкретный пример: в музыкальном номере «Sleep» («Сон») музыка буквально затухает и засыпает, а почти все слова содержат звуки s- или sch-: «hush, silent, sweet repose, softly».
Поющие маски в спектакле были пациентами, клоунами и т.д. Бас (Поэт) Кристоф Хейнрих старался рычать посочнее. Лирический тенор Хиойонга Кима располагает бóльшими возможностями, чем проявившиеся в этой постановке. Сопранистки Ирина Дяшко и Нерита Поквитите изображали медсестёр.
Неожиданно спектакль спас эпизод, который условно можно назвать «Влюблённый ковбой».
Контртенор Джон Латтимор в пышном красном платье и с длинными распущенными волосами делал вид, что отвергает пылкие ухаживания баритона Биргера Радде. Несмотря на китчевый эротизм оформления, сценическое обаяние Латтимора и общий задор на какое-то время действительно возродили дух театра времён английской Реставрации, а игровое нарушение традиционных границ между полами доставило весёлое удовольствие. Партия была написана Пёрселлом для контртенора изначально, и именно этот ход соотечественника подтолкнул Бриттена к тому, чтобы в его собственной опере «Сон в летнюю ночь» этим голосом пел Оберон (что тогда было оригинальным шагом).
Иногда удивляла реакция зрителей: оказывается, ещё смеются, когда кто-то попадает лицом в торт. В целом постановщики действительно сработали в рамках, заданных Шекспиром: во «Сне в летнюю ночь» пьеска, сыгранная на герцогской свадьбе ремесленниками, характеризуется ими как «Пространно-краткий акт. Весьма трагичное увеселенье».
Премьера спектакля состоялась 21 мая 2017 года; рецензируемый спектакль — 11 июня 2017 года.
Фото: Theater Bremen
