Musica viva в Третьяковской галерее
«Россия и Европа: 1900—1917» — так сформулирована тема Третьего Международного фестиваля «Русская культура — взгляд сквозь столетия». Казалось бы, не ново. Однако нынешний фестиваль — не просто приятное времяпрепровождение в приличествующем случаю интерьере (например, во Врубелевском зале Третьяковки), и даже не просто озвучивание очередной концепции. Это прежде всего неожиданный ракурс — своего рода «малоизвестное об известном».
С предложенным контекстом мы едва ли привыкли ассоциировать таких мастеров, как Яначек, Шимановский или Сибелиус, чьи сочинения (в России, кстати, почти неизвестные) были представлены на концерте-открытии.
Соната для скрипки и фортепиано Яначека — музыка от сердца, а не от лукавого, неброская и при этом абсолютно самобытная. В ней — и первозданная свежесть чешской традиции, и отточенный профессионализм, и мощь таланта, и тот самый сплав славянского и европейского, который так естественно вписывается в концепцию фестиваля. Все это сумели донести и исполнители. Сказать, что японский скрипач Т. Шимицу или наш бывший соотечественник, пианист П. Гилилов, превосходно звучат, безупречны технически и составляют совершенный ансамбль — значит не сказать ничего. Ведь их интерпретация — это как раз тот самый случай, когда об отдельных составляющих мастерства просто не думаешь: исполнители играют, как дышат, всецело погружены в музыку и без видимых усилий и желания чем-то удивить вовлекают в нее слушателей.
В пьесе «Malinconia» для виолончели и фортепиано Сибелиуса звуком А. Рудина — теплым, упругим и трепетным — можно было наслаждаться просто как акустическим явлением; совершенный дуэтный альянс Рудина и Гилилова тоже сам по себе поразителен. Но главное, что все это было во имя красивой музыки для виолончели, быть может, немного прекраснодушной и монотонной, но трогательно-искренней по тону.
Завершившая вечер «Классическая симфония» Прокофьева — еще одна остроумная и вполне логичная «реплика» в диалоге начала века. В трактовке оркестра «Musica Viva» симфония прозвучала камерно, ясно, неспешно, приобретя оттенок домашней уютности и импонирующей патриархальности. При этом музыканты не без удовольствия продемонстрировали все прокофьевские поддавки и ироничные улыбки, не забыв и про полифонические «проделки», которые обычно тонут в стремительной россыпи звуков.
Еще одна программа — «Отражения» («Джаз в классике?») — явно претендовала на положение бестселлера фестиваля: в обмен на «чистый академизм» здесь предлагались не только «опасные связи» с джазом (которые, вообще-то, весьма условны), но и завлекательность музыкально-театральных жанров.
Грамотно, с пониманием, но довольно обыденно сыграли сонату для скрипки и фортепиано Равеля А. Тростянский и С. Главатских; не произвел неизгладимого впечатления и знаменитый «Блюз» (2-я часть), который прозвучал совсем «не так вкусно», как ожидалось.
«Песни Билитис» Дебюсси и «Сказка о беглом солдате и черте» Стравинского — сочинения, не слишком приевшиеся нашей публике. Тем больше шансов реализовать заложенные в них возможности. В данном случае немного подвел выбор чтецов. Л. Кремер уж очень сильно старался придать своей декламации («Песни Билитис») внятность, выразительность и продемонстрировать стильный французский прононс, но темброво и эмоционально не вполне вписалась в идеальный ансамбль флейты и фортепиано (М. Федотова, А. Мельников). Яркость звучания и «оживляж» здесь, пожалуй, ни к чему: вполне достаточно непринужденной, распевной мелодекламации и «легкой дымки» — сочетания, которое прекрасно удается франкоговорящим певицам.
Как настоящий мастер художественного слова, с выражением и желанием «донести» продекламировал текст Р. Клейнер («Сказка о беглом солдате и черте»). А между тем и музыка — простая, лубочно-яркая, хотя и не без известной raffinesse, пронизанная залихватскими «стравинскими» ритмами, — и притчевый сюжет диктуют не вживание в образ, а игривость, некое сказывание-посказывание с легкой ноткой назидательности и как бы «между прочим». Не совсем в своей тарелке чувствовали себя и инструменталисты, которые хотя и пребывали в хорошем настроении с самого начала, но по-настоящему разошлись только в последнем танго.
Лада Аристархова
