Боги и герои Mozartwoche-2015. Часть II
Лошадиной теме на главном зимнем фестивале Зальцбурга была посвящена предыдущая рецензия, так как версальский конный театр Бартабаса дебютировал в Фельзенрайтшуле в постановке оратории Моцарта «Кающийся Давид» под музыкальным руководством Марка Минковского. Но образы скачек и забегов рождались на фестивале еще не раз в связи с исполнением разных произведений Моцарта и даже Шуберта, поэтому новых сравнений с грациозными животным в тексте не избежать.
Марк устал
Важно, почему на фестивале, вообще, возник Шуберт. Во-первых, Марк устал от барокко и прочей ранней музыки. Он сам, без своего оркестра, давно задумывается над куда более современными партитурами — несколько лет назад приезжал в Москву дирижировать «Пеллеасом и Мелизандой» в МАМТе, но музыкантам, оснащенным барочными инструментами, такие скачки не показаны, поэтому пока Минковский путешествует с «Музыкантами Лувра и Гренобля» по соседнему с барокко классицизму и осваивает романтический репертуар.
Так, раннюю симфонию Вагнера он показывал в Зальцбурге в 2012, а в 2015 организовал внутри «Моцартвохе» соревнование дирижеров и оркестров, интерпретирующих симфонии Шуберта. Сам он взялся за так называемую Большую симфонию до мажор, которую на родине композитора считают восьмой, а по английской сквозной нумерации — она девятая, рабочее название симфонии «гмундско-гастайнская», то есть почти «зальцбургская».
Формально, Шуберт является смежным с Моцартом композитором, он не уставал сообщать друзьям в письмах о том, что формирует свой композиторский и слушательский вкус на его музыке. И связь на уровне сообщающихся сосудов через учителя всех и вся в Вене — Антонио Сальери — тоже играет роль. В этой же системе есть и Бетховен, и Лист, и еще много кто, так что понятно более менее, в какую сторону в будущем развернется «Моцартвохе» в редакции Минковского.
Его предшественник шел другим путем — ставил в один концерт опусы Моцарта и одного из двух Гайднов, плюс опусы действующего композитора в резиденции, который сочиняет новые произведение на моцартовские темы. Но эти времена прошли. Зато подобная схема заработает на следующем Бетховенском фестивале в Бонне при Нике Вагнер. Там возле Бетховена вырастут и Лист, и Шуберт, и композиторы, воспевшие разные революции, и новые опусы современных композиторов, написанные по заказу фестиваля.
Неотпетое прошлое Шуберта
Организаторы хотели также, чтобы симфонии Шуберта сыграли и на барочных инструментах, и на современных, и чтобы дирижерские школы у всех были нарочито разные. Открывали Шуберт-марафон Венские филармоники и Николаус Арнонкур, который последнее время много болел и несколько раз отменял свои выступления в Зальцбурге. Сейчас знаменитому австрийскому маэстро 85 лет, и к радости поклонников, среди которых и автор этого обзора, он вернулся в строй в необычайно активной форме — руководит проектами в Театре ан дер Вин, выступает с разными оркестрами, контролирует свой собственный фестиваль «Штириарте» в Граце.
В свое время его запись всех симфоний Шуберта с оркестром Консертгебау стала своеобразным недостижимым эталоном целостной интерпретации симфонического корпуса композитора. В этой великой записи (4 диска) Арнонкур предъявил миру такого Шуберта, без которого Моцарт и Бетховен, его старшие братья по крови, выглядели бы обездоленными внутри Венской школы.
Арнонкур будто бы ухватил суть трагического у Шуберта, которое по определению неуловимо, и таковым непознанным его зафиксировал, увековечил.
Оно торжественно и солнечно, пронзительно и возвышенно, и, главное, очень театрально. Шуберт не состоялся как оперный композитор, и чем больше хороших дирижеров интерпретируют его оперные опусы, тем очевиднее его неудачливость в этом жанре (из последних опытов, красивых, но также неубедительных — постановка «Фьеррабраса» на последнем летнем Зальцбургском фестивале под руководством чудесного Мецмахера и «Альфонсо и Эстрелла» на Моцартвохе-2015 с любопытным итальянским маэстро Антонелло Манакорда).
Видимо, всю свою театральность Шуберт вложил в симфонии, а дары вокалистам раздал в песенном виде.
И Арнонкур стал первым, кто выдвинул эту теорию о симфониях-спектаклях и ошеломляюще продемонстрировал в записи. Надо сказать, что в зале он звучит еще убедительнее, даже со скучноватыми Венскими филармониками.
Арнонкур взял себе симфонии Шуберта из двух групп — Шестую из юношеской группы (до мажор, соч. в 1817/18) и Восьмую «Неоконченную» (си минор, 1822) из двух программных. Предварялись симфонии галопирующей увертюрой к мелодраме «Волшебная арфа». Бодрую итальянизированную музыку увертюры Арнонкур (устно, выступив перед концертом) сопоставил с Шестой симфонией, которая намеренно была стилизована Шубертом под россиниевские увертюры и арии из его опер-буффа.
Шуберт слыл поразительно толерантным человеком по отношению к коллегам.
Пока одна часть венской культурной элиты презирала вторую часть, которая «продалась» Россини, набирающему обороты популярности в Европе, Шуберт решил обыграть приемы Джоаккино в симфонической форме, искренне восхищаясь солнечным талантом итальянца. Шестая симфония является последней в юношеском цикле, считается, что после нее Шуберт развивал симфонический жанр сугубо индивидуальным путем. С другой стороны, Шестая тоже новаторская, ведь если подумать, кто другой из венских гениев написал такую симфонию, из которой умелый аранжировщик сложил бы одноактную оперу-буффа?
«Неоконченную» Арнонкур сейчас переосмысляет как сюжетное действо — в первой части он воссоздает картину массового опьянения толпы свободой, сходки революционеров, дерзости первого свидания, передает ощущение вседозволенности карнавала, с опасливыми оглядками заговорщиков назад и по сторонам, но все равно идущих вперед. И совсем другая вторая часть — с разбором полетов, с разочарованием, взаимными упреками, осадком и горечью, чистый, сухой трагизм, не светлый, не романтичный, не театральный, как ожившие мазки живописи Курбе — последнего романтика и пионера реализма. И при выходе Арнонкура на острый и безапелляционный финал, когда уже думаешь — конечно, никакой третей и четвертой части Шуберт не собирался писать, крадется сомнение — раз он смог предсказать конец романтиков и Вагнера, может он все-таки не договорил? Не успел нам что-то сказать? Или ввел в оборот недоговоренность, как новый тип законченного высказывания?
Что говорить об овациях, они были нескончаемо долгими и заслуженными, гениального дирижера благодарили за столь качественное возвращение и за его новые шуберт-открытия.
Соль и сахар Шиффа
На следующее утро Шуберта интерпретировал главный любимец публики «Моцартвохе», венгерский пианист и руководитель оркестра «Капелла Андреа Барки» Андраш Шифф. Ему досталась Пятая симфония (си-бемоль мажор), которую Шуберт оркестровал тем же составом инструментов, что и у первой редакции (без кларнетов) моцартовской сороковой симфонии (соль минор). Именно эту симфонию Шуберта музыковеды считают самой «промоцартовской», написанной по ощущениям, которые «накрыли» композитора во время исполнения струнного квинтета Моцарта.
Шифф поставил в одну программу с Шубертом также Первый фортепианный концерт Бетховена,
которым дирижировал из-за рояля и оставил то же ощущение, что и норвежский пианист Андснес прошлой осенью в Бонне.
Оба музыканта при всем взаимопонимании со своими оркестрами, больше находились на волне собственных чувствований Бетховена и всем сердцем стремились к своим соло, забывая обо всем остальном. У Шиффа опыта больше, поэтому он лучше справлялся с обеими функциями, но и у него местами музыкальный пейзаж не складывался. Причем интересно, как дирижер Шифф является очень позитивным человеком, при любой возможности готовым увести слушателя на солнечную сторону улицы, подсыпать сахара, подлить мелодичного меда, а как пианист он, наоборот, острый и жесткий как бритва. От его фортепианного Шуберта (не в этот, а в другие разы) мурашки по коже бегут, а когда он за пультом с симфониями Шуберта, его глаза светятся, горят, излучают счастье и гармонию, которые передаются и ансамблю и публике.
Движение во времени
Следующими интерпретаторами Шуберта предстали Зальцбургская камерата и словацкий маэстро Юрай Валчуха, шеф Национального симфонического оркестра RAI (Турин). Им выпала Третья симфония (ре мажор, 1815), которая, как и Шестая, пропитана духом Россини. А ее финал обычно сравнивают с финалом «Итальянской симфонии» Мендельсона.
Валчуха специализируется на музыке конца XIX — начала XX вв., когда романтизма уже след простыл. Послания Шуберта он предпочел читать бегло, через строчку, пересказывая его публике с обобщениями, намеренно выпуская нюансы, из которых бы Арнонкур сложил мини-спектакли.
Трагический немецкий пафос чередовался с буффонным задором итальянской музыки.
Чередование происходило столь быстро, что снова вспоминались галопирующие лошади, героини этого зимнего фестиваля. Дирижер стремился сделать музыку Шуберта не эстетской энигмой, а внятным хрестоматийным романтизмом. Причем таким сугубо немецким, с привкусом «штурм унд дранг», когда все духовые вопят разом, сливаясь в напористый гул.
В этот вечер с коллективом выступал еще один музыкант славянского происхождения, украшающий сегодня парижский фортепианный Олимп, Пётр Андершевский. Он сыграл один из концертов Моцарта (соль мажор, 1784), написанных композитором для виртуозки Барбары Плойер. Интересно было послушать, как исполнитель-не виртуоз справится с каденциями Моцарта, написанными для музыканта темпераментного, энергичного и даже экстравагантного.
Андершевский вносит свою неповторимую интонацию.
Его игра — это не видение, не очередное прочтение, это всегда серьезный результат длительного изучения материала. В концерте № 17 он установил очень деликатный диалог с солирующей флейтой и увлек аудиторию в лесные чащи и на поля, и потом также интеллигентно «вернул» назад в душный концертный зал.
Вообще, Андершевский поразительный музыкант, спустя много лет после успешного дебюта с «Вариациями Диабелли» этот некоронованный король Парижа дает интервью местной газете в связи с предстоящим в марте концертом, и снова дотошно объясняет, почему «Диабелли» — это навсегда, как и отдельные опусы Баха. Кто-то гонит время, или идет в ногу с ним, а кто-то его замораживает.
Еще более современный вид придал Шуберту испанец Пабло Эрас-Касадо вместе с уже упоминаемой Зальцбургской камератой
— они исполняли Вторую симфонию (си-бемоль мажор, 1815) вместе с двумя поздними опусами Элиота Картера, написанными за три года до смерти, и симфонией Моцарта № 39 (ми-бемоль мажор, 1788, то есть тоже написанной за три года до смерти).
Эрас-Касадо всегда глядит на прошлое без сентиментальности. Он не скрывал, что аккомпанировать одному из лучших флейтистов мира — Эммануэлю Паю, исполняющему для него же и написанный концерт Элиота Картера, а также выступать со шведской дивой Керстин Авемо, поющей цикл песен Картера «Что есть годы?» на стихи Марианны Мур, — доставляет ему невероятное удовольствие, и что интерпретировать венских классиков он будет в контексте картеровского авангарда, а не наоборот.
Он пытается осмыслить Шуберта и Моцарта с точки зрения современного музыканта.
Сбросить все коннотации времени, «датскость» и прочую вторичную информацию, которая «едет» с возом через источники. Испанцу не интересно, ни какими слышали Моцарта и Шуберта их современники, ни люди XIX века. Шуберт Эрас-Касадо — это мастер больших взрывов, из тишины и задумчивости в его музыке вырастает вихрь чувств и эмоций, и также стихийно погружается обратно в тишину. Еще Эрас-Касадо предлагает не забывать, что Шуберт-симфонист — это еще и Шуберт-инструменталист, у которого есть реплики для каждого инструмента, и их можно и нужно услышать.
«Концерты для флейты» Картера возник в 2008 по просьбе Елены Башкировой для Иерусалимского фестиваля камерной музыки. Концерт носит хрестоматийный и автобиографический характер — Картер, раскрывая все возможности инструмента, рассказывает о глобальных увлечениях своей жизни — Равеле, Хиндемите, Стравинском, чья «Весна священная», услышанная в 1924 перевернула всю его жизнь, и о параллельных, проходных «течениях» — музыке городского шума, например (в конце зафиксированы трамвайные гудки).
Картер является автором нескольких самобытных песенных циклов
— их объединяют стихи знаменитых, но плохо изученных у нас американских поэтов прошлого века, таких как Роберт Фрост, Марианна Мур, Элизабет Бишоп.
Наверное, присутствие песенного наследия Картера в Зальцбурге — это выдающееся событие, чтобы его повторить, должно слишком многое совпасть. Хорошо, что нашлись две замечательные певицы, которые столь изысканно спели песни непрозрачного содержания. Вторая певица — Элизабет Карг. Об ее цветочном лидерматине — отдельно.
Авемо — шведская лилия, тоненькая и легкая, как эльф, завернутый в развевающиеся белые шелка.
Она же воплощенное противоречие — ее облик femme fragile (хрупкой женщины, жрицы европейских символистов) невообразимым образом сопряжен с душой и характером femme fatale (блистала в роли Лулу). В Зальцбурге Керстин пела «силлабические верлибры» Мур, в которых белокурая бестия с розовыми как у ребенка щечками повествовала о том, как «счастлив прозорливец не клянущий смертность», или другое: «Поэтому лишь тот,/Кто сильно чувствует, не суетится./Так птица, что поет,/Становится стройнее и красивей…» (перевод П. Грушко).
Голос у Авемо прямо ангельский, как и внешность, но Картер прописал исполнительнице своих песен не только пение, но и декламацию с учащенным дыханием. Авемо и тут хороша.
День первых симфоний
Первую (ре мажор, 1813) симфонию Шуберта представляли Андрес Ороско-Эстрада и Венские филармоники вместе с Первой симфонией Картера (1942), Первой симфонией Моцарта (ми-бемоль мажор, 1764) и сонатой Шуберта «Арпеджионе», преобразованной Гаспаром Кассадо в концерт для виолончели с оркестром. Партия виолончели — французский виртуоз-романтик Готье Капюсон.
У американского автора Первой, но совсем не юношеской, симфонии еще ничего нет в портфеле кроме музыки к балету «Покахонтас», написанной к балету Дж. Баланчина.
Создавая свое первое симфоническое полотно, Картер еще не готов отрезать пуповину, связывающую его с европейской традицией,
он вплетает в свой текст цитаты из Равеля и Стравинского, но в неожиданно модерновом, глухом обрамлении звуков, извлекаемых из фаготов и кларнетов, и дальше он неистово несется навстречу Америке, открыто восхищается Голливудом с его грандиозной музыкой больших страстей, бродвейским мюзиклом и джазом.
Моцарт и Шуберт прозвучали в контексте Картера предельно современно, особенно после того, как предприимчивый колумбиец перенес симфонию американца вопреки программке в самое начало, чтобы публика не растрогалась и не разрыдалась раньше времени над песнью умопомрачительного инструмента Капюсона (работы Маттео Гоффрилера 1701 года), которому по воле Кассадо предстоял смертельно жалостливый аккомпанемент струнных.
Археология звука
И заканчивал (если не считать вынесенную на обочину последнего концерта феста Четвертую «Трагическую») симфонический цикл Марк Минковский со своим французским коллективом в день рождения Моцарта 27 января. Он исполнял самую многословную симфонию Шуберта — Девятую, партитуру которой во время новогоднего визита (1838/39) к брату композитора Фердинанду, обнаружил Роберт Шуман. Как выяснилось много позже, создавалась симфония во время летнего отдыха Шуберта в Гмундене и Бадгастайне (земля Зальцбург).
Подход Минковского к музыке Шуберта оказался самым экспериментальным из всех, что были представлены на «Моцартвохе».
Дирижер «состарил» Шуберта примерно на сто лет, он хотел чтобы инструменты, на которых «сидят» его музыканты, показали, на что они способны. То есть он препарировал звук, предъявил дерево и жилы, из которых «сделали» бы Шуберта барочные музыканты, реальные коллеги Люлли и Рамо.
Это «состаривание» звука, впрочем, не помешало услышать в Девятой от Марка и зашифрованный в первой части «Реквием» и предсказание нового музыкального гения внутри Венской школы, который споет о земле и о человеке великую песнь.
Концерт в честь Моцарта был бесконечным.
Кроме симфонии «небесного», по выражению Мендельсона, размера, здесь прозвучали Скрипичный концерт (ля мажор, 1775) и Концерт для фортепиано с оркестром (ля мажор, 1786) Моцарта — самые популярные в своей группе и растиражированные на дисках произведения зальцбургского гения.
На фестивале они возникли не случайно — солисты в этих концертах играли на подлинных инструментах Моцарта, хранящихся в Stiftung Mozarteum. Концертмейстер «Музыкантов Лувра и Гренобля» Тибо Ноалли представлял публике звучание уникального инструмента работы Пьетро Антонио Далла Коста 1764 года выпуска, в Stiftung она попала в качестве дара от Николы Ляйбингер-Каммюллер из Штутгарта (в буклете изложена длинная история скрипки: Констанца продала ее в 1799 году вместе с другим наследием мужа скрипачу и издателю Йохану Антону Андре в Оффенбах, от него скрипка попала к Генриху Хенкелю, была зарисована и дальше пропадала в Лондоне, где и была обнаружена и выкуплена штутгартским концерном и затем передана в Моцартеум, где составила компанию зальцбургской скрипке и детской скрипке Моцарта). На скрипке Делла Коста Моцарт играл в поздние годы в Вене. Она в отличном состоянии, ее звук отличается глубиной.
Франческо Корти демонстрировал второй инструмент — миниатюрный хаммерклавир
(длина — 223 см, ширина — 100 см) работы Антона Габриэля Вальтера (1782 года выпуска, то есть один из самых древних инструментов прославленного мастера). Корпус хаммерклавира сделан из орехового дерева, весит всего 85 кг, при жизни Моцарта инструмент колесил по разным концертным залам Вены, а после его смерти Констанца отправила инструмент Карлу Томасу Моцарту в Милан, а он в свою очередь передал ценность назад в Зальцбург в собственность Dommusik-Verein, предшественницы Stiftung Mozarteum, на столетний юбилей отца.
Марку хотелось, чтобы с его подачи эти чудо-инструменты дебютировали в современном зале при большом скоплении публики, и чтобы не в витрине под колпаком лежали, а участвовали в сумасшедшем танце 259-го дня рождения Моцарта, когда рондо сносит адажио, его сменяет шустрый менуэт, затем другой быстрый танец и снова менуэт.
Моцарт-дзен
И чтобы закончить тему Шуберта в этом обзоре, расскажу о награждении золотой медалью Моцарта японской пианистки Митцуко Учиды. Чествование проходило утром того же 27 января. Сама Учида аккомпанировала Доротее Рёшман, спевшей в честь Мицуко три песни Миньоны Шуберта.
Пение Рёшман — отрада меломана, потому что она очень негламурная, искренняя певица с глубоким ровным голосом, всегда в теме, всегда распета до нужной кондиции.
Певица находится как бы вне исполнительской моды, всегда сама по себе, всегда в своей парадигме. Ее облик лично для меня является медиумом с миром песен немецких романтиков, музами которых становились совершенно неожиданные женщины рядовой наружности, но тонкой, по мнению этих поэтов, души. С Учидой, хрупкой акварельной femme fragile, правда излучающей потоки дзена, пылающего у нее внутри и помогающему быть сильной, Доротея составила изумительную пару.
И вторая маленькая радость этого матине — обнаружение новых адептов камерной музыки: Дорик-квартет из Саффолка. На него стоит обратить внимание в будущем.
Большие Дионисии
Уже нет места, чтобы подробно рассказать о клавишном состязании между экстравагантным турецким пианистом Фазилем Саем, который поет и пританцовывает сидя за роялем, и меланхоличным уроженцем Южной Африки, специалистом в области древних клавишных Кристианом Безуиденхудом.
Коллеги с разных континентов подписались сыграть за восемь дневных концертов две дюжины сонат Моцарта
— то, что в прошлом году играл один, в этом году перешло к другому. Фазиль сидел за современным новеньким стейнвеем, а Кристиан музицировал на копии моцартовского рояля, так называемом «флюгеле».
Да, бог раздвоился — Сай исповедует язычество Диониса, его Моцарт — повелитель всех театральных жанров, включая драму и балет, который пускается в пляс при первой возможности, а бог Безуиденхуда запрятан где-то глубоко внутри, и никаких внешних форм служения, кроме аккуратных ударов по нежным на слух и жестким на деле клавишам хлипкого инструмента, не предполагается.
Была устроена еще одна гонка, но в одиночном забеге, когда знаменитая скрипачка-виртуозка из Штутгарта Изабель Фауст сыграла все пять скрипичных концертов Моцарта. Дива музицирует на уникальной скрипке Страдивари 1704 года по имени «Спящая красавица», которую ей одолжил один вюртембергский банк. Принцесса Аврора, версальская попрыгунья, танцы, балет, рондо, менуэт, скачки, скачки, король-солнце, радостный лучезарный Моцарт.
Партнерами Фауст выступил неугомонный «Il Giardino Armonico» во главе с Джованни Антонини.
Пятью концертами он не успокоился — в паузах между выходами Фауст он дважды «прогромыхал» балетной музыкой из оперы Глюка «Дон Жуан, или Каменный гость», имитируя звуки бури, ветра и прочей непогоды, которые обычно издают аппараты древней театральной машинерии.
Все цветы мне надоели, кроме розы
Зальцбург постоянно занят поисками примадонны родных кровей (уроженки Баварии тоже считаются за своих), даже готов будущую примадонну взращивать как цветок, ждать сколько нужно, выдавать авансы, в общем, всячески поощрять.
Сейчас на пьедестал готовится взойти сопрано из Баварии Кристиане Карг.
Она спела в одном из спектаклей, поставленных на Зальцбургском фестивале в юбилейный 2006 год, покаталась по другим европейским фестивалям с разными ролями, но какого-то нужно для полной свободы барьера певица пока не перешла. У нее есть приятная внешность, завидная худоба, спортивные навыки, женственность, хоть и холодноватая, готовность, если потребуется, предстать в виде оперной sophisticated lady.
Голос у Карг скорее обычный, чем интересный и особенный, но стабильный. Она, скорее всего, пока не нашла тип героини, в который ей предстоит однажды броситься как в омут с головой. Она слишком одухотворенна для простушки Софи из «Кавалера розы», хотя вокально певица здесь на месте — легко берет верхние ноты, не форсирует звук.
Пока певица определяется со своим амплуа, фестивальные власти предложили ей спеть два сольных концерта — один зимой, второй летом 2015.
Карг обратилась к своему постоянному аккомпаниатору шотландцу Малькольму Мартино, и они составили для первого лидерматине цветочную программу. Кристиане спела «Фиалку» Моцарта, «Розу» и «Анютины глазки» Шуберта, два посвящения подснежнику и одно жасминовому кусту от Шумана, много всего другого растительного и, наконец, экстравагантную «The rose family» Картера на слова Фроста. После Картера, повторенного на бис с какими-то новыми нюансами, как-то сразу захотелось послушать Карг не в белькантовом репертуаре, а в операх XX и XXI вв. Может там сложится?
И другие звезды
Последние дни фестиваля были богатыми на неординарные события. Во-первых, до последнего момента искали, кем бы заменить приболевшую Диану Дамрау, у которой был запланирован практически сольный вечер с Венскими филармониками и Томасом Хенгельброком, присутствующем на фестивале, чтобы добавить свою тонкую акварельную краску в копилку интерпретаций моцартовских симфоний (он умеет удивительно интересно шептать и симфонии, и оперы, вспомним его «Тангейзера» в Байройте).
Сначала объявили, что Дамрау заменит Геня Кюмайер, и вложили розовый листочек в программку с ее биографией. Но пела в итоге Марина Ребека, жрица бельканто из Риги, которую в Зальцбурге представлял в 2009 году очень успешно Риккардо Мути (в опере «Моисей в Египте»), и с тех пор примадонна поет и в Метрополитен, и в Венской Опере, и в Ла Скала.
Выступила Ребека действительно замечательно — она пела арии из опер Моцарта и его же песни.
Ее большой дисциплинированный голос стал еще более теплым и красивым. Но все равно овация, которую устроили певице была неожиданно продолжительной, люди встали, довольные, хотели чтобы дива выходили к ним еще и еще. Видимо бельканто, когда оно настоящее, без натяжек и допущений, может творить чудеса. Так было при Россини, так оно и сейчас.
«Трагическая» симфония Шуберта прозвучала в последний вечер феста в исполнении оркестра Insula — коллектива-дебютанта из Франции, под руководством дамы-дирижера Лоранс Экильби. Она же привезла в Зальцбург свой хор Accentus, чтобы во втором отделении исполнить Коронационную мессу Моцарта. Честно говоря, сил на осмысление звучания этого французского десанта у зрителей уже не было, но сама
Экильби запомнилась как вдумчивый руководитель деспотичного толка.
Два утренника в Моцартеуме безраздельно царили французский пианист Пьер-Лоран Эмар и Камерный оркестр Европы. Они рассказали самым внятным образом, за что стоит полюбить Элиота Картера. Например, за его камерные штучки для фортепиано и медных духовых, за диковинные «Дуэттоне» и «Дуэттино» для скрипки и виолончели, или за непознаваемые «Instances» (с участием гудящей не по-детски маримбы) и «Эпиграммы».
«Моцартвохе»-2016 идет к Мендельсону
Следующий фестиваль-2016 будет образцово консервативным — откроют совсем немного новых имен, зато выступит внушительное число прославленных музыкантов-ветеранов и молодых, стабильно успешных и раскрученных музыкантов от Менахема Пресслера до Готье Капюсона.
Композитором «в резиденции» станет Феликс Мендельсон, в послужном списке которого имеется партитура «Ациса и Галатеи».
Это название одного из самых таинственных текстов Вольфганга Амадея Минковский собирается представить в виде трилогии Моцарта, Генделя и Мендельсона. Все пройдет в концертном исполнении, а сценической версии никакой оперы показано не будет. Также прозвучат произведения французского композитора-долгожителя Анри Дютийё.
Фото Вольфганга Линбахера
