Клавирабенд Юрия Фаворина в Малом зале консерватории
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам с нами было по дороге,
И рыбы подымались по реке,
И небо развернулось пред глазами...
Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.
Арсений Тарковский
13 мая в Малом зале Московской консерватории прошёл клавирабенд замечательного московского пианиста Юрия Фаворина — одного из самых ярких и своеобразных музыкантов нашей страны. В программе — Четыре этюда, соч.4, Кароля Шимановского, Соната 1.X.1905 «Z ulice» Леоша Яначека, Четыре забытых вальса, S. 215, Ференца Листа и Большая соната «Четыре возраста», соч. 33, Шарля-Валентина Алькана.
4 этюда, 4 забытых вальса, 4 возраста...
Только две части сонаты Яначека выбиваются из этого ряда, но и она тоже — о жизни и смерти. Но дело не только в совпадении цифр, а в ощущении круговорота событий и времён, в который вовлёк слушателей этот поразительный концерт: 4 времени жизни, 4 времени года, 4 стороны света, 4 темперамента, 4 реки бессмертия, рождение, жизнь, смерть, преображение и вечное обновление — вот какие мысли навеяла эта программа.
При этом она крайне необычна, хотя те, кто прилежно посещает концерты Фаворина, могли отметить, что «необычной» она является для подавляющего большинства остальных пианистов, но не Юрия Фаворина, для которого такая программа является нормой, а не исключением из правила. В этом отношении
молодой пианист следует линии Марии Юдиной и Святослава Рихтера — разыскивать и исполнять гениальные образцы неходовой фортепианной литературы.
Полвека назад к таковым в нашей стране относились произведения Стравинского и Кшенека, Бартока и Берга. Нельзя сказать, что они и в наши дни «частые гости» на концертной эстраде, но всё же ныне они могут быть отнесены к освоенному репертуару, Шимановский же и Алькан — и сегодня редко звучат в концертах, являясь достоянием репертуара единичных пианистов.
Открывшие программу этюды Шимановского вызвали мысль о существенной стилевой разноплановости этих сочинений, волею автора объединённых общим номером опуса, поскольку в этих пьесах соседствуют весьма различные настроения и композиторские приёмы — от откровенной лирики в духе русской романтики до весьма терпких созвучий и бестональных периодов, более характерных для Шимановского в дальнейшем.
Полистилистика этого опуса сразу натолкнула на мысль о главной идее всего клавирабенда: показе различных состояний, в которых может пребывать творческий дух человека, о различных этапах жизни и творчества. Фаворину удалось подчеркнуть своеобразие каждой пьесы и выявить нить авторских исканий, продемонстрировав возможности прежних стилей и указав на ростки новых направлений.
Соната Яначека была подана в духе экспрессионизма.
Большинство пианистов играет её слишком лирично, чрезмерно подчёркивая романтические её корни, однако сам автор настаивал на более суровом варианте интерпретации. Исполнение Фаворина было предельно контрастным по динамике и предельно экспрессивным. Применительно к данной интерпретации я бы даже порассуждал о чёрно-белой художественной палитре: настолько резкими были грани света и тьмы, что о каких-то музыкальных красках не было даже мысли.
Пианист мастерски использовал способность рояля к резкой звуковой атаке, не свойственной в такой степени никакому другому инструменту, применяя в отдельных моментах самое жёсткое туше. Этими приёмами передавалась неизъяснимая безжалостная жуть, так, что мурашки бегали по коже, и это было абсолютно точное художественное решение, ибо музыка сонаты повествует об ожидании смерти и о запредельных состояниях и моментальных переходах, как, впрочем, и весь рецензируемый концерт.
Первое отделение завершила вереница «Забытых вальсов» Ференца Листа.
При жизни автора эти пьесы не были изданы в виде сборника, и даже более того, четвёртый «Забытый вальс» вообще не фигурировал в этом качестве среди сочинений Листа до середины ХХ века (например, С. Т. Рихтер, бесподобно игравший и записавший в 50-х годах три вальса, четвёртого на тот момент явно не знал). И только позднее исследователи, проанализировав весь архивный материал и воспоминания исторических свидетелей, пришли к выводу, что неопубликованная рукопись и художественно, и стилистически может быть отнесена к этому жанру, а само произведение является не чем иным, как «Забытым вальсом», упоминавшимся именно в этом качестве самим Листом.
На моей памяти никто не играл эти сочинения подряд в одной программе: возможно, такое и случалось, но именно в этот раз в концерте Юрия Фаворина я впервые услышал один за другим все четыре «Забытых вальса».
Впечатление было громадное:
музыкальное воплощение сменяющих друг друга и мерцающих в памяти образов — то ярких и чётких, то размытых и туманных — вызывало ощущение полного погружения в стихию воспоминаний. Когда воспринимаешь столь совершенную в техническом и художественном плане реализацию, не подлежит сомнению, что этими вещами Лист оформил жанр «забытых произведений», в русле которого творил не только он сам, но и позднейшие авторы: можно вспомнить «Сказки старой бабушки» Прокофьева, «Сонату-воспоминание» Метнера или, например, гениальную прелюдию As-dur Шостаковича, вполне очевидным образом воплощённую как некий «забытый вальс», который словно «вспоминают» за клавиатурой, когда мысль тоже свободно «блуждает», иногда очень далеко отклоняясь от основной канвы.
Остро-ностальгической была игра Станислава Нейгауза, необыкновенно лирично и как воспоминание сыграл и записал шопеновские вальсы Дмитрий Алексеев, так что стилистика «забытости» проникала и в исполнительство ХХ века.
Юрию Фаворину удалось непринуждённо преподнести музыкальную квазислучайность, которая положена в основу этого листовского жанра:
вроде бы всё это имеется в нотах, но фаворинское исполнение порождает звуковую реальность, меж нотных строчек лишь угадываемую.
Экстатические вспышки и неожиданные тональные сдвиги в первом вальсе; суетливость молодости в начале и таинственные замирания, словно погружение в глубины памяти, в конце второго; призрачное мерцание третьего, отсылающее уже к Дебюсси и Равелю; кружение, мятежность, как в третьем и четвёртом «Мефисто», и «испаряющиеся» финальные арпеджио четвёртого «Забытого вальса» — всё это было искусно и с исчерпывающим пониманием подано Фавориным.
Поразительно, что сознанию человека столь молодого явлены образы, обычно видимые лишь из глубины возраста,
а исполнение всех четырёх «Забытых вальсов» оказалось фантастическим путешествием по тайникам человеческой памяти с созерцанием их сокровищ.
Всё второе отделении заняла масштабная соната Алькана, глубочайшая по мысли и сложнейшая в реализации, несмотря на откровенную и даже подчёркиваемую линеарность всех пианистических решений, вообще свойственную Алькану, у которого почти невозможно найти фактурные изыски листовского плана.
Юрий Фаворин не впервые взялся за Алькана
— в прошлом сезоне мне довелось присутствовать на потрясающем исполнении алькановской же «Симфонии для фортепиано соло» — не менее масштабной и поистине бездонной. В этот раз прозвучала Соната Алькана, любопытная не только сама по себе, но и в мысленном сопоставлении с великой сонатой h-moll Ференца Листа: тут и порывистый «фаустовский» мотив, и сатанинская «барабанящая» тема, и трансформация её в лирическую, и даже сам дьявол как зеркальное отражение Фауста.
В своё время исследователи активно муссировали вопрос скрытой программности сонаты Листа, дружно приходя к выводу о фаустианской её подоплёке при рассмотрении аналогий с другими его сочинениями — и вот по прослушивании сонаты Алькана можно сделать однозначный вывод о фаустианской сущности обеих сонат и убедиться на конкретном музыкальном материале, снабжённом недвусмысленными ремарками Алькана, что оба автора не только обсуждали эту тематику, но и воплотили схожую фаустовскую музыкальную символику.
Поразительно, как ярко музыка может поведать о взаимоотношениях великих музыкантов, затронувших в разных произведениях одну и ту же проблему бытия!
Вот в чём причина неразглашения программы Ференцем Листом — Алькан уже раскрыл эту программу в своём произведении, и хотя у него фаустианская подоплёка явным образом декларирована лишь во второй части сонаты, а у Листа она распространяется на всю его сонату в целом, сопоставление музыки обоих произведений приводит к ошеломляющим выводам.
Юрий Фаворин показал публике начертанный Альканом круг человеческой жизни:
от суетливого детства и юности, через молодость с её фаустианскими идеями и соблазнами, семейный покой зрелости — к старости, символизированной страданиями закованного Прометея. Пианист играл подвижные эпизоды в очень бойких темпах и при этом демонстрировал поистине феноменальное пианистическое мастерство.
Некоторые моменты настолько ошеломляли фееричностью подачи, что в смятенную слушательскую душу закрадывался даже страх потери пианистом исполнительского «дыхания», но эти опасения оказались напрасными — Фаворин железной рукой провёл изумлённую аудиторию по всем музыкальным поворотам, нигде не утратив контроля.
Удивительно точными и предельно практичными были все исполнительские жесты, поразительно широким и поистине симфоническим оказался динамический диапазон — от шёпота и еле ощутимой вибрации до громоподобного фортиссимо.
И во всём поразительная отчётливость, кристаллическая ясность замысла и выполнения.
На бис были сыграны три пьесы: «Фейерверк» Дебюсси, «Багатель без тональности» Листа и этюд d-moll из op. 2 Прокофьева.
Прелюдия Дебюсси отличалась поистине аполлоническим совершенством, форма её была выстроена безупречно, а каждая деталь, хотя и в плотном темпе, сверкала, как бриллиант. Пьеса Листа продолжила линию «забытости» — фактически без начала и конца, эта пьеса возникает из ничего и исчезает в никуда, оставляя ощущение недоумённого удивления. И это состояние Фаворин воплотил весьма убедительно и не без мистической таинственности.
Что касается этюда Прокофьева, то данный номер давно уже стал чем-то вроде талисмана для этого пианиста: Фаворин играл его и на классных вечерах в Московской консерватории, и в публичных выступлениях, и на конкурсах.
Пьеса прозвучала демонически, в духе прокофьевского же «Наваждения»,
как бы замыкая «фаустовско-мефистофельскую» линию прошедшего клавирабенда, программа которого была не только уникальной, но и предельно впечатляющей, хотя в ней не было излюбленных публикой хитов.
Исполнитель такого ранга всегда докажет своей игрой, что достойное произведение при должном исполнении обязательно найдёт путь к сознанию и сердцу слушателя.
