В московском театре «Новая опера» имени Евгения Колобова открылся очередной зимний фестиваль. Основанный несколько лет назад и посвященный памяти основателя театра, день рождения которого приходится как раз на православное крещение, в этом году он впервые предстал в несколько ином формате.
Его назвали по-другому — вместо «Крещенской недели» появился «Крещенский фестиваль» и он утратил имя Колобова.
Всё это стало следствием противостояния в театре между нынешним его руководством в лице директора Дмитрия Сибирцева и семьёй маэстро-основателя в лице его вдовы Натальи Попович, дочери Марфы и её супруга — все трое ещё недавно занимали в театре высокие административные позиции.
По сути же пока мало что изменилось в программе фестиваля. По-прежнему его основу составляют репертуарные спектакли театра с участием приглашённых гастролёров, а также концертные исполнения опер, не значащихся в текущей афише театра. Различные по формату концерты, включенные в афишу нынешнего фестиваля, — также новация весьма относительная: разного рода концертные программы присутствовали на фестивале и ранее.
Что можно считать новшеством, так это активное использование в нынешнем фестивале малой площадки театра — Зеркального фойе, а также попытку придать всей программе некое тематическое единство.
Нынешний фестиваль проходит под девизом: «Великие литературные сюжеты в музыкальном искусстве».
Его навеяло 450-летие Уильяма Шекспира — в компанию к великому английскому драматургу попали Гомер, Шиллер, Бомарше, Уайльд, Пушкин, Лермонтов и Алексей Константинович Толстой. Что сказать о таком тематическом посыле? — конечно, он вполне может быть, но в то же время не стоит забывать и того, что литература для оперы — далеко не самое главное. Есть многочисленные примеры гениальных опер, в основе которых лежат откровенно слабые литературные произведения.
Открыли фестиваль эпатажной «Пиковой дамой» Юрия Александрова
— последней премьерой театра, прошедшей осенью только что ушедшего от нас 2013 года. За дирижёрский пульт вновь встал маэстро-постановщик, прославленный молдавский мастер Александр Самоилэ, а главную мужскую партию, являющуюся притчей во языцех вследствие своей чрезмерной сложности, весьма достойно исполнил штатный солист театра Сергей Поляков.
Вторым оперным блюдом фестиваля оказался «Севильский цирюльник»,
попадающий в афишу крещенского форума уже не впервые. Спектакль Элайджи Мошинского образца 2008 года хорошо известен, отрецензирован многократно, в том числе и автором этих строк — повторно подробно говорить о нём смысла нет.
Неплохо сработанный на премьере он оказался весьма недолговечным продуктом — спектаклем, полностью зависящим от конкретных исполнителей: если они ярки и харизматичны, то публике интересно, если нет — действие разваливается на глазах и смотрится весьма убого. Фестивальному показу «Цирюльника» с этим повезло — и как театральный продукт он вполне состоялся.
Варягов на этот раз было двое и оба — с превосходной репутацией.
Возможно, поэтому ожидания от их участия были несколько завышенными. Прославленный Бруно Пратико предстал в образе комического старика доктора Бартоло и сделал роль по-настоящему искромётно: столько куража и задора выдавал его слегка надменный опекун-толстяк, что не влюбиться в него публике было просто невозможно. Пратико по-настоящему царил на сцене, все прочие участники спектакля подстраивались под него, а он демонстрировал исключительное владение стилем, прекрасную фразировку, запредельно скоростные скороговорки и много ещё чего, выдававшее безусловного мастера россиниевского стиля.
Однако невозможно было не заметить чисто вокальные проблемы в пении знаменитого баритона,
некоторую чрезмерную вальяжность, если не расхлябанность, интонационную неточность, неровность звуковедения и регистровки, «проседания» некоторых нот диапазона.
Американка Кейт Линдсей явилась кокетливой Розиной: для неё уже во второй раз (впервые это было два года назад для Даниэлы Барчеллоны) театр меняет редакцию своего спектакля — ведь традиционно здесь идёт версия для Розины-сопрано и Берты-меццо, но для знаменитых гастролёрш театр возвращается в распределении голосов к оригинальному замыслу композитора.
Голос американской певицы приятного тембра, хорошо выделан технически, поёт она аккуратно и музыкально, хотя особого блеска в её колоратуре не наблюдается. Тем не менее, Линдсей весьма достойно спела и знаменитую выходную арию «Una voce poco fa», и «вокальный урок» с мнимым учителем музыки Доном Алонсо.
Солисты «Новой оперы» не ударили в грязь лицом и все в целом поддержали марку театра, хотя не у всех всё получилось ровно.
Георгий Фараджев несколько утратил лёгкость вокализации (по сравнению с премьерой 2008 года) и у его Альмавивы проскальзывали неприятные нотки, особенно выстреливавшие в верхнем регистре. Игорь Головатенко, блистательно спевший Родриго в декабрьской постановке «Дона Карлоса» в Большом, к сожалению, не был столь же органичен в Россини: его красивый и яркий баритон звучал слишком тяжеловесно и прямолинейно, певец злоупотреблял форте, буквально подавлял зал громогласными верхними нотами. Отличным Базилио предстал Владимир Кудашев, прогремевший свою «Клевету» и при этом бывший весьма деликатным в ансамблях. Весьма порадовала Светлана Скрипкина (Берта) — певица не обладает первостатейными вокальными данными, но свою единственную арию спела стильно и ярко, сорвав заслуженные аплодисменты.
В фестивальный вечер за дирижерский пульт в «Цирюльнике» встал Феликс Коробов.
Опыт его «Итальянки в Алжире» — в родном ныне для маэстро Театре Станиславского — очевидно сказывается положительно на мастерстве маэстро и его погружении в особенности россиниевского стиля: меньше напора, меньше грубости, больше деликатности, хотя темпы частенько по-прежнему запредельные. Но тут у Коробова появился конкурент: синьор Пратико свои скороговорки выстреливает на столь космических скоростях, что даже Коробов за ним едва поспевает.
Настоящий эксклюзив «Крещенского» — «Ромео и Джульетта» Шарля Гуно.
Вообще к французской музыке в «Новой опере» периодически вспыхивает интерес (вспомним «Гамлета», «Искателей жемчуга» или концертную «Таис»), но пока он какой-то несистемный, неустойчивый. Возможно, скоро ситуация изменится — ведь «оперу номер два» отца-основателя французской лирической оперы решили-таки поставить на этой сцене в начале следующего сезона (конечно, если сохранится нынешнее руководство — на директора Сибирцева в последнее время пошла новая волна «наездов» — серьёзное письмо против него на имя мэра Собянина подписано целой группой народных артистов СССР). А пока — концертный вариант редкой для Москвы оперы прозвучал в театре на Каретном.
Редкой эта опера стала в Первопрестольной где-то полвека назад. А до того была — самой что ни на есть репертуарной. И были свои великие дуэты в этой опере: Собинов и Нежданова, Лемешев и Масленникова, Козловский и Шумская. Теперь «Ромео и Джульетта» хорошенько подзабыты в столице: в последний раз она ставилась в Большом театре аж в 1941 году — памятная премьера прошла аккурат в трагический день начала войны, 22 июня.
Возможно, именно это роковое совпадение «поставило крест» на опере на долгие десятилетия,
ибо чем еще можно объяснить столь долгое игнорирование произведения, полного взволнованной, по-настоящему красивой музыки, щедрого на запоминающиеся мелодии? Четыре года назад опера звучала в концертном исполнении в Московской филармонии — но то был разовый проект, к сожалению, как и подавляющее большинство филармонических мероприятий.
Сюжет о двух несчастных веронских любовниках принадлежит к артефактам человеческой цивилизации — и по древности фабулы (Шекспир взял ее у Маттео Банделло, но многие исследователи возводят ее еще к Овидию и даже к древневавилонской легенде о Пираме и Фисбе), и по количеству обращений к нему в мировой культуре.
Музыка здесь не исключение — Беллини, Берлиоз, Чайковский, Прокофьев каждый по-своему рассказали печальную историю Ромео и Джульетты. Но больше других преуспел француз Гуно, создавший большую пятиактную оперу, попотчевать коей столичную публику решила «Новая опера».
Выбор, не вызывающий никаких сомнений — поведать о душераздирающей истории самой романтической пары всех времен и народов, что может быть лучше? Да еще с помощью волшебника мелодии Гуно: мы больше знаем его «Фауста», но «итальянская» опера удалась лирическому гению Франции ничуть не меньше, чем «немецкая».
С «Ромео и Джульеттой» «Новую оперу» постигла очевидная удача.
Удачны были приглашённые иностранные гости — и это первая составляющая успеха. Грациозной по вокалу и артистизму предстала победительница «Опералии» чернокожая вокалистка Претти Йенде из ЮАР: её солнечный, яркий и трепетный голос свободно парил в этой возвышенной партии, не зная технических трудностей, но самое главное — певице удался образ юного создания — вполне можно было поверить, что её Джульетте 14 лет.
Её партнёр американец Чарльз Кастроново был не столь выразителен, скорее оттенял очень эмоциональное пение Йенде, хотя с вокалом как таковым у него всё в порядке, а темноватый, слегка засурдиненный тенор а ля Доминго, хотя, быть может, и на любителя, в целом убеждал и в драматических кульминациях, и на нежных мецца-воче. Все четыре мегадуэта, каковыми композитор украсил свою ренессансную фреску, центральная пара провела вдохновенно — это было подлинное наслаждение для меломанского уха.
Замечательна интерпретация этой оперы итальянским маэстро Фабио Мастранжело:
дантовы апокалиптические бури оркестр под его руководством живописал весьма выразительно, в то же время там, где надо, инструментальный коллектив был весьма деликатен по отношению к солистам-вокалистам — вместе они творили более чем гармоничную картину настоящей оперы.
Как всегда блистателен хор «Новой оперы»
— мощный и красивый звук, идеальная слитность партий, яркая эмоциональность — завидный коллектив, каким обладает театр, и на сей раз продемонстрировал свои лучшие качества, при этом, нигде не погрешив против французского стиля.
Солисты «Новой оперы» на второстепенных партиях «обедни» не испортили. Игрив и изящен вокал Ильи Кузьмина (Меркуцио), с блеском исполнившего балладу о фее Маб. Основательны Анджей Белецкий (Граф Капулетти) и Виталий Ефанов (отец Лоран), выразительна Валерия Пфистер (Стефано) со своей переломной для всего сюжета оперы песенкой. С протагонистами у всех «новооперных» исполнителей сложился замечательный ансамбль, и исполнение редкой француженки превратилось в настоящий оперный праздник.
