«Итальянка в Алжире» в Театре Станиславского
В это трудно поверить, но — удивительное дело! — в России до сих пор не было ни одной полноценной постановки великолепной комической оперы Джоаккино Россини «Итальянка в Алжире»! А ведь опере 22 мая этого года исполнилось ровно 200 лет!
Нет, конечно, нельзя сказать, что эта искромётная «шутиха» никогда вообще не звучала здесь: итальянские труппы исполняли её в Москве и Петербурге спустя всего несколько лет после мировой премьеры в Венеции, в советское время опера звучала в концертном исполнении (с блистательной Зарой Долухановой), появлялась «Итальянка» в концертах уже и в наше время, последнее памятное такое явление — в январе 2010 года на сцене Большого зала Московской консерватории, когда за дирижёрским пультом стоял сам гуру россинианства маэстро Альберто Дзедда.
И, тем не менее, полноценной сценической постановки на русской сцене, силами отечественных артистов до сих пор не было и
премьера 28 мая сего года в Театре Станиславского и Немировича-Данченко как ни крути — первое исполнение на русской сцене,
российская, получается, премьера! (Облегчённый, сильно купированный вариант, идущий с 2009 года в питерском «Зазеркалье», мы сознательно оставляем за скобками.)
Конечно, факт удивительный: ведь в первой трети 19 века Россини был бешено популярен в нашем отечестве, впрочем, также, как и во всей Европе, в репертуаре российских театров было немало его опер, причём куда более раритетных, но вот «Итальянку» почему-то обошли стороной. Не удосужились её поставить и позже, хотя в 20 веке, несмотря на редкость, всё же ставили в России не только «Севильского цирюльника». Но — не сложилось и таким образом недавно все мы были свидетелями поистине исторического события в российской музыкальной жизни.
То, что эту миссию на себя взвалил Театр Станиславского, наверно, не удивительно.
Одним из многолетних символов этого театра являлся «Севильский цирюльник» ещё в постановке 1933 года самого Константина Сергеевича, только недавно заменённый новой работой Александра Тителя, да и вообще к жанру комической оперы театр был склонен во все годы своего почти столетнего существования. И всего месяц прошёл с тех пор, как в этих стенах дирижировал сам маэстро Дзедда — хороший знак, чтобы дух Россини прочно обосновался в этих стенах.
Он и обосновался — на удивление и вопреки всем скептикам. Музыкально постановка почти на сто процентов сделана силами местной труппы, теми певцами, которые, хотя и поют в здешнем «Цирюльнике», никакой россиниевской специализации не имеют. И что же?
Маленькие шероховатости, конечно, встречаются, но это очень высокий класс музицирования и абсолютное попадание в россиниевскую стилистику.
Может быть это всё-таки в значительной степени миф — о неподъёмности того или иного музыкального материала, его недоступности отечественным певцам? Ведь поют — и поют превосходно!
Единственный приглашённый солист — тоже наш, не иностранец, правда, в отличие от всех прочих участников проекта, прошедший серьёзную школу у маэстро Дзедды в Пезаро и на Россини именно специализирующийся. Но и в этом случае обошлись своими силами, без импортных инъекций, а результат в целом получился отменным.
Что не менее удивительно — постановка не разочаровала и с точки зрения режиссуры и сценографии.
От режиссёра из драмы, каким является Евгений Писарев, ориентируясь на те многочисленные и, увы, печальные образчики режоперы, что привносят его коллеги по цеху в оперный театр, можно, казалось, бы, ожидать было чего угодно. Тем более от дебютанта, с оперой никогда дело не имевшего. Ан нет:
иному режиссёру музыкального театра следовало бы поучиться у Писарева уму, деликатности и такту, с какими он подошёл к решению россиниевского ребуса
Так в чём же она — эта деликатность? А в том, что никакой зауми, никакой надуманной концепции Писарев не предлагает. Он оставляет все так, как должно быть «по Россини», занимаясь своим прямым делом — режиссурой: построением мизансцен, проработкой пластики артистов, придумыванием сценических решений для каждого конкретного эпизода, сцены, ансамбля. Вместо «огородов» концептуально псевдомногозначительности, какие городят иные постановщики, Писарев предлагает, казалось бы, простые, но логичные, и абсолютно органичные, созвучные музыке ходы.
Хотя нельзя сказать, что концепции в спектакле нет вовсе. Она есть — но она выстроена не поперек музыке и либретто, а в развитие идей оперы.
Изабелла и Мустафа вступают в поединок: комический поединок, но все же соперничество, где буффонным языком ведется диалог о преимуществах западной и восточной, христианской и мусульманской цивилизаций. Никакой политики, никакого религиозного противопоставления — однако поединок о нравах и образе жизни есть, он налицо.
И Писарев вместе с художником Зиновием Марголиным предлагает этот поединок — игру в шахматы.
Игру восточного происхождения, но своих вершин развития достигшую именно на Западе.
Из этой простой, но ясной концепции вырастает видеоряд: на абсолютно пустой сцене (минималистическое, но красивое решение Марголина благодаря свету-цвету) — огромные шахматные фигуры зеленого и белого цветов, однозначно ассоциирующиеся с героями оперы и огромная шахматная доска в виде занавеса. Есть многочисленные элементы реквизита условно восточного вида, есть пестрые изящные костюмы (Виктория Севрюкова), сделанные со вкусом и выдумкой, также обобщенно отсылающие к востоку, но лейтмотив один — простой на всю оперу: шахматная партия.
Когда Мустафа его проигрывает, шахматный зелёный король с полумесяцем на вершине повержен, демонстрируя на подошве итальянский флаг. Символы — но символы очевидные и смешные. Ведь это комическая опера — так смейтесь же, господа!
В спектакле Писарева действительно смешно — первозданно смешно, без пережимов и наигрыша.
Хотя гэгов очень много, но ни один из них — даже самый эпатажный — не сделан за эстетической гранью комической оперы. И это нравится публике самого разного происхождения — что бывалым меломанам, на поездках на россиниевский фестиваль в Пезаро специализирующихся, что неофитам.
Описывать все придумки режиссёра — дело совершенно неблагодарное, это надо видеть. Но констатировать нужно однозначно:
спектакль получился, он не просто передаёт дух буффонады, комической оперы, но и сам и есть — комическая опера.
И самое интересное, что добились всего этого традиционными, проверенными театральными средствами — никаких сомнительных новаций, а работает! Режиссёру-новичку явно нравится опера, нравится работать в опере и нравится именно эта опера Россини: эта влюблённость сквозит в каждом малейшем штришке новой работы — оттого и результат столь впечатляющ!
Это ли не достижение в пору безудержного режиссёрского экстремизма?
И всё-таки более всего поразило музыкальное качество новой московской работы: оно воистину порадовало меломанов.
Такого качественного прочтения Россини не ожидали — надеялись, пожалуй, только на приглашённого россиниевского тенора, а получили полноценный продукт по всем статьям.
Конечно же, лидер он — о котором говорили и от которого ожидали откровения. И не ошиблись:
Максим Миронов в партии Линдора обворожителен.
Лёгок, изящен, гибок — настоящий молодой герой-тенор. И голос — выделанный, прозрачный, мягкий: попадание на все сто. Не поёт Россини, но живёт им, управляется играючи — совсем это ему, кажется, ничего не стоит. Опасения, что тенор Миронова маловат для не самой акустически комфортной московской залы, коей является Театр Станиславского, не оправдались совсем: всё звучит-летит, прекрасно слышно.
Но это достижение ожидаемое, практически на сто процентов прогнозировавшееся. Но ведь и прочие участники — штатные станиславцы — оказались на высоте!
Елена Максимова — изумительная Изабелла.
Есть в её напоре и уверенности в своих силах что-то от Фроси Бурлаковой, но вокал — совсем не фросиного уровня: красивый голос и убедительная техника колоратурного пения. Что поющая преимущественно совсем иной репертуар меццо вполне справится с колоратурами Россини было понятно — её Розина в этих же стенах весьма убедительна. Но Изабелла вышла ещё лучше: Максимова обрела большую уверенность, даже какую-то вальяжность в этой партии-роли и что поёт, что лицедействует совершенно свободно.
Яркий актёр Дмитрий Степанович (Мустафа) тут «отрывается» по полной
и его дару лицедейства есть где разгуляться: переигрывание, иногда свойственное певцу, здесь не проявляется нисколько — все шутки-ужимки в самый раз! Роскошный, богатый голос Степановича убеждает, хотя не все россиниевские кружева получаются одинаково первоклассными, но в целом это очень интересная, достойная работа.
По-настоящему поразил-удивил ветеран Евгений Поликанин: вот уж от кого никак нельзя было ожидать росиниевских откровений, учитывая стаж и впетость в совсем иной репертуар. И что же? Сколько лёгкости, изящества, какие бесподобные филировки! — вот, что значит настоящий мастер! Браво, Таддео!
Удачами ознаменованы и три небольших партии: звонкое сопрано Евгении Афанасьевой (Эльвира), медовое меццо Ирины Чистяковой (Зульма) и раскатистый бас Максима Осокина (Али) прекрасно дополняли ансамбль протагонистов.
Да, с ансамблями в этом спектакле получилось абсолютно всё — а ведь здесь они архисложны и архиважны!
Их все собрали и сделали абсолютно живыми и ненатужными. Не все одинаково получились превосходными, но все — не ниже заданного общего, очень высокого уровня спектакля.
И, конечно, маэстро Коробов — главный сюрприз премьеры.
Он прекрасно освоился в россиниевской стилистике. Пусть иногда дирижёр предлагал немножко экстравагантные темпы, но самое главное — лёгкость и изящество россиниевского музицирования — было достигнуто. Певцам было комфортно в такой звуковой среде, а в опере бельканто, пусть и комического — не это ли самое главное? Оркестр и хор театра превзошли сами себя, дав образец исключительной музыкальности и рафинированности. Это ли Москва, с её вечным невниманием к подобному репертуару?
Новую работу Театра Станиславского иначе как прорывом не назовёшь.
Не знаю, что получится на этой сцене в дважды юбилейном году с Вагнером («Тангейзер») и Верди («Аида»), но с россиниевской оперой-юбиляршей, ровесницей пламенного итальянца и сумрачного германца, однозначно получилось.
Автор фото — Олег Черноус
