В «Новой опере» состоялась премьера «Пиковой дамы»
То, что произошло в «Новой опере», — явление знаковое. Те, кому довелось слышать в концертном исполнении некоторые фрагменты из «Пиковой дамы» в исполнении оркестра этого театра, пребывали в сладком предвкушении, а обладатели «инсайдерской» информации ожидали появления в новой постановке одного из выдающихся исполнителей партии Германа — Владимира Галузина.
Конечно, постановщик не обязан согласовывать с исполнителями своё видение будущего спектакля. Конечно, на фоне сегодняшнего «режоперного» идиотизма, заполнившего оперные подмостки во всем мире,
концепция Александрова — не самое чудовищное из того, что можно было сделать с этим сюжетом Пушкина-Чайковского.
Но у меня в который раз возникает буквально нечеловеческое любопытство: а какого чёрта личный концептуальный зуд одного из талантливых режиссёров, прирожденных, однако, ставить водевили, а не оперы, рушит на корню надежды сотен меломанов, опрокидывает выдающуюся работу блистательных музыкантов и высококлассных певцов и подрывает академический авторитет одного из самых серьёзных оперных коллективов России (если не Европы)?!
Ради чего всё это?
Что же такого беспримерного и бесподобно-оригинального предложил режиссёр, что театр не смог отказаться от такого предложения даже в ущерб собственным интересам?
Идея поставить «Пиковую даму» в стиле булгаковского романа «Мастер и Маргарита» может показаться новой лишь человеку, впервые пришедшему в театр. Все эти трафаретные наложения далековатых ассоциаций были многократно и, чего уж там, намного качественнее разработаны на европейских подмостках, а непревзойденным мэтром этого стиля я бы назвал Штефана Херхайма.
Так вот спектакли Херхайма при всей их спорности хотя бы в настроение материала попадают.
У Александрова перенос хрестоматийного сюжета в революционно-советскую действительность звучит тотальным диссонансом с самой тональностью партитуры Чайковского.
И вот этой несовместимости визуального ряда со эмоционально-звуковым были принесены в жертву и участие в спектакле Галузина, и сама художественная ценность произведения, состоящая, как известно, в гармонии формы и содержания.
Я не знаю, как прошли премьерные спектакли, поскольку смог присутствовать только на генеральной репетиции, но с уверенностью могу утверждать, что самой яркой и самой сильной, самой достойной упоминания и восхищения стороной этого события стала работа оркестра под управлением Александра Самоилэ.
Маэстро тонко передаёт трагические акценты этой мрачной партитуры, наполняя её дыхание продуманными динамическими крещендо, драматургическая самодостаточность которых, между тем, не превращает мощнейшие кульминации в бесконтрольный грохот, а, напротив, демонстрирует внутреннюю животную мощь, заложенную в этой музыке. Не менее изящно сделаны и лирические страницы оперы, в инкрустационной хрупкости которых слышится одновременно сдержанное и вместе с тем какое-то детское восхищение дирижёра перед невообразимой красотой этой музыки.
Оценивать работу исполнителей по генеральной репетиции немного сложно, но
самое сильное впечатление на меня произвел Михаил Губский, выступивший в партии Германа.
Да, местами это была чрезмерно экстенсивная форсировка. Да, специфическая прямолинейная подача звука слабо соотносилась со сложившейся исполнительской традицией этой сложнейшей партии. Но в целом это было ярко и захватывающе.
Безоговорочно, главным «призёром» меломанских симпатий того, что я слышал, можно назвать Василия Ладюка, выступивший в партии Елецкого: кофейно-шоколадный шелковисто-сливочный баритон этого певца с каждым годом обретает всё больше глубоких драматических оттенков.
На мой вкус, виртуозно выступил в партии Томского Анджей Белецкий: если об уникальной выразительности вокального образа говорить в связи с этим мастером просто излишне, то драматическое искусство певца как актёра меня не перестаёт удивлять. И даже если бы в спектакле не было замечательного, по-своему, Германа, то
наличие таких бриллиантов, как Ладюк и Белецкий в сочетании с волшебной работой оркестра, уже оправдали бы посещение этой постановки.
Из женских части ансамбля солистов мне хотелось бы отметить исполнительницу партии Графини Александру Саульскую-Шулятьеву: я не буду разбирать особенности вокала певицы, остановлюсь лишь на драматической новизне этого образа.
Совершенно не обязательно было режиссёру крушить хронологическую канву первоисточника, чтобы показать психологическую многоплановость Графини, которая предстаёт в исполнении Саульской-Шулятьевой и мечтательной девочкой, и престарелой кокоткой, и лицемерной моралисткой, — и всё это всего лишь в нескольких вокальных эпизодах, удачно окаймлённых пластическими «зарисовками». В итоге получился замечательный во всех отношениях образ, ставший, на мой взгляд, главным достоинством режиссёрского прочтения этой оперы.
Исполнительница партии Лизы Галина Бадиковская не произвела особого впечатления:
ну, разве что пела громко, слышно и старательно. Местами расходилась с оркестром (что для генерального прогона, наверное, извинительно), местами демонстрировала хорошие переходы, но в целом было ощущение, что образ главной героини прошёл через профессиональный мир певицы «по касательной»: местами даже было ощущение, что Бадиковская не до конца понимает значение фраз и состояний, из которых складывается образ Лизы.
Приятно поразил меня в этот раз хор театра, особенно финальное угасание молитвенного прощания с Германом.
И вот что имеем на выходе: проделана выдающаяся работа, подготовлены сложнейшие партии, предложена восхитительная оркестровая интерпретация одной из титульных опер даже не русского, а мирового музыкального наследия, и лишь
профессиональный волюнтаризм, а, проще говоря, своеобразное арт-хулиганство одного из членов команды расплющил всмятку столько затраченных сил и труда!
Наверное, не стоило бы выносить столь «трагичный» вердикт новому спектаклю в «Новой опере», но давайте ответим сами себе на простой вопрос: является ли представление, состоявшееся в «Новой опере», гармоничным художественным произведением?
У людей с чувством хорошего вкуса двух мнений по этому поводу быть не может...
Фото: Даниил Кочетков / Новая Опера
