Балерине Марии Кочетковой по количеству медалей международных балетных конкурсов место в Книге рекордов Гиннесcа. До недавнего времени это был главный факт ее биографии, хотя она много танцевала в Английском национальном балете и на балетных фестивалях. Прошлым летом Кочеткова круто изменила свою жизнь, переехав из Англии в США, где стала прима-балериной Балета Сан-Франциско.
— Вы пять лет проработали в Лондоне и еще год назад говорили, что с ним связываете и будущее. Почему уехали в Сан-Франциско?
— Я действительно не планировала ничего менять. Жалко было взять и кинуть все то, что было достигнуто годами работы, тем более что наконец карьера начала продвигаться. Но однажды просто вдруг случился настоящий перелом. Поймала себя на мысли: я сижу на одном и том же месте, танцую те же спектакли, разогреваюсь там же и, что самое ужасное, испытываю те же чувства, что несколько лет назад. А мне кажется, так не должно быть. Решила послать свое видео в несколько компаний. Балет Сан-Франциско был одним из тех, откуда получила приглашение на просмотр. Но в тот момент, когда надо было ехать, я была очень занята в Лондоне. Решила, что шанс упущен. Но вскоре поехала на каникулы в Москву и в Большом театре познакомилась с Кристофером Уилдоном, который ставил там балет «Misericordes». Я упомянула, что посылала свои записи в Сан-Франциско, — он ведь в этой компании много работает. И Уилдон мне сказал: «Ты должна поехать обязательно, ты там понравишься. Если нужно, помогу с приглашением». Он дал мне толчок. Поехала, хотя все вокруг говорили, что просмотр прошел и все контракты на сезон расписаны. Тогда решила: посмотрю Америку, как люди живут, компанию. А приехав, на второй день подписала контракт на ведущую солистку.
— С первого взгляда пленил город Сан-Франциско?
— Это отдельная история. Остановилась в отеле недалеко от театра. Из-за разницы во времени на следующий день проснулась в пять утра. Решила выйти на улицу — а под дверью отеля лежат бездомные. Подхожу к консьержу, спрашиваю: «Как же выйти?», на что он мне отвечает: «Все нормально, ничего страшного». Я сразу решила: «Боже мой, хочу домой!» Когда рассказала в компании, как испугалась бомжей у гостиницы, меня переселили в другой отель. Мне очень помог Ашли Уитер, он был правой рукой Хелги Томассона, художественного руководителя труппы, но вскоре после моего приезда сам получил контракт директора Джоффри-балета. Спасибо ему, он посвятил мне много времени, показал Сан-Франциско — водил по городу, показал его разные стороны. И практически уговорил остаться.
— Какие были аргументы?
— Мы с Ашли о многом тогда говорили. И сошлись в том, что в Лондоне со мной произошла очень тяжелая вещь — подмена стиля. Там до сих пор всех пытаются пригладить под Марго Фонтейн. Все должно быть аккуратное, маленькое, изящное. Кукольное. Мне делали замечания: «Зачем так высоко прыгаешь, слишком много двигаешься, слишком ногу поднимаешь» — все было слишком. Выходила на сцену и не чувствовала себя правильно, все время боролась с собой, со своей русской широтой. Очень старалась, и это зажало меня в рамки. Ашли сразу все понял и сказал, что мне нужно больше свободы, надо танцевать, как учили в Москве. И я сразу нашла общий язык с педагогами, директором, репертуаром.
— Вы посылали свои записи в Сан-Франциско, потому что знали эту компанию?
— Да, в Лондоне, в «Sadler’s Wells», я видела несколько их программ. Когда приехала просматриваться, сходила на спектакли, смотрела репетиции. Конечно, риск в моем решении все равно был. Но я подумала: что теряю? Мне 22 года, не понравится — пойду куда-нибудь еще, время есть. Возвращаться в одни и те же «Лебединые озера» и «Спящие красавицы», которые идут одна за другой, просто не хотела. Когда слышишь столько имен хореографов вокруг, видишь их спектакли, интересно самой попробовать, что я могу.
— Что было самым важным в первом сезоне в Сан-Франциско?
— Думаю, за этот год сделала больше, чем за пять в Лондоне. Мой самый первый спектакль здесь — «Щелкунчик». Когда я приехала, Хелги Томассон мне говорил, что в этом сезоне Балету Сан-Франциско 75 лет, в честь него будет телевизионная трансляция «Щелкунчика», а потом его снимут на DVD, что очень ответственно. Но даже мысли не промелькнуло, что я буду занята в этих спектаклях, тем более в главной партии! Узнала об этом за неделю. Самое страшное, что выезжаешь на сцену в зеркальной стеклянной коробке, выходишь оттуда и сразу танцуешь па де де, нет шанса хоть пять секунд просто постоять. Этот спектакль, наверное, был моим прорывом, потому что все рецензии вышли очень хорошие.
— Какие еще дебюты были для вас значимы?
— Невозможно выделить что-то одно. Вскоре после «Щелкунчика» станцевала балет Баланчина, наконец-то! Это был «Дивертисмент № 15». Впервые в большой компании станцевала «Жизель». Все эти спектакли со мной репетировал сам Хелги. Для меня большая честь, что он уделяет мне столько внимания — он не со всеми работает. Много репетировала с Юрием Посоховым. Что замечательно в нем: он сохраняет московскую основу, но отбрасывает все старомодное и принимает то, что нужно сейчас, — английское, американское, неважно.
Потом приехал Марк Моррис. Меня сразу запугали, что он цепляет всех новеньких: если что-то скажет, а в ответ промолчишь, будет подсмеиваться все больше и больше. А я только пришла, молодая — и в его балете ведущая роль, первый состав. Но мы нашли общий язык, поняла, что это уникальный человек со своим видением балета, музыки. Был еще новый балет Хелги Томассона «Рапсодия на тему Паганини». Сюжета там нет, но для меня в нем был смысл, я многое в этот спектакль вкладываю. Потом начался «Фестиваль новых постановок».
— Как удалось попасть сразу в три его спектакля?
— Мне, новенькой, вначале не доверяли: обычно, если русская, значит, ничего, кроме классики, не сможет и не захочет. Юрий Посохов первый начал со мной экспериментировать. Мы допоздна оставались, пробовали поддержки: как швырнет меня в другой конец зала — он сильный, а я маленькая, сначала просто кричала от страха! У Юрия всегда куча идей, прямо до премьеры, когда остальные хореографы уже просто чистили спектакли. Это было очень увлекательно!
Наконец удалось поработать с Уилдоном, он сразу поставил меня в первый состав на Па де де. В нем нет ничего быстрого, как в других моих балетах в Сан-Франциско, так что можно было не нервничать из-за темпов. Но Уилдон из каждого выжимает все, что можно. А на меня потратил особенно много энергии. Однажды воскликнул: «Маша, ты что, никогда современную хореографию не танцевала?» Я рассмеялась: «Крис, я и пришла в эту компанию, чтобы ее станцевать, так что терпите — во всем ваша вина». У Йормы Йело я занята в третьем составе. Он человек необыкновенного склада: невероятной души и в то же время очень странный, добрый, как ребенок, но очень взрослый. А хореография у него — будто из другого мира.
В Сан-Франциско я встретила людей, имеющих непосредственное отношение к балетам, которые я танцую: хореографов, участников премьер. Они работают со мной, говорят, как эта хореография должна выглядеть. Это счастье и большая честь, и партии получаются совсем иначе, когда знаешь, что имел в виду создатель спектакля. В Английский национальный балет тот же Марк Моррис никогда не приехал бы, хотя у нас даже шел его спектакль, который я станцевала здесь.
— Постановочные репетиции фестивальных программ шли летом, а станцевали ее весной. Как возможно удерживать спектакли столько месяцев лишь в голове?
— Ой, для меня это было ужасно! В апреле было всего три недели, чтобы собрать десять спектаклей. Было немножко сумасшествие такое: про второй, тем более третий составы вообще не думали. Я однажды вышла на сцену и забыла хореографию. Ну забыла и все! — не от волнения, а потому что не было достаточно репетиций. Психологически это тяжело. Но я очень рада, что сделала смелый шаг и изменила свою жизнь. Счастлива!
Анна Галайда
