Признаюсь, что с некоторой опаской я собиралась идти на творение Пуччини в оперный театр города Ганновера, куда я прилетела дня на три. Теперь никогда не знаешь, на что нарвешься, тем более, что возле билетной кассы был установлен монитор с отрывками из репертуара театра. Что «Опера нищих», что «Валькирия», что «Дон Жуан» давали одинаковый ряд полуодетых-полураздетых людей, одинаково же мрачных, агрессивных, вульгарных и антиоперных, — если помнить старый, ныне, похоже, сданный в утиль архетип слова «опера».
Раздвинулся занавес, и я с облегчением вздохнула. Вот он, домик из рисовой бумаги с видом на море — вместо металлоконструкций или концептуальных нагромождений из мусора и ветоши... и, заранее настроившись на позитив, я его и получила.
Только тот, кто сам пережил это, может услышать бездну оттенков в этой опере. «С той поры незабвенной прошло уже три года»... Сколько уже можно смотреть и слушать этот спектакль, и сколько можно упиваться этой музыкой?
(«Быть может, Баттерфляй забыла обо мне...» — и дивный, длинный, тоскливый, потрясённый вздох скрипки на фоне стучащего сердца-pizzicato. «О нём — забыла?!»)
Я не читала первоисточник «Мадам Хризантема» Пьера Лоти, но когда-нибудь доберусь до этой книги, хотя вообразить её можно. Запиши эту историю словами — и выйдет пошлый дамский роман о влюбленной, как кошка, японской дурочке. Звучит эта опера — и возникает, как зарево, новое пространство, полное иных понятий, иных суждений: о колоссальных чувствах, о не поддающихся пониманию наивности и доверчивости, доходящих — до слабоумия, о катастрофе космического разочарования.
При вполне узнаваемой режиссуре (Чарлз Эберт) спектакль был полон новых мелких деталей, пришедшихся весьма к месту там и сям. Именно такие вещи и дают чувство новизны и поддерживают неослабевающий интерес к мизансценам. Казалось бы, что можно ещё придумать в этой опере, если, конечно, оставаться преданным партитуре, а не изображать какой-то марсианский тип отношений между андроидами? Оказалось, кое-что можно.
Би-Эф Пинкертон, как водится, подаётся вполне одноклеточным американцем, цинично надевающим свою фуражку на голову золочёному божку, раздающим щедрые доллары после венчания и имеющим плоскую флягу виски в кармане. Несколько демонстративно и неоправданно он вытаскивает из кармана и американский флаг, картинно машет им Шарплесу и снова засовывает в карман. Этот флаг потом всплывает во втором действии, именно из него, креста и портрета бравого лейтенанта мастерит Чио-Чио-Сан на какой-то бамбуковой табуреточке свой алтарь и именно ему молится врозь с Сузуки, спиной друг к другу, каждая — повернувшись к своему миру иллюзорных ценностей. Эти же флаг, крест и фотографию спешно убирает вездесущий Горо, едва успев управиться перед появлением принца Ямадори. Вот, пожалуй, и все мелкие детали.
Из новшеств же поразило меня то, что Сузуки, которой всегда достатся море аплодисментов не за пение, а за характер, на сей раз была довольно жестка к своей хозяйке-подруге. И во время знаменитой арии Баттерфляй во втором акте Сузуки, поджав губы, незаметно бочком удалилась со сцены почти при первых же словах «В ясный день желанный...». Поэтому, когда Чио-Чио-Сан на пределе экстаза восклицает: «Верь мне, моя Сузуки, всё будет так!..» и оборачивается к — на сцене никого нет, и выражение счастья словно сползает с её лица.... Баттерфляй одна во всем мире, и даже Сузуки покинула её, не в силах слушать несколько лет подряд одно и то же.
Певцы были весьма разнообразны. Пинкертон в исполнении Лачезара Пратчева звучал, увы, как пуля на излёте. Как ни откидывал тенор корпус назад, как ни старался держать опору, голос уходил в нос и в затылок и предательски вибрировал и дрожал на кульминационных нотах.
Меццо Хатуна Микаберидзе, исполнявшая Сузуки, продемонстрировала очень жёсткую подачу звука и режущий тембр. Вероятно, эти непроизвольно волевые интонации пригодятся певице где-нибудь в Кармен или в каких-нибудь «Силы потайные!..» Марфы из «Хованщины», но лиричности и преданности, столь характерных для партии Сузуки, не было совсем.
Великолепно провёл свою роль Горо (Андрес Фелипе Ороско), явивший на сцене не только вполне узнаваемый тип юркого маклера, такого живенького южного типчика, но и прекрасное владение голосом. Даже в столь небольшой партии тенор звучал прекрасно, с замечательной артикуляцией, выразительностью и отличной постановкой звука. Лучше бы он пел Пинкертона, невольно думалось, когда оба тенора пели рядом.
Неплох был консул Шарплес (Брайан Дэвис), хотя однообразный, прямолинейный тембр его баритона шел иногда вразрез с его же живой и сочувственной игрой.
Неярко и почти беззвучно по причине отсутствия приличного голоса прошли явления принца Ямадори (Эдгар Шафер) и Кэт Пинкертон (Коринна Йеске).
Совершенно очарователен был ребёнок Чио-Чио-Сан в исполнении моей тезки по имени Майя Бакхаус, переодетой мальчиком. Ясноглазое дитя в классической матроске и с корабликом в руках не могло не тронуть зрителей, даже будучи выписано «без речей». Искренность и безыскусность детских движений — аура этой оперы, часть этой партитуры, и Пуччини это явно предвидел.
И, наконец, осталось рассказать об исполнительнице титульной роли, чернокожей певице Янник-Мюриэль Ноа. Улыбнувшись её экзотическому появлению на сцене в роли японки, я через несколько минут вообще перестала воспринимать цвет её кожи и тип лица как какой бы то ни было. Осталась мадам Баттерфляй, нежная, преданная, очень женственная натура, и партия была ею спета от начала до конца просто прекрасно, цельно и полно. Красивый мягкий голос (разве что в низкой тесситуре первого акта он переходил почти в говор), идеальное интонирование, яркие верха — всё было подано певицей с большим вкусом и с большим тактом. Её Баттерфляй с глубоким непониманием, но и с большим достоинством открывала для себя уход Сузуки; она же безупречным жестом отстраняла Кэт Пинкертон, не давая той приблизиться к себе ни на шаг, не желая принимать никаких объяснений и извинений.
Словом, заглавная роль действительно оказалась на высоте.
Дирижёр Марк Роде и оркестр Ганноверской оперы тоже очень порадовали. Это были хорошо сбалансированные темпы, ансамбли, идеально прозвучавшие пассажи скрипачей, точные духовики. Словом — это был по-настоящему хороший репертуарный спектакль, и у меня теперь вполне уважительное представление о Ганноверской опере. По крайней мере — об их «Мадам Баттерфляй».
Фотографии с официального сайта Ганноверской оперы (© Thilo Nass)
