В Петербурге проходят «Звёзды белых ночей»
Нынешние «Звезды белых ночей» должны были стать первыми, проводящимися вне стен самой Мариинки, закрывающейся на реконструкцию. Однако вскоре после завершения предыдущего фестиваля было принято решение историческое здание не закрывать, покуда не построят новую сцену (каковую, кстати, из-за затянувшихся проблем с утверждением проектной и сметной документации не начали строить до сих пор). Тем временем ввели наконец в эксплуатацию новый концертный зал на улице Писарева, освободив таким образом основную сцену от дополнительной нагрузки, каковую та несла все последние годы.
На сей раз в фестивальной программе нет специальных тематических блоков. Зато есть суперпроект «Симфонии Густава Малера», включающий восемь из них (Четвертая была исполнена в том же зале чуть раньше в рамках Московского Пасхального фестиваля, что же касается Десятой, то Гергиев на пресс-конференции пообещал добавить Adagio из нее в одну из программ). Причем, в отличие от прошлогоднего Шостаковича, все — под управлением самого Гергиева (Первая симфония, впрочем, прозвучит еще и в исполнении гостей фестиваля — Бамбергского симфонического оркестра во главе с Джонатаном Ноттом, но это уже вне рамок данного цикла). Если добавить, что с именем вездесущего маэстро связаны еще и все фестивальные премьеры, а всего за неполных два месяца под его управлением должно пройти более тридцати мероприятий, то можно только руками развести. Иным дирижерам подобной нагрузки с лихвой хватило бы на год. А Гергиев в это же самое время успевает еще дирижировать, например, «Лоэнгрина» в Парижской Опере и летать в разные другие места. Понятно, что и результаты тоже оказываются разными.
Две симфонии — два Гергиева
Взять хотя бы две симфонии малеровского цикла — Шестую и Девятую, исполнение которых разделяло лишь двадцать часов (в течение которых Гергиев ухитрился еще и в Москву слетать, так что второй вечер неожиданно обрел непредусмотренное первое отделение, в котором камерный состав оркестра играл без дирижера «Маленькую ночную серенаду» Моцарта, покуда маэстро добирался из аэропорта). Это и само по себе едва ли не беспрецедентно, чтобы один оркестр и дирижер подряд играли две малеровские симфонии, да еще — такие. А параллельно ведь шли еще и оркестровые прогоны «Тоски», премьера которой состоялась на следующий вечер после Девятой, непосредственно же накануне Шестой было концертное исполнение «Бенвенуто Челлини» Берлиоза под управлением опять-таки Гергиева...
Шестая оставила крайне тяжелое впечатление, но трагизм малеровской музыки здесь ни при чем. Знаменитая гергиевская энергетика, нередко не без успеха камуфлирующая недостаточную проработанность материала, на сей раз работала на холостом ходу. Под всесокрушающим напором маэстро музыканты играли на полную катушку, не вполне понимая при этом, чего, собственно, он от них добивается. Не знал этого, похоже, и сам Гергиев, действуя спонтанно. В первой части он бесконечно нагнетал напряжение, нивелируя контрасты и сливая все в некое бесформенное месиво. Вторая часть своей брутальностью почти не отличалась от первой, а гротескный характер этого скерцо практически совсем потерялся. Третья часть, Andante, произвела бы, наверное, сильное впечатление в качестве самостоятельной симфонической поэмы. Однако в контексте всей симфонии сделанное Гергиевым, по сути, разрушало малеровскую драматургию. Потому что у Малера Andante — своего рода оазис, отдохновение духа в горних высях перед последней схваткой с судьбой. Гергиев же, не удержавшись в этих пределах, стал наращивать крещендо, взвинчивая эту отрешенную, самоуглубленную музыку до вагнеровских экстазов а-ля Смерть Изольды. Получилось, конечно, впечатляюще, но не про то, а целое зависло уже окончательно и бесповоротно. И финал превратился в едва ли не сплошной звуковой хаос, каковой, очевидно, и погубил героя симфонии, заодно распугав немалую часть публики, десятками покидавшую зал прямо по ходу исполнения. И дело было не в размерах симфонии, но именно в этом вот ощущении хаоса, продраться сквозь который было непросто даже тем, кто знает ее наизусть. Те же, кто слушал ее впервые, боюсь, вряд ли решатся повторить этот опыт.
А в том, что дело действительно было отнюдь не в размерах симфонии, можно было еще раз убедиться на следующий вечер: Девятая симфония ведь ничуть не меньше, но почему-то с нее никто не уходил. И понятно почему: Гергиев на этот раз каким-то непостижимым образом успел сосредоточиться на материале (возможно, прямо в салоне самолета проведя час с партитурой) и вышел к оркестру с четким ощущением, чего он хочет. И представил нам высококлассную интерпретацию, в которой все было логично, адекватно и соразмерно, причем отнюдь не в ущерб эмоциональному наполнению. Однако эмоция здесь присутствовала не сама по себе, но в полной гармонии со смыслом. Словом, Гергиев, как всегда, непредсказуем. Иногда даже начинает казаться, что существует не один Гергиев, а по меньшей мере два. Те из коллег, кто после Шестой предпочел пойти в другое место, потом кусали локти. Но кто мог предвидеть, что прямо на следующий же вечер, да еще и после московского полета, окажется возможной такая Девятая?! Другое дело, что измученные оркестранты не всегда играли чисто, но это было единственной ложкой дегтя.
Фестиваль премьер
«Звезды белых ночей» — это еще и фестиваль премьер. Как непосредственно прошедших в его рамках, так и тех, что состоялись в текущем сезоне. И в первую очередь, конечно, премьер оперных. За неделю, проведенную на фестивале, мне довелось посетить две. Первая — «Электра» Рихарда Штрауса — впервые прошла незадолго до его открытия. Другая — пуччиниевская «Тоска» — состоялась непосредственно в фестивальные дни.
Вряд ли стоит особенно вдаваться в причины, почему «Электра» не идет на русских сценах (кроме Мариинки, обратившейся к ней вторично почти через сто лет). Не ставятся ведь у нас, за редчайшими исключениями, и другие оперы Рихарда Третьего. В Москве, по крайней мере, их не ставили вообще. И даже Мариинка до 1996 года в течение многих десятилетий к ним не обращалась. Теперь, правда, имеет в репертуаре сразу три: «Саломею», «Ариадну на Наксосе» и «Электру». И есть немало оснований полагать, что по части последней составить ей конкуренцию никто даже и пытаться не станет. Дело не только в чрезвычайной трудности для исполнения, хотя, конечно, такого оркестра, как здесь, нет больше ни в одном из отечественных театров, а певиц, способных осилить заглавную партию, и в мире не так-то много. Дело, пожалуй, еще и в том, что только Мариинский театр у нас способен собрать полный зал на оперу, принципиально чуждую российскому менталитету. Это у них, на благополучном и благопристойном Западе, пресыщенная публика охотно внимает произведениям, целиком замешенным на патологии. «Электра» Штрауса — Гофмансталя, героиня которой на протяжении полутора часов только и делает, что со всем нерастраченным эротическим пылом грезит об убийстве собственной матери, именно такова. А у нас патологии хватает и в повседневной действительности, чтобы смаковать ее еще и на сцене, тем более оперной. Продвинутых же эстетов, готовых воспринимать только чистую форму, абстрагируясь от содержания, — единицы. Впрочем, Санкт-Петербург — город особый, а из рук Валерия Гергиева публика, кажется, съест все.
Собственно говоря, именно оркестр под управлением Гергиева — главный герой этой премьеры. Темные экспрессионистские бездны штраусовской партитуры были явлены в звуках, что называется, весомо, грубо, зримо. И безусловной удачей стало исполнение Ларисой Гоголевской заглавной партии, которая оказалась этой певице даже больше впору, чем вагнеровские.
В постановочном тандеме бесспорным лидером является художник Пол Браун (сценография, костюмы). Решение спектакля сконцентрировано в сценографии: верхний этаж, где обитает буржуазная элита, и подвал, где вместе с грудой ненужного старья, каковым оказываются в числе прочего вещи и одежда Агамемнона, ютится похожая на бомжиху Электра. Браун реализует эту антитезу наглядно и впечатляюще. Вот только режиссер Джонатан Кент мало что сумел к этому добавить. Перенос действия в эпоху создателей оперы возражений не вызывает, поскольку они и сами достаточно далеко ушли от античных первооснов. Вопрос только в том, что, как слишком часто бывает, дальше этого режиссер не пошел. Спектакль грамотно разведен, есть отдельные удачные мизансцены, однако роли по-настоящему не разработаны и действие скользит по внешней поверхности, оставаясь внутренне статичным и потому несколько расхолаживающим, особенно на фоне того накала страстей, что звучит в оркестре и в партии героини.
В «Тоске», как и в «Электре», работа художника оказалась более заметной, нежели режиссура. Придумав перенести действие из начала XIX века в 30-е годы XX, во времена Муссолини, режиссер Пол Коран свой креативный потенциал тем практически и исчерпал. Взаимоотношения между героями, перемещенными в иную эпоху, развиваются по вполне традиционным канонам, а сами герои отличаются от привычных по большинству постановок разве только костюмами. Таким образом, прием оказывается чисто внешним, не давая никакого приращения смыслов, но, впрочем, ни в чем существенном не противореча авторской драматургии (правда, упоминания Маренго и Бонапарта в таком контексте несколько режут слух). А вот сценография Пола Эдвардса с ее немного скособоченным планшетом дает пищу воображению (хотя уровень образного и пространственного мышления у его тезки Брауна на порядок выше).
Впрочем, в такой опере, как «Тоска», любые постановочные ухищрения по определению вторичны. Если нет соответствующей героини, они не помогут, если она есть — не сильно повредят. А поскольку на премьере заглавную роль исполняла Мария Гулегина, то этим, собственно, сказано уже почти все. Лучшей Тоски в мире не было, пожалуй, со времен Марии Каллас. На сегодняшней оперной сцене она — едва ли не единственная, кто способен сообщить героиням итальянской оперы настоящий масштаб. И в «Тоске» она играет не мелодраму, подобно большинству исполнительниц, но высокую трагедию. И конечно, соответствующие ей партнеры — всегда проблема.
Впрочем, по нынешним временам Ахмед Агади в партии Каварадосси — очень даже неплохой вариант. По крайней мере, на просторах России лучшего вряд ли сыщешь. Да и если вспомнить партнера Гулегиной по выпущенному на DVD спектаклю Ла Скала — Сальваторе Личитру, то сравнение будет явно не в пользу последнего.
А вот Скарпиа Валерия Алексеева оказался слишком уж однообразным и примитивным. К тому же сам певец был не в лучшей форме, нередко подменяя вокал криком или мелодекламацией.
Валерий Гергиев провел премьеру весьма качественно, хотя, например, в той же «Электре» его работа была более впечатляющей. Штраус ему явно ближе и интересней, нежели Пуччини. Как, впрочем, и Берлиоз, чей «Бенвенуто Челлини» прозвучал тремя днями ранее в концертном исполнении.
Даже притом что исполнение было сшито на живую нитку, музыка звучала ярко и впечатляюще. Мариинской труппе оказался вполне по силам этот трудный до чрезвычайности материал. Особенно следует отметить молодого тенора Сергея Семишкура в заглавной партии, в целом исполняющего ее очень достойно, с легкостью необыкновенной преодолевая сверхвысокую тесситуру. Немало хороших моментов было и у Анастасии Калагиной в партии Терезы, хотя в высоком регистре она чувствовала себя не вполне комфортно. Хороши были также Злата Булычева в партии ученика Челлини Асканио и Николай Гассиев — колоритный Фьерамоска.
На июль запланирована сценическая (или полусценическая — semistage) премьера «Челлини» в Концертном зале, где это станет первым подобным опытом. Мне же довелось услышать в его стенах, помимо двух симфоний Малера, несколько разножанровых программ.
Аристократ и интеллектуал Томас Хэмпсон исполнил интереснейшую программу, включавшую камерную лирику Листа и Малера, а также целое отделение, посвященное вокальному творчеству американских композиторов. Среди сегодняшней мировой оперной элиты Хэмпсон едва ли не единственный, кто не только может позволить себе выступить с подобной программой, но и оказаться в ней адекватным самому себе.
В гала-концерте из произведений Чайковского Анна Нетребко пела фрагменты из «Иоланты» и «Евгения Онегина», а от участия в другом гала, посвященном Дню города, из-за болезни отказалась. Концерт вообще оказался очень неровным по своему уровню, но многие приходили специально ради того, чтобы «продегустировать» новый зал. Акустика в нем и правда превосходная. Однако концерты эти выявили один существенный недостаток. Поскольку места для публики расположены со всех сторон, тем, кто сидит позади и сбоку, видны по большей части лишь спины певцов, да и звук назад не очень-то летит. Спектакли, которые здесь будут ставить, могут выстраиваться по тому же принципу, что и на арене цирка, а вот как быть с вокальными концертами, чтобы добрая половина публики не чувствовала себя ущемленной?
«Звезды белых ночей» в разгаре. В день выхода этого номера газеты состоится уже третья за последние пятнадцать лет премьера прокофьевского «Игрока» (режиссер — все тот же Темур Чхеидзе, а вот сценографы каждый раз разные, и теперь пришла очередь Зиновия Марголина). На фестивале выступили Рене Папе и Вальтрауд Майер. Впереди еще немало разных событий, среди которых — концертная мировая премьера оперы Родиона Щедрина «Очарованный странник» (в сентябре ее обещают в том же составе исполнить и в Москве). Фестиваль завершится 15 июля.
Дмитрий Морозов
