The Rock, Op. 7
Фантазия для большого симфонического оркестра (1893)
Состав оркестра: 2 флейты, флейта-пикколо, 2 гобоя, 2 кларнета, 2 фагота, 4 валторны, 2 трубы, 3 тромбона, туба, литавры, треугольник, бубен, тарелки, большой барабан, тамтам, арфа, струнные.
История создания
Весной 1892 года Рахманинов окончил курс композиции в Московской консерватории. Выпускной работой стала опера «Алеко» по «Цыганам» Пушкина, получившая самую высокую оценку. Через год, 27 апреля 1893 года состоялась ее премьера, причем об опере чрезвычайно высоко отозвался Чайковский, который был для начинающего композитора непререкаемым авторитетом. Но наряду с такими радостными событиями в жизни Рахманинова была и большая личная трагедия. Его пылкое юношеское чувство к Вере Скалон было отвергнуто, причем не самой девушкой, а ее родителями, не допускавшими возможности брака Веры — красавицы и генеральской дочери — с полунищим музыкантом без определенного будущего. Возможно, настроениями, охватившими двадцатилетнего юношу после столь категорического отказа, и было вызвано появление фантазии «Утес».
В письмах этого времени прорываются такие строки: «Нашему брату только и доставляет удовольствие смотреть на чужое счастье...» Или: «Я отлично знаю свои годы, и мое название себе «старик» есть только шутка...» Отзвуки пережитого сохранились в романсах, написанных в месяцы, последовавшие за разрывом, в поэтической Баркароле из Сюиты для двух фортепиано, в Романсе для скрипки и фортепиано. Думается, не случаен и выбор программы для оркестрового сочинения. Оно — первоначально под названием Фантазия для симфонического оркестра — создавалось летом 1893 года в Лебедине, уездном городке Харьковской губернии, где Рахманинов жил у гостеприимных пожилых супругов, создавших ему все условия для плодотворной работы. В середине сентября 1893 года на музыкальном вечере у Танеева, где Чайковский показывал только что законченную Шестую симфонию, Рахманинов представил на суд маститых коллег свое первое оркестровое сочинение. На партитуре композитор оставил строки: «Фантазия эта написана под впечатлением стихотворения Лермонтова «Утес». Автор избрал эпиграфом к своему сочинению начальные слова стихотворения:
Ночевала тучка золотая
На груди утеса великана.
Однако позднее Рахманинов стал называть свою фантазию просто «Утес». Впрочем, содержание музыки не исчерпывается ни приведенными, ни всеми строками стихотворения: в ней страсть, протест, отчаяние. Известно, что кроме этой, объявленной программы, у фантазии существовала еще одна, которую он раскрыл немногим. В числе этих немногих был критик Н. Кашкин, который писал в рецензии на премьеру «Утеса», состоявшуюся 20 марта 1894 года в симфоническом собрании РМО под управлением В. Сафонова: «Программой для фантазии г. Рахманинову послужил один из рассказов А. Чехова — «На пути»; но композитор дал своему сочинению название «Утес», потому что эпиграфом к рассказу послужило начало известного стихотворения Лермонтова». Позднее Рахманинов подарил Чехову (1860—1904) экземпляр партитуры «Утеса» с надписью: «Дорогому и глубокоуважаемому Антону Павловичу Чехову, автору рассказа «На пути», содержание которого с этим же эпиграфом служило программой этому музыкальному сочинению. 9 ноября 1898 года».
Писатель в рассказе, относящемся к 1886 году, рисует встречу на почтовой станции вьюжной рождественской ночью двух человек — немолодого, много пережившего и перечувствовавшего, и девушки, едва вступающей в жизнь. Наступает рассвет, девушка уезжает. «...Она не сказала ему ни слова, а только взглянула на него сквозь длинные ресницы, на которых висли снежинки... Сумела ли в самом деле его чуткая душа прочитать этот взгляд или, быть может, его обмануло воображение, но ему вдруг стало казаться, что еще бы два-три хороших сильных штриха, и эта девушка простила бы ему его неудачи, старость, бездолье и пошла бы за ним, не спрашивая, не рассуждая. Долго стоял он, как вкопанный, и глядел на след, оставленный полозьями. Снежинки жадно садились на его волоса, бороду, плечи... Скоро след от полозьев исчез, и сам он, покрытый снегом, стал походить на белый утес, но глаза его все еще искали чего-то в облаках снега», — так заканчивается рассказ.
Музыка
Вступительный раздел открывается темой утеса, скорбной, но полной сдержанной страсти. Ее речитатив интонируют низкие струнные и фаготы в октаву. На шелестящем восходящем тремоло струнных появляется тема тучки в легких беззаботно порхающих пассажах флейты. Она развивается, на какое-то мгновение становится более душевной и нежной, а потом истаивает. В новом эпизоде (Un росо meno mosso) тема утеса приобретает характер страстной мольбы, далее появляется робкий мотив любви (флейта соло, потом гобой и валторны) — как будто дрогнуло сердце старого утеса. Этот мотив переходит в мелодию, воплощающую тоску, одиночество. Снова проносятся прихотливые пассажи темы тучки в сопровождении арпеджио арф, трелей струнных. Основные темы преображаются: мотив любви приобретает характер плясового напева, тема утеса становится все более тревожной. Ускоряется движение. Тема утеса звучит с нарастающим отчаянием. Как будто издалека доносится отголосок темы несбыточной любви. Еще и еще возвращается тема тучки как воспоминание. Музыкальное развитие доходит до огромной кульминации и лишь последние такты замирают на пианиссимо.
Л. Михеева
До середины 90-х годов Рахманиновым было написано, не считая ранних опытов консерваторского периода, три различных по характеру симфонических произведения: «Утес», Каприччио на цыганские темы, Первая симфония. По монументальности масштабов и широте замысла приближается к симфоническому жанру «Элегическое трио», посвященное памяти П. И. Чайковского. Если некоторые из этих сочинений возникли сравнительно легко и быстро, то другие долго вынашивались и обдумывались композитором, не находившим адекватной формы для воплощения своих творческих замыслов, и даже после неоднократных переделок он оставался не вполне удовлетворен ими.
Одно из типичных для молодого Рахманинова произведений — оркестровая фантазия «Утес» (1893), до сих пор пользующаяся широкой популярностью на концертной эстраде. Партитуре «Утеса» предпослан следующий авторский комментарий: «Фантазия эта написана под впечатлением стихотворения Лермонтова „Утес". Автор избрал эпиграфом к своему сочинению начальные слова стихотворения:
Ночевала тучка золотая
На груди утеса-великана».
Есть указание и на другой литературный источник рахманиновской пьесы, исходящее от самого композитора. На экземпляре партитуры, подаренном им А. П. Чехову в 1898 году, имеется надпись: «...автору рассказа „На пути", содержание которого, с тем же эпиграфом, служило программой этому музыкальному сочинению».
Вряд ли можно считать этот рассказ программой симфонической фантазии в прямом смысле слова, знакомство с ним могло послужить лишь толчком к зарождению творческого замысла композитора. Но все же связь между обоими произведениями весьма знаменательна. Рахманинова могла привлечь в чеховском рассказе не только сама ситуация — мимолетная встреча незнакомых мужчины и женщины, у которых возникает взаимное влечение, но жизненные пути их различны, и разлука наступает раньше, чем они успевают отдать себе ясный отчет в своем чувстве. Во многом близким оказался композитору и самый образ героя рассказа — «вечного странника» в жизни, ищущего, беспокойно мятущегося и не находящего ни в чем удовлетворения. «Во всю жизнь мою я не знал, что такое покой,— говорит чеховский Лихарев.— Душа моя беспрерывно томилась, страдала даже надеждами...» Его биография типична для русского интеллигента-восьмидесятника, обуреваемого высокими стремлениями, но неспособного осуществить на деле ничего из своих благих порывов. Лихарев увлекался наукой, политической деятельностью, ходил в народ, отсиживал в тюрьмах, затем ударился в толстовство. Каждому из этих увлечений он отдавался до самозабвения, но быстро остывал и разочаровывался. Однако несмотря на все постигшие его неудачи, заброшенный, глубоко несчастный и одинокий, он не утратил самого главного — горячего, страстного отношения к жизни, душевной чистоты, искренности и веры в человека.
Содержанием рахманиновской симфонической фантазии является не конкретное раскрытие в музыке этого психологически сложного образа и тем более не воспроизведение внешней обстановки, на фоне которой показана у Чехова случайная встреча Лихарева с проезжающей молодой женщиной. Рахманинов стремился передать в своем сочинении то состояние глубокой тоски и неудовлетворенности, соединенной со жгучей жаждой радости и счастья, которое испытывает чеховский герой. Образы стихотворения Лермонтова служат ему поэтической метафорой, оттеняющей этот психологический мотив.
Лирическая взволнованность и напряженность экспрессии соединяются в музыке симфонической фантазии с богатством и яркостью оркестровых красок, обилием звукописных элементов. Произведение построено на трех темах, различных по своему образному значению. Первая тема, излагаемая в унисон струнными басами в глухом низком регистре, ассоциируется с образом одиноко стоящего сурового и мрачного утеса. Тяжело вздымаясь на малую сексту, мелодия затем медленно, постепенно опускается к тоническому устою с хроматическим заострением отдельных ступеней и выразительными Интонациями вздоха, которые подчеркивают состояние мучительной, безнадежной скорби:
Вторая, легкая, воздушная тема скерцозного типа передает образ тучки, умчавшейся в далекий путь, «по лазури весело играя». Характеру этого образа соответствует капризно неуловимый рисунок мелодии, быстро пробегающей широкое звуковое пространство (более двух октав), светлый тембр деревянных духовых (флейта, кларнет, флейта-пикколо) на фоне тремолирующих смычковых, к которым присоединяются затем стремительные глиссандо арфы, «мерцающая» переменность гармонической окраски:
Третья тема по своему образно-выразительному значению отвечает второй строфе лермонтовского стихотворения:
Но остался влажный след в морщине
Старого утеса. Одиноко
Он стоит, задумался глубоко
И тихонько плачет он в пустыне.
Мелодико-интонационное строение этой темы типично для скорбно-элегических мелодий раннего Рахманинова. Она замкнута в диапазоне уменьшенной кварты между терцией и вводным тоном гармонического минора с упором на верхний, терцовый звук. Характерной выразительной деталью является равномерно повторяющийся звук d у вторых скрипок, который производит впечатление капающих слез. Острый выразительный эффект создает и одновременное звучание малой секунды cis — d на третьей четверти такта 1:
Далее, когда эта тема появляется в более развернутом изложении, отчетливо вырисовывается мелодический ход на уменьшенную кварту в «открытом» виде с характерным гармоническим оборотом, особое выразительное значение которого у Рахманинова уже неоднократно отмечалось:
Последовательное проведение трех тем напоминает экспозицию сонатного allegro, состоящую из вступления, главной и побочной партий.
За первым, экспозиционным разделом симфонической фантазии следует второй «круг развития», который можно условно сравнить с разработкой. Здесь в основном сохраняется тот же порядок чередования тем, но они подвергаются различным видоизменениям, соответственно меняется и тональный план. Особенно характерна трансформация последней из приведенных тем в эпизоде Quasi presto, представляющем кульминацию этого раздела. Скорбная выразительно напевная тема приобретает жесткий, остро ритмованный характер, словно закружившись в стремительном неистовом вихре, напоминая строки из повести Чехова: «На дворе шумела непогода. Что-то бешеное, злобное, но глубоко несчастное с яростью зверя металось вокруг трактира и старалось ворваться во внутрь... Во всем этом слышались и злобствующая тоска, и неудовлетворенная ненависть, и оскорбленное бессилие того, кто когда-то привык к победам...»
В третьем, заключительном разделе (Allegro con agitazione) господствует мрачная, угрюмая начальная тема, достигающая здесь большой драматической силы звучания. Тема «мчащейся тучки» больше совсем не появляется, а печальная тема разлуки и одиночества как будто издалека, приглушенно звучит дважды перед самым концом у засурдиненной валторны.
Отталкиваясь от литературных впечатлений, Рахманинов создает в «Утесе» самостоятельную музыкальную композицию, в которой основные образные элементы, подсказанные поэтическим источником, получают свободное, в значительной мере независимое от него развитие. Не во всем эту композицию можно признать вполне удавшейся. Произведение страдает известной рыхлостью, разбросанностью формы. Но это в большой мере искупается выразительной яркостью тематических образов и красочностью музыкального языка.
Ю. Келдыш
