24 Preludes and Fugues, Op. 87
24 прелюдии и фуги соч. 87 — цикл, написанный Дмитрием Шостаковичем в короткий срок — с октября 1950 по март 1951 года.
Премьера цикла, исполненная Т. Николаевой, состоялась в Ленинграде 23 декабря 1952 года.
Первая запись цикла, которая в течение длительного времени оставалась единственной, была сделана в январе 1962 года. Повторные записи этого цикла Татьяна Николаева сделала в Москве в 1987 году и в Лондоне в 1990 году.
В 1950 г. отмечалось 200-летие со дня смерти Иоганна Себастьяна Баха. Средоточием торжеств стал Лейпциг – город, в котором великий немецкий композитор жил и творил более четверти века. В рамках юбилейных торжеств состоялся Международный баховский конкурс, в котором участвовали молодые органисты, клавесинисты, пианисты, скрипачи и певцы, музыковедческий конгресс, множество концертов и перенесение останков композитора в подземелье церкви Св. Фомы. На торжества прибыли делегации из разных государств, в том числе и из СССР, и среди ее членов был Дмитрий Дмитриевич Шостакович. Он принял участие в работе жюри, а также выступил с докладом, в котором говорил о том, как много значит для него музыка Баха: «Каждый день я играю одно из его произведений, – утверждал композитор. – Это моя насущная потребность, и постоянный контакт с музыкой Баха дает мне чрезвычайно много».
Особую любовь питал Дмитрий Дмитриевич к «Хорошо темперированному клавиру». О своем пристрастии к этому произведению он неоднократно упоминал в разговорах с немецкими композиторами, с которыми встречался в Лейпциге, и даже намекал на возможность продолжения «фантастической традиции», заложенной Бахом. Коллеги отнеслись к этой идее скептически, но Шостакович не видел в этом ничего невозможного. Идея создания цикла, охватывающего все тональности, занимала композитора в течение всей жизни. Еще в студенческие годы он задумал вместе с двумя друзьями-соучениками создание цикла из двадцати четырех прелюдий (правда, осуществление этого замысла не было доведено до конца). Нечто вроде одержимости идеей циклизации по тональному признаку проявляется в произведениях последующих лет – например, в пятнадцати струнных квартетах, созданных композитором, не повторяются тональности, а начиная с Восьмого квартета тональности располагаются по квинтовому кругу. Известна даже запись авторского исполнения «Детской тетради», в котором порядок следования пьес тоже соответствует квинтовому кругу (в печатных изданиях пьесы располагаются иначе). Цикл из двадцати четырех прелюдий и фуг должен был стать совершенным воплощением этой идеи, столь занимавшей композитора, и одновременно данью памяти Иоганна Себастьяна Баха.
Сам Шостакович считал свое произведение не столько циклом в полном смысле слова, сколько сборником произведений, не связанных между собою тематически. И действительно, Двадцать четыре прелюдии и фуги производят впечатление разнородности. Некоторые пьесы – например, до-мажорная и фа-диез-мажорная прелюдии – носят подчеркнуто архаический характер, откровенной стилизацией под Баха можно считать до-диез-минорную прелюдию, в других же пьесах – например, в ре-бемоль-минорной фуге – хроматизация достигает такой степени, что говорить применительно к ним о тональности можно лишь с большой долей условности. Весьма своеобразна ладовая организация ля-бемоль-мажорной и ми-бемоль-мажорной фуг.
Столь же разнообразен образный строй прелюдий и фуг. В цикле есть и трагедийность (си-бемоль-минорная прелюдия, си-минорная фуга), и юмор (прелюдия си минор, фуга си-бемоль минор), и лирика (фа-минорная прелюдия, соль-минорная фуга), и гротеск (фуга ля-бемоль мажор, прелюдия фа-диез минор). Во всех прелюдиях и фугах чувствуется «рука» композитора, прекрасно владеющего фортепиано.
Хотя цикл был задуман как подражание Иоганну Себастьяну Баху, Шостакович предстает в нем как продолжатель традиций русских композиторов, в особенности кучкистов: в прелюдиях и фугах широко представлены лады, встречающиеся в русской музыке – духовной и народной.
Создание Двадцати четырех прелюдий и фуг стало значительным событием в музыкальной жизни страны. Это произведение много значило и для самого Шостаковича, который после печально известного постановления ЦК об опере Мурадели «Великая дружба» был вынужден создавать «идеологически безупречные» произведения на навязанные ему темы. Шостакович представил Двадцать четыре прелюдии и фуги в апреле 1951 г. на заседании симфонической секции Союза композиторов. По воспоминаниям современников, выйдя к роялю, он был бледен, и во всем его поведении чувствовалось колоссальное напряжение. Когда после исполнения он занял место в зале, никто не подошел к нему, а обсуждение напоминало суд. Композитора упрекали в «возврате к формализму», к созданию «авангардистского» сложного произведения вместе «музыки для народа», каковой по определению должен быть «современный Бах». «Для кого это, товарищ Шостакович?» – вопрошали противники. Дискуссия, не потерявшая своей остроты, продолжалась и в последующие месяцы. В нападках на новое творение Шостаковича особенно усердствовали Мариан Коваль и Дмитрий Кабалевский, в защиту высказывались ученики – Георгий Свиридов, Юрий Левитин, а также пианисты – Татьяна Николаева, Мария Юдина. Несколько месяцев спустя Николаева исполнила цикл на двух концертах, и произведение в ее интерпретации имело большой успех.
Фортепианное творчество Шостаковича →
