Это — фильм-настроение, точнее — впечатление, потому что есть недвусмысленная отсылка к импрессионизму. Изначально в сценарии это называлось чеканно и прямолинейно «Будь готов!», но затем стало «Завтраком на траве» (1979).
Режиссёр — Николай Александрович, сценарист — Михаил Львовский, база — рассказы Анатолия Черноусова, от которых оставили самую малость. Да, насчёт завтрака! Интересный момент — считали, что целевая аудитория сможет уловить аллюзии.
Картину Клода Моне показывают в одной из сцен, где пионервожатый разглядывает альбом импрессионистов, и предполагалось, что дети в своей массе видели и знают, что за пикник на природе имеется в виду.
Импрессионизм — он актуален среди позднесоветской интеллигенции, и появление в кадре того альбома неслучайно. Также обращает на себя внимание его…затрёпанность. То есть к этой книге много раз возвращались и давали посмотреть.
К слову, сюжет Клода Моне — это ответ Эдуарду Мане, который создал «Завтрак…» на три года раньше, но там имелась фривольная сцена, шокировавшая публику. Впрочем, в те времена выезды на природу были, что называется трендом — они описываются у Эмиля Золя и Ги де Мопассана…
Но и подростки 1970-х в курсе импрессионизма — тогда было стыдно…не читать книг и не знать художников. На всё нужна мода, как ни странно это звучит. В 1970-х в СССР востребован гуманитарный интеллектуализм, подобно тому, как в 1960-х держалась мода на интеллектуализм технический.
«Завтрак на траве» — это сцены из жизни пионерского лагеря, где-то приукрашенные и схематичные, но по большей части — весьма точные. Это — даже не повествование. Это — ощущение. Как в первых кадрах «Завтрака…» показано самое начало лета — в его безграничности.
Это — наше лето, наше детство, …наша страна, какой уж нет. Исчезнувшая Империя. Тот город, что мы видим на фоне песенки о Золотой рыбке, мог быть, где угодно (снимали в Протвино) и везде было то самое лето. Предвкушение счастья. Запах нагретого асфальта, бензина, цветов и солнца.
Итак, молодой рабочий Ваня Ковалёв (Сергей Проханов) готовится к поступлению в технический институт, но его коллега предлагает Ване готовиться к вузу на лоне природы, совмещая занятия с «непыльной» деятельностью пионервожатого.
В результате Иван становится образцовым педагогом, найдя правильный подход к трудным или «не таким, как все» ребятам. В общем-то это и всё. Но — как! В центре внимания — те самые неформатные дети. Такие, к которым и не подберёшься без волшебных ключей.
Юрик Ширяев — сын матери-одиночки, предводитель мини-шайки; Люда Пинигина — рано развившаяся девочка-фея, в духе соловьёвской Лены Ерголиной из «Ста дней после детства» (1975) и, наконец, главный фигурант — Дима Мурашкин, мечтающий стать…сюрреалистом и рисующий злые карикатуры на того же Ширяева.
Сценарист Михаил Львовский вообще любил тему детей-отщепенцев, которые по факту — интереснее «обычных». Всем этим ребятам предстояло влиться в коллектив, оставаясь, тем не менее, собой. Ныне часто говорят, что советская система ломала человека. Всё не так.
Она, та система…дозволяла жить в параллельной реальности — и взрослым, и детям. По сути, Ширяева с его пацанской вольницей, Пинигину, постоянно говорящую о своём низком гемоглобине, чтобы оставили в покое и, конечно же, Мурашкина, сбегающего от мира, насильно никто не заталкивал на мероприятия.
Они подтянулись сами и при этом сделались центральными фигурами. В финале мы видим, как сюрреалист Мурашкин…становится импрессионистом и пишет свой «Завтрак на траве», который посвящает своему вожатому, лагерю, детству. Но и тут он изображает себя — отдельно. Хотя, тут все — отдельно.
Фильм ещё глубже, чем видится поначалу. А «первый слой» — внятен и прост: бескрайность тёплого мира, дивные песенки, добрые и понимающие взрослые. Всё так и было, даже для тех, кто хотел быть особенным и «не вписывался».
Ещё это рассказ о любви, хотя, она тут — не главное. Любовь показана тоже, как ощущение и переживание, которое лишь улавливается, но не выказывается. Восторг Мурашкина перед очарованием Пинигиной — это уже поиск своей музы, а она нужна импрессионисту, сюрреалисту, соцреалисту…
Сейчас эта киноработа смотрится как нежное воспоминание о самих себе, о том, что мир казался безграничным, а возможности — колоссальными. Алый галстук, «Зарница», стенгазета, утренний горн — это символы ушедшей эпохи. Нет — исчезнувшей Империи. А уж и кто и куда вырулил в последующие годы — тут совсем другая история.
Галина Иванкина
Источник: газета «Завтра»
