Мариинский театр и маэстро Гергиев зарядили Вагнером…
В Большом зале нового комплекса «Зарядье» с момента его открытия в этом сезоне внимать ариям из опер под аккомпанемент оркестра рецензенту доводилось бесчисленное количество раз, но на концертном полнообъемном исполнении оперы удалось побывать лишь недавно. Вагнеровский «Парсифаль» (1882), три акта которого в общей сложности до четырех часов чистого звучания недобирают лишь нескольких минут, безусловно, – одно из фирменных дирижерских откровений Валерия Гергиева. Торжественная христианская мистерия Вагнера на его собственное либретто – романтически необъятное, пронзительно мощное и музыкально бесконечное в своей философичности духовное завещание человечеству, которое при каждом к нему обращении способно открывать всё новые и новые глубинные психологические пласты даже в абсолютно неромантическом XXI веке.
Свою вагнериану в Мариинском театре маэстро Гергиев начал именно с «Парсифаля», сразу же задав высочайшую музыкальную планку, и премьера этой постановки 11 мая 1997 года (режиссер – британец Тони Палмер) стала для отечественных меломанов событием величайшей музыкально-художественной значимости, ведь это была российская премьера опуса Вагнера, услышать который в России и по сей день можно лишь в Мариинском театре. С момента премьеры прошло уже 22 (!) года, а в 2003 году постановка подверглась капитальному сценическому возобновлению (режиссер возобновления – Марина Мишук).
Официальным артефактом, запечатлевшим это неординарное событие для истории, лишь стал снятый в том же году, но чуть позже, документальный (с элементами игрового кино) фильм Тони Палмера «В поисках Грааля» («The search for the Grail»). В его ткань оказались вплетены отдельные, специально отснятые без публики в зале, крупноплановые сцены спектакля Мариинского театра, а также натурные съемки. Однако если театральная премьера 1997 года опиралась исключительно на собственные вокальные силы труппы, то для съемок оперных сцен, вошедших в фильм, были привлечены и зарубежные солисты.
Что ж, по своей основной специализации Тони Палмер – режиссер и сценарист кино, а театр, в том числе и музыкальный, можно условно назвать его «хобби», и в конце 90-х годов XX века в постановке «Парсифаля» оно дало результаты более чем впечатляющие и позитивные! Но его фильм – отнюдь не опера, а многослойное исследование средневековой легенды о «белом рыцаре» Парсифале и проблеме духовного поиска Святого Грааля, не только преломленное с музыкально-исторической, историко-культурной и гуманистско-эстетической точек зрения, но и жестко спроецированное на ужасающие контрасты жизни современного человечества – на социальные потрясения и трагедии, не прекращающиеся во всём мире, увы, и сегодня в XXI веке.
«Рассказчиков» в фильме много, но главный из них – знаменитый испанец Пласидо Доминго (тогда еще тенор, а ныне уже баритон). В этом фильме он также предстает и оперным Парсифалем. Речь идет о сцене главного героя с Девушками-цветками и о дуэте с Кундри во втором акте, а также о соло в «финале-апофеозе» – оперном хеппи-энде, хотя старого короля рыцарей Титуреля и несчастную, двойственную по своей природе Кундри, со смертью обретшую покой и отпущение грехов, мы всё же теряем. А хеппи-энд связан с долгожданным обретением рыцарским братством Священного Копья (Копья Страстей).
Этой реликвией «черный волшебник» Клингзор овладевает при помощи Кундри, им околдованной, и попустительстве короля Амфортаса, наследника Титуреля и хранителя Священных Даров. Парсифаль возвращает братству Копье, повергая царство Клингзора в прах и неся желанное исцеление Амфортасу. Копье, нанесшее ему вечно кровоточащую, незаживающую рану, приносит спасение, а сам Парсифаль становится новым королем рыцарей и очередным хранителем Святого Грааля. Отныне Священные дары – Чаша (Грааль) и Копье – вновь соединились под надежной защитой рыцарского братства…
В оперных сценах фильма Тони Палмера компанию Доминго составили певица из Литвы Виолета Урмана (Кундри), всегда позиционировавшая себя как меццо, но с начала 2000-х перекочевавшая в сферу сопрано, финский бас Матти Салминен (Гурнеманц) и отечественные баритоны – солисты Мариинского театра Николай Путилин (Клингзор) и Федор Можаев (Амфортас). Естественно, что в съемках были также задействованы хор и оркестр Мариинского театра, а за дирижерским пультом проекта и на этот раз находился Валерий Гергиев, инициатор и музыкальный вдохновитель премьеры торжественной сценической мистерии Вагнера в России.
Пересмотреть оперные кадры этого фильма в преддверии нынешнего концертного исполнения «Парсифаля» оркестром, хором и солистами Мариинского театра во главе с маэстро Гергиевым, которое внезапно, как снег на голову, свалилось в афишу «Зарядья» на 4 апреля этого года, было, конечно же, весьма приятно и здóрово, тем более что в рамках фестиваля «Звёзды белых ночей» 1998 года второй акт «Парсифаля» при участии Пласидо Доминго и Виолеты Урманы в концертном исполнении довелось услышать вживую.
Однако память гораздо более сильно и цепко хранит всё же живые впечатления от спектакля, который рецензенту довелось увидеть трижды – на премьере и несколько позже по прошествии оной, а также на московских гастролях Мариинского театра в Большом театре России. Те памятные гастроли прошли весной всё того же 1998 года, то есть еще до означенного выше приезда Доминго в Петербург. В тот его приезд «разбегом» ко второму акту «Парсифаля» стал в первом отделении первый акт «Валькирии» Вагнера, в котором Зиглиндой Зигмунда-Доминго была знаменитая американская драмсопрано Дебора Войт.
Прежде всего, память хранит упоительные впечатления об оркестре, который можно было бы слушать и слушать все четыре часа этой восхитительно тонкой, изысканной, но при этом акцентированно-рельефной чувственной медитации даже в отсутствии певцов! Оркестровые впечатления ото всех театральных исполнений прошлых лет и нынешнего концертного исполнения в «Зарядье» – заведомо разные, однако по-своему позитивно-оптимистичные. И связано это не с тем, что каждый раз играли принципиально по-разному, хотя и понятно, что каждое исполнение – что река, в которую нельзя войти дважды, а с тем, что акустические условия каждый раз были объективно разные.
Для рецензента звучание вагнеровского оркестра Валерия Гергиева на Исторической сцене Мариинского театра (не только, кстати, на «Парсифале») всегда ассоциировалось с мягким на ощупь бархатом, обволакивающим слух плотностью, проникновенной теплотой и выпукло-филигранной рельефностью – с тем, что исполнительская традиция немецких или австрийских оркестров вряд ли предполагает. Но как же это было упоительно красиво и захватывающе! Напротив, в огромной акустической чаше Исторической сцены Большого театра теплота и «бархатная плотность» заметно редуцировались, а оркестровые краски стали более сухими, более отстраненными и романтически холодными.
Практически та же самая чеканная, рациональная холодность, но уже с приобретенной яркостью и свежестью оркестрового посыла, явственно ощущалась и в акустике Большого зала комплекса «Зарядье», к которой меломаны только-только начинают примериваться и которую только-только начинают понимать. Звучание прекрасно доходило до сердца на тончайших piano, отчетливо и выразительно в плане нюансировки проявляло себя в оркестровых tutti, но это были совсем иные акустические ощущения, которые в музыке Вагнера несли и новую радость, и новое меломанское наслаждение, и новое, если хотите, человеческое утешение…
Как «Парсифаль» стал первенцем в вагнериане Валерия Гергиева, так и полная запись «Парсифаля» на лейбле «Мариинский», выпущенная в 2010 году на основе исполнения в Концертном зале Мариинского театра в 2008 году, стала первым обращением этого лейбла к музыке Вагнера (Парсифаль – Гари Леман, Кундри – Виолета Урмана, Гурнеманц — Рене Папе, Клингзор – Николай Путилин, Амфортас – Евгений Никитин, дирижер – Валерий Гергиев). После этого в прокате постановки на Исторической сцене Мариинского театра образовался довольно длительный перерыв, и старая музыкально обновленная постановка «Парсифаля» с новым составом исполнителей вернулась на родную сцену лишь осенью прошлого года, а творческую вахту за дирижерским пультом Симфонического оркестра Мариинского театра при этом снова тогда нес Валерий Гергиев.
«Парсифаль» Вагнера невольно ассоциируется с огромной музыкальной галактикой, и сразу же напрашивается весьма актуальный для нашего рассмотрения астрономический тезис: «Если галактика не рождает новые звезды, она умирает». Но ведь то же самое – и с постановкой «Парсифаля»! Оркестр и хор, ведомые Валерием Гергиевым, – ее сердце, а певцы-солисты – душа, и одно лишь пламенное биение сердца дирижера и музыкального руководителя – условие творческого существования необходимое, но явно не достаточное. К счастью, за довольно большой отрезок лет в Мариинском театре произошла решительная смена творческих поколений, и на концертном исполнении в Москве мы смогли открыть новые звездные имена. Оперных звезд галактика мариинского «Парсифаля» рождает по-прежнему, и это значит, что она находится в активной творческой фазе и однозначно жива!
В первую очередь подлинно ярким открытием в партии Кундри становится меццо-сопрано Юлия Маточкина. Относительно ремарки на сайте «Зарядья» о том, что Кундри (партия сопрано) исполняется на сей раз меццо-сопрано, можно сказать, что уточнение это – абсолютно лишнее, так как размытость диапазона и тембральной окраски голосов иных исполнительниц иногда заставляет говорить так, а иногда иначе. К примеру, та же самая Виолета Урмана в гораздо бóльшей степени ассоциируется с сопрано, чем с меццо. Или же вспомним хотя бы даже знаменитую немецкую певицу Вальтрауд Майер, звучание которой также являло всегда тембральную двойственность с преобладанием фактуры сопрано.
Голос Юлии Маточкиной – ярко выраженное меццо-сопрано, никакой латентности сопрано не выявляющее: он звучит сочно и ярко, драматически чувственно и обертонально богато, психологически выразительно и уверенно на всём своем рабочем диапазоне. Гибкость его вокальной палитры позволяет одинаково убедительно прибегать певице как к лирическим, так и к драматическим краскам, и дуэт второго акта с Парсифалем становится эмоционально мощной, постепенно нарастающей лирико-драматической кульминацией, в которой Кундри «перепевает» своего Парсифаля. Впрочем, тенор Михаил Векуа в партии Парсифаля всё же являет образец убедительной вокальной добротности.
Когда-то этот певец был обладателем голоса стопроцентно лирического по фактуре, хотя и с явным налетом спинтовости. За последние годы спинтовость его звучания заметно увеличилась, и сегодня можно вполне уже говорить о певце как о теноре героическом. Но в партии Парсифаля, в которой, конечно же, предпочтительнее слышать голоса более теплой и чувственной баритеноровой фактуры, Михаил Векуа на всём протяжении роли звучит несколько однопланово – весьма зычно, звонко, со стальным тембральным отливом, что порой просто «не в ногу» с музыкальностью. Но, тем не менее, заявка на эту роль сделана певцом вполне основательно и профессионально зачетно. При этом бас Юрий Воробьёв уверенно создает роскошный вокальный портрет Гурнеманца – драматически рельефный, психологически фактурный, пленяющий насыщенно густой тембральной окраской.
Тройка исполнителей – бас Владимир Феляуэр в небольшой партии Титуреля, баритон Алексей Марков в сюжетообразующей партии Амфортаса и, как значилось на сайте «Зарядья», баритон Михаил Петренко в партии антагониста Клингзора – номинально также на своем месте. Последний, хотя всегда и числился басом, с басовой сущностью всегда ассоциировался мало. Если же Михаил Петренко решил перейти в амплуа баритона, то вопросов нет, а если это случайная опечатка, то опечатка – более чем удачная!
Фото Лилии Ольховой
