Все поклонники Летнего фестиваля в Зальцбурге ещё с прошлого года запомнили, что в анонсе программы форума на 2015-й среди имён исполнителей главных партий в концертном исполнении оперы Ж. Массне «Вертер» фигурировало имя Элины Гаранчи (в 2014-м Гаранча, несмотря на болезнь, блестяще выступила в «Фаворитке» Доницетти), но потом куда-то исчезло, и партию Шарлотты решила вдруг спеть Анджела Георгиу.
Собственно, на этом «вдруг» можно было бы и остановиться: тесситура партии не то чтобы совсем не подходила голосу певицы, скорее голос певицы не очень приспособлен под эту тесситуру. Объективности ради нужно заметить, что драматически исполнение скорее получилось, чем нет:
Георгиу — серьёзная певица с колоссальным опытом превращения своих недостатков в достоинства,
и удивительное актёрское мастерство исполнительницы среди этих талантов занимает едва ли не главное место. И даже чуть надтреснувший тембр с неровным оснащением диапазона партии тембровыми красками мог показаться здесь весьма уместным, если бы речь шла о драматическом спектакле, а не о концертном исполнении оперы (примерно та же проблема была у Чечилии Бартоли, выступившей в партии Ифигении в «Ифигении в Тавриде» в рамках этого же фестиваля).
Петра Бечалу в партии Вертера я не слышал давно (с мюнхенского оперного фестиваля 2009 года), и мне было безумно интересно, как эволюционировало прочтение певцом этого образа. Накануне представления «Вертера» мне довелось пообщаться с ним.
Во время этого интервью тенор обратил внимание на художественно-историческую приуроченность эмоциональной палитры как сюжета самого романа Гёте, так и оперы Жюля Массне, отметив вместе с тем, что сегодня образ главного героя учит нас бережному отношению к тем, кто рядом. Признаться, меня всегда Вертер несколько нервировал: неумение работать со своими эмоциями – не просто признак социальной незрелости, но и незрелости личностной.
Петру Бечале удалось кардинально изменить моё представление об этом герое.
Если о технической стороне исполнения здесь можно говорить только банальности, используя исключительно восторженные эпитеты (филигранная фразировка, изысканная филировка и пр.), то образ, предложенный певцом, заслуживает отдельного разбора.
Вертер у Бечалы — человек не только нервно чувствующий, но и мужественно чуткий. Конечно, он понимает, что не может получить того, чего хочет, но и жить с этой неудовлетворённостью он не в силах. В этом прочтении, на мой взгляд, герой Бечалы – личность, способная на самопожертвование во имя счастья тех, кого любит.
Интересно, что Вертер в интерпретации Бачалы не выглядит несчастным, и его самоубийство выглядит шагом, исполненным не отчаяния, но достоинства. Разумеется, в такой интерпретации больше пафоса Ф. М. Достовевского, чем Гёте (не говоря уж о Массне), но главное в другом:
певец впервые предложил взглянуть на образ этого романтического героя не как на символ истерической невоздержанности, а как на человека, не желающего (не умеющего?) страдать.
Ведь вся современная западно-европейская буржуазная культура отличается именно этим нежеланием, именно этим неумением, этим страхом перед сильными эмоциями.
Бечала приближает своего героя к миру Шарлотты и Альберта (эту партию хорошо сфокусированным бархатным голосом исполнил Даниэль Шмутцхард): этот Вертер такой же по сути, он не разрушитель чужого покоя, он жертва нежелания этот чужой покой разрушать. И то, что польскому тенору удалось передать столько новых смыслов, столько ценных художественных нюансов в своей интерпретации, на мой взгляд, — настоящее чудо.
Партию Софи лучезарным тембром и виртуозным вокалом исполнила Елена Цаллагова, партию ле Бейи — Джорджио Сурьян, партию Шмидта — Мартин Цыссет, партию Йоханна — Рубен Дроле. По обыкновению хорош был детский хор Зальцбургского фестиваля, а оркестр Моцартеума под управлением Алехо Переса своей изысканной корректностью, скажем так, никому не мешал.
Фото: Salzburger Festspiele / Marco Borrelli
