После объявления в прошлом году программы Троицкого фестиваля, в рамках которого спектакль Моше Лейзера и Патриса Корье был впервые представлен, у многих закралось подозрение, что привязанность постановочной группы к политическому китчу (стоит вспомнить их скандальные работы над «Цезарем» Генделя и «Нормой» Беллини, где художественно препарировался ближневосточный кризис и тема итальянского подполья периода Второй мировой войны соответственно) непременно вылезет и здесь.
А поскольку главным событием в новейшей истории Европы стало воссоединение Крыма с Российской Федерацией, то основной драматургический стержень оперы, действие которой происходит как раз в Крыму (Тавриде), как шило в кармане, буквально подразумевался сам собой.
Однако постановщики решили обмануть очевидность и выдали и вовсе что-то несусветное, хоть и до боли актуальное.
Речь в спектакле по «Ифигении в Тавриде» Кристофа Виллибальда Глюка пошла о… правильно! О беженцах. Что из этого вышло? На мой вкус, бесцветная дребедень. Ни мысли, ни идеи, ни красоты, ни даже уродства выдающегося. Просто бесталанная пустота, увенчанная, как новогодняя ёлка символом вифлеемской звезды, звездой Чечилии Бартоли, превратившейся в символ самой себя.
Почему этот спектакль, обещавшим стать если не постановочным шедевром, то хотя бы музыкально выдающимся событием, превратился в полный абсурд? Ну вот нет у меня ответа.
Какая-то вегетарианская пустота, отсутствие не только обертонов, но и наблюдавшееся местами отсутствие и основного тона в голосе Чечилии Бартоли в который раз вызвал вопрос: неужели такие выдающиеся исполнители эпохального значения не отдают себе отчёт в том, что они могут делать хорошо, а что не могут делать в принципе? Пока ответ на этот вопрос неутешительный.
Про вокальную кондицию Роландо Виллазона сегодня говорить неловко, да и не надо: нет там никакой кондиции. И всё тут.
Хотя партия Пилада, которую Виллазон попытался продекламировать, на самом деле, очень красива. Ну, да уж чего теперь.
Единственным утешением спектакля стал Кристофер Мальтман, выступивший в партии Ореста. Экстатически сильный вокал, на удивление, не выбивался из музыкальной эстетики Глюка, а, напротив, словно оттенял (а, может быть, открывал заново?) её внутренний психологический потенциал.
Не могу не отметить прекрасную работу Михаэля Крауса в партии кровожадного Таоса: это было спето и сыграно по-настоящему сильно. Да вот и в целом актёрский ансамбль показался мне исключительно качественным.
Но для оперного спектакля одной только актёрской самоотдачи недостаточно.
И вялые аплодисменты артистам на поклонах стали лишним и весьма печальным тому подтверждением.
Что касается оркестра «I Barocchisti» под управлением Диего Фазолиса, то вряд ли можно было более «незаметно» исполнить эту партитуру, чем исполнили музыканты этого ансамбля. И вроде бы раздражения особого ничто не вызывало, но и радоваться было нечему: обычная проходная (надеюсь) неудача, вызванная попыткой сказать что-то новое там, где давно уже всё сказано…
Автор фото — Monika Rittershaus
