7 декабря в Большом зале Московской консерватории состоялся сольный концерт выдающейся отечественной оперной дивы Ольги Перетятько (сопрано), ныне с блеском выступающей по всему миру, и Александра Гиндина (фортепиано) — замечательного солиста и ансамблиста.
Сразу хочу отметить, что Ольга Перетятько очень хорошо подготовилась к выходу на сцену — заранее распелась, настроила свой голосовой аппарат: с самых первых звуков качество её вокала было на том же высоком уровне, на котором певица рассталась с публикой в конце вечера, что само по себе является признаком настоящего профессионализма, для которого характерна ответственность и физическая закалка при всей внешней сценической лёгкости и непосредственности. Не хотелось бы называть имена, но великое множество певцов позволяет себе появляться на сцене не в форме и распеваться по ходу концерта, отнюдь не радуя своими упражнениями. Для Ольги Перетятько это попросту немыслимо, ибо было бы ниже её артистического достоинства.
Певица решилась на довольно смелый шаг: она не только пела, но и в свободной форме комментировала и высказывала своё отношение к исполняемому.
Поскольку эта программа уже исполнялась ею вне Москвы, в частности, в Екатеринбурге, Ольга Перетятько имела возможность поупражняться в жанре словесного диалога с публикой, и она не читала длинных лекций, а говорила от души и по существу.
Первое отделение открыли со вкусом отобранные произведения Николая Андреевича Римского-Корсакова: «Колыбельная» Волховы из оперы «Садко» и два романса: «Звонче жаворонка пенье» и «Пленившись розой, соловей». Как это ни странно в разговоре об отечественной певице, в прошлом ни разу не довелось услышать её в русском репертуаре, который, казалось, вовсе с нею не ассоциировался. Это обстоятельство легко объясняется тем, что Ольга сделала блестящую карьеру в Европе, вернувшись в Россию уже триумфатором, поэтому основой её репертуара стала западноевропейская классика.
Тем не менее, певица с таким пониманием и тактом подошла к русской музыке и столь вдохновенно и умно её подавала, что не оставалось сомнений, что подобным образом исполнять этот репертуар может лишь родившаяся в России артистка, впитавшая эту музыку в детстве.
Римский-Корсаков в исполнении Ольги Перетятько звучал светло и сдержанно, что очень хорошо соотносилось с особенностями его стилистики.
Между вокальными блоками Александр Гиндин играл сольные пьесы, и сразу после романсов Римского-Корсакова прозвучала знаменитая «Думка» Петра Ильича Чайковского — пьеса довольно масштабная и сложная технически. Но когда подобные произведения исполняются пианистом такого размаха, вспоминать о пианистических проблемах не приходится. Эта пьеса очень популярна, часто исполняется в учебных заведениях и на музыкальных конкурсах, поэтому она давно уже считается «заигранной», но Гиндин напомнил, какая это оригинальная, интересная и глубокая вещь, какой шикарный она имеет оркестровый наряд, как хорошо она благодаря богатству красок и фактуры сопоставляется с оркестровыми вещами Чайковского и других русских авторов.
Далее Ольгой Перетятько была продолжена линия Римского-Корсакова: прозвучала песнь Шемаханской царицы из оперы «Золотой петушок», а затем ария Снегурочки из одноимённой оперы.
Шемаханская была запредельно хороша — что-то неземное, потустороннее.
Превосходно была передана голосом восточная истома, и во всём — изящество, красота, грация. И какая точность взятия нот, какой слух, какая ювелирная выделка деталей! Впрочем, эти слова можно отнести ко всему концерту. Ария Снегурочки подавалась очень светлым, девичьим тембром, и это просто очаровывало и моментально погружало в образ. Был великолепно дан художественный контраст между этими двумя героинями, так что верилось, что Ольга способна с одинаковой убедительностью спеть в спектаклях и ту, и другую.
Прозвучавший далее парафраз Ференца Листа на темы из оперы «Риголетто» Джузеппе Верди привёл в восторг весь зал. Пианисты знают, какая это сложная не только в пианистическом, но и в образном отношении пьеса, сколько в ней коварных моментов и как трудно индивидуализировать «голос» каждого представленного в ней персонажа, одновременно охватив эту пестроту единым исполнительским замыслом. Александр Гиндин доказал, что ему это не только по плечу, но что мало кто из коллег может с ним в этом соперничать.
Здесь были и моменты обольщения, и юмор, и неприкрытая дьявольщина
— всё то, чем так богаты и вердиевский оригинал, и листовская обработка.
Вердиевско-листовское «интермеццо» было очень уместным, ибо далее прозвучали номера из опер Джоаккино Россини: романс Коринны из «Путешествия в Реймс» и каватина Семирамиды из одноимённой оперы. Перед исполнением певица в двух словах рассказала слушателям о Коринне (поэтессе) и её арии-импровизации — это, по сути, как выразилась Ольга, «высокохудожественный подхалимаж» во славу короля. Певица исполнила оба номера просто очаровательно: россиниевская мелодика, виртуозные пассажи, со вкусом выполненные ферматы и паузы, что позволило ощутить «дыхание» гениальной музыки — всё это явилось подлинным украшением первого отделения концерта.
Если добавить к этому аккомпанемент Гиндина, выдержанный в типично россиниевской стилистике с её кокетливыми замираниями, юмором, азартом, а в некоторых моментах — типичной для Россини радостной моторикой, то картина будет завершённой.
Второе отделение вновь началось русской музыкой
— на сей раз это были романсы Сергея Васильевича Рахманинова: «Сирень», «Вокализ», «Здесь хорошо» и «Не пой, красавица, при мне». «Сирень» и «Здесь хорошо» поражали своей подлинностью, «русскостью», которой, как выяснилось, певица в своих зарубежных вояжах ничуть не утратила, а «Не пой, красавица» отчётливо ассоциировался с восточным элементом Римского-Корсакова из первого отделения.
Гениальный «Вокализ», особо любимый и всегда встречаемый публикой «на ура», прозвучал чрезвычайно кантиленно, так что даже мысли не было о технике вокального дыхания, но при этом драматично и даже трагично, как он, вероятно, и был задуман.
Следом в качестве интермеццо в исполнении Гиндина прозвучала «Колыбельная» Чайковского-Рахманинова и музыкальный момент e-moll С. В. Рахманинова.
«Колыбельная» была словно бы «завьюженной» рахманиновскими хроматизмами,
напоминающими о его фортепианных и оркестровых «метелях» и «штормах», в его обработке звучащих словно бы «издали», откуда-то «извне», а «здесь», внутри, где качается колыбелька — тепло и уютно. Это было почти зримое ощущение контраста: милое и уютное, тут же «через стенку» — инфернальное, которое во всю мощь развернулось в музыкальном моменте e-moll, вызвавшем шквал аплодисментов.
Завершили основную программу концерта ария Фиориллы из первого действия и речитатив и ария Фиориллы из второго действия оперы «Турок в Италии» Россини.
Ольга Перетятько, рассказав публике о содержании вокальных номеров, меткими вокальными штрихами обрисовала свою героиню и даже разыграла сценку с передачей рокового письма, полученного Фиориллой от мужа — эту бумагу Ольге передал Александр Гиндин, и
певица мастерски обыграла эту деталь, как будто пела на оперной сцене, изобразив возмущение, отчаяние, измяв и бросив письмо на пол.
Каватина Розины из оперы России «Севильский цирюльник», прозвучавшая первой на бис, была, конечно, адаптирована для сопрано. Я не знаю, как к этому относиться в наши дни, когда царит культ уртекста и принято как можно точнее следовать авторскому оригиналу, но когда послушаешь, какими «традициями» обросла эта опера и что в этой партии выделывают самые известные певицы, то волей-неволей махнёшь рукой и на уртекст, да и на автора тоже и будешь внимать тому, что воплощает интерпретатор, оставляя всё преподнесённое на совести исполнителей. Если иметь в виду чисто техническую сторону, то каватина была исполнена с юмором и искромётно-виртуозно.
Вторым бисом была villanelle «J’ai vu passer l’hirondelle» (Eva Dell’Acqua), именуемая в просторечьи «Ласточка». Эта вещь довольно популярна и часто исполняется известными певицами.
Последним на бис прозвучал легендарный «Соловей» Александра Александровича Алябьева, вызвавший наибольшие восторги.
На последнем выходе музыкантов на сцену все слушатели дружно поднялись с мест и приветствовали артистов стоя!
Играть сольные пьесы между вокальными номерами в концерте вокалистки — это шикарная идея, реализация которой, впрочем, доступна лишь самым большим мастерам, которые не ударят в грязь лицом ни в плане ансамблевой чуткости, ни в плане высококлассной виртуозности, за качество которой не испытываешь никакого беспокойства. Рояль под руками Александра Гиндина звучал объёмно и разнообразно, шикарно отражая оркестровый оригинал, столько было разнообразных видов штрихов — от воздушного пиццикато струнных до оркестровых тутти.
Ольга не только очень обаятельно, технично и по-настоящему «звёздно» пела, но и между номерами мило щебетала, разъясняя их суть и своё к ним отношение.
Я лично ничего подобного ещё не встречал — если иметь в виду вокальный вечер! Очень раскованно, непосредственно и не без куража.
И вокал шикарный: очень ровный во всём диапазоне и раскрывающийся к верхам — насыщенные низы, прочный средний регистр, звонкий и насыщенный верхний. Причём, середина так плавно переходит в верхи, что заметить это практически невозможно, для этого нужно тщательно вслушиваться в переходные ноты, но
певица как раз и не даёт вслушиваться в технологию, она с блеском применяет её!
Невольно напрашивалось сравнение с прослушанным накануне концертом другого знаменитого вокалиста, где очень сильно выпирала технология — и нераспетость в самом начале, и «подъезды» к высоким нотам, и заметный надрыв при их взятии.
У Перетятько ничего подобного не было, ибо у неё — лёгкость, полёт, изящество! А в то же время это был настоящий оперный вокал: певица отнюдь не надрывалась, но Большой зал был заполнен звуком её голоса и резонанс БЗК «пел» вместе с нею.
Ольга Перетятько отлично ощущала акустику и летела, как на крыльях, демонстрируя поразительную интуицию и интеллект.
Этот вечер останется в моей памяти как подарок к приближающемуся Новому году, как одно из самых ярких впечатлений года уходящего и как замечательный образец современного вокального искусства.
